Юри любит растянутые свитера и широкие брюки, в деловых костюмах походил на выпускника школы. Но на льду, когда одежда не скрывает изгибов сильного, тренированного тела… Виктор погружается в безумие от одного лишь взгляда. Любимая олимпийка давно уже привыкла, что теперь ее основное место - на коленях. И какое счастье, что на катке обычно прохладно, иначе Никифорову точно с собой бы не справиться.

Мальчишка на льду закрутился волчком вокруг Юри, заговорил, размахивая руками. Виктор прислонился к косяку. Он так и не снял коньки, но сейчас это не имело ни малейшего значения.

Больно. До чего же больно смотреть, как Юри уделяет внимание не ему, другим. Аж злость разбирает. Виктору хочется ударить, развернуть к себе резко Кацуки, впиться поцелуем в эти пухлые губы, прикусить до боли, чтобы раз и навсегда, чтобы…

Дурак! Как будто он может причинить вред Юри. Виктор хотел Эрос, а влюбился в Кацуки. До чего не смешная ирония. Две стороны одной монеты, обе притягательны, обе хороши по-своему. Виктор уже не знает, на кого именно дрочит темной ночью. То ли на Эроса в темном костюме на сцене, то ли на Кацуки в водолазке и спортивных брюках на льду.

Чтобы какой-то мальчишка отобрал его Юри? Не бывать этому!

Виктор процокал внутрь, Кацуки на звук обернулся. Виктор нацепил привычную улыбку, в мгновение ока снял чехлы с коньков и оказался на льду.

- Юри-и-и! - он давно заметил, как реагирует Кацуки на протяжное произнесение собственного имени. Вздрагивает, покрывается восхитительными мурашками. Если бы мужчина позволил, Виктор слизал бы их с его кожи.

Никифоров обхватил хореографа со спины, вжался всем телом. Девочка-школьница-фанатка восторженно пискнула, когда ощутила крепкие ягодицы Юри.

- Ты скучал по мне?

О, в отношениях прогресс - Юри уже не вырывается, понял, наверное, что это бесполезно.

- Безумно скучал, Виктор, но у нас занятие с Юрио.

Виктор поджал губы. А его имя Кацуки не изменял, тем более на японский манер.

- Может, тогда он сделает пока что-нибудь более сложное, чем просто поднимет ногу надо льдом, - фыркнул фигурист и оттащил мужчину к бортику. - Мне нужно поговорить с тобой!

Яков говорил, что в России бортики металлические, зимой подмерзают основательно, даже в помещении. Это быстро отучивает фигуристов виснуть на них. Но теперь Виктор счастлив, что в Сан-Франциско бортики пластиковые, иначе к ним бы не получилось так крепко прижать Юри.

Глаза мужчины расширились, зрачок, наоборот, превратился в точку. От удивления? От шока? Виктор не знает, но положительно сходит с ума от разрешенной власти, от податливости и покорности Юри. Его не смущает присутствие постороннего - Плисецкому лучше сразу понять, что здесь претендовать не на что.

- Ты мой, - почти шипит, обжигая мгновенно краснеющее ухо. Становится стыдно, но тренер не отвечает. Не Виктору.

- Юрио, на сегодня достаточно. Ты хорошо поработал.

Мальчишка кивнул, бросил выразительный взгляд из-под густой челки в сторону Никифорова и неторопливо отъехал к противоположному бортику. Виктор, скрипя зубами, ждал, пока мальчишка переобуется и смоется. Тот не торопился уходить, выпендрежник чертов! Но, наконец, пропал за дверью. Виктор тут же повернулся к Кацуки.

- Это моя замена?

Удивленный взгляд стал ему ответом. Юри хлопнул пушистыми ресницами, вскинул брови.

- О чем ты, Виктор?

- Тебе же его хотели дать, правда? Только Яков все перекроил, - зло спросил Никифоров. Он не хотел так говорить, но иначе не получалось, слова сами рвались с губ. Внутри поселился не знакомый ранее страх. Потерять Юри, узнать, что Виктор всего лишь замена, неудачная, раз хореограф сбежал.

Они вышли с катка. Виктор сел, опустил взгляд на руки. Злость исчезла, оставив разочарование. Было стыдно за свои слова, но по-другому он не мог. Не знал, как выразить свои чувства. С ним вообще подобное впервые. Кацуки умудрился каким-то образом занять важное место в системе его ценностей. Если вообще не первое.

Юри к тому времени уже снял коньки, переобулся и теперь опустился на пол перед Виктором, принявшись неторопливо расшнуровывать его “копыта”.

- Для Юрия на данный момент не имеет значения, кто будет его хореографом. Он еще слишком юн, чтобы показать что-то конкретное, личные переживания, по-взрослому, - негромкие слова прохладным дождем гасили полыхающую ярость Никифорова.

Виктор смотрел на склоненную голову, на ловкие движения красивых пальцев и… Хотел. Всего Юри, без остатка. С растрепанной шевелюрой, красными от смущения ушами, капельками пота на лбу. Хотел целовать, и чтобы целовали его, тонуть в свежем запахе морского дезодоранта.

- Яков посчитал, что тебе моя помощь нужнее, - японец помолчал, и Виктор замер в ожидании следующих слов. Было видно, что Юри много и старательно о чем-то думал. Лишь бы не скрывался, не прятался в своей раковине. - И я рад этому. Честно.

Проклятье! Снова прячется за ролью учителя! Поздно: Виктор заметил реакцию на себя, уловил дрожь тела Юри. Пожалуй, можно сказать спасибо Плисецкому, когда бы еще Никифоров смог так запросто прижать японца к бортику и доминировать над ним - сладкая мечта волшебных сновидений.

Юри стащил носки и нахмурился. Виктор тоже посмотрел на свои ноги, смутился. Избитые, натруженные - сказывались усилившиеся тренировки. Все фигуристы через это проходят. Но как же некрасиво выглядит! Сукровица, лопнувшие мозоли. Никифоров поморщился. Не аппетитное зрелище.

- Тебе не нужно так загонять себя, - Юри достал из сумки антисептик и бинты. - Отдохни.

Его, судя по всему, все устраивало. Виктор затаил дыхание и в панике стал припоминать, где там его олимпийка, когда пальцы заскользили по своду стопы, по ранам, обрабатывая. Антисептик пощипывал, кусочек бинта убирал сукровицу, сушил. Юри склонился так низко, что по коже гуляло его нежное дыхание. Виктор сглотнул, от интимности момента сердце заходилось почти в инфаркте. Девочка-школьница-фанатка раскинулась звездой и вяло подтверждала, что она кончила.

- Не могу, Гран-при скоро, - слова не шли на ум. Какого черта Кацуки творит? Какого хрена он так соблазнителен без своего Эрос-мод-он?!

- Это не значит, что нужно выматывать себя, - категорично произнес Юри.

Как же Виктор обожал этот тон! В его властных мотивах проскальзывали нотки Эроса, словно говоря, что тот живет не глубоко, можно дотянуться в любой момент.

Напряжение ушло, своими поступками Юри показывал, что по-прежнему выделяет Никифорова. Многие ли хореографы ухаживают за ногами фигуристов?

- Ну-у-у, не зна-а-аю, - Виктор прижал палец к нижней губе, с радостью отмечая, как нервно сглотнул Кацуки. Настроение стремительно повышалось. - Вот если бы ты поцеловал меня, я бы подумал об отдыхе.

- Увы, могу предложить только чашку чая у себя дома, - снова эта категоричность. Впрочем, лучше, чем ничего. А в домашней обстановке, может, Юри слегка расслабится и позволит хотя бы обнять без стеснения и мученического вида.

Виктор ликовал, затем вспомнил о мелком белобрысом препятствии. Прищурился на секунду.

- А тот мальчишка…

Юри вздохнул, взъерошил волосы неловким жестом.

- Сегодня я заменял Минако-сенсей, но ты же понимаешь, Виктор, что в будущем именно я буду заниматься Юрием. И не только им. Меня все равно придется с кем-то делить.

Виктор надулся обиженно, как маленький ребенок. На японца это действовало безотказно, тот смягчался. Вот и сейчас поднялся, возвышаясь над сидящим Никифоровым, но выражение лица уже не такое строгое. Вести себя инфантильно фигурист не любил, однако сейчас ему нужно было сделать так, чтобы Юри выбросил из головы его яростный тон и бушующую ревность. Виктор притянул не сопротивляющегося Кацуки, уткнулся лицом в живот.

- Я что-нибудь придумаю.

Сверху раздался еще один вздох.

- Это-то меня и пугает.

- Кацуки, что это такое?! - Яков потрясал телефоном. - “Я самый счастливый на свете Никифоров!”

Юри покраснел, когда увидел на открытой странице фотографии с их с Виктором совместного ужина в японском ресторане, куда Кацуки пригласил подопечного в качестве компенсации за перенесенный стресс во время отмены тренировок.