- Яков, что мне делать?

Фельцману не надо было задавать уточняющий вопрос, чтобы понять, о чем идет речь. Впрочем, как и всем сидящим в учительской.

- Расслабься и получай удовольствие, - фыркнул мужчина, переложил документ, взял следующий. - Пей свой кофе, наслаждайся жизнью. Ты его отлично выдрессировал. Мне этот поганец чай принес один раз в жизни - когда я ему заплатил за него дополнительно.

Со стороны прибежища итальянского начинающегося алкоголизма раздалось насмешливое фырканье. Фельцман метнул туда тяжелый взгляд, но у них с Челестино вчера снова имела место попойка, а потому Чао-Чао был доступен миру частично - из-за стакана с прохладной водой, который прижимал ко лбу.

- А с поцелуями он к тебе не лез? - поднял голову Кацуки. Кто ее знает, эту загадочную русскую душу.

- К тебе стало быть лезет? Это правильно, это хорошо, - покивал удовлетворенно тренер. - У мальчика сейчас как раз такой период…

- У мальчика сейчас как раз такой период, чтобы ухаживать за девочками, а не за стареющими хореографами! Девочками, Яков, девочками! Разве я похож на девочку?

- Кто тебя знает, имя-то женское.

Юри проклял тот день, когда рассказал коллегам о тайне своего имени.

- Не-не, Юри точно не девочка, мы с ним вместе в одной душевой мылись, - вмешался Пхичит.

Челестино заржал, застонал, схватился за голову, разрываясь между желанием посмеяться и диким похмельем.

Юри уткнулся носом в стол, простонал приглушенно. Спасибо, Пхичит, сейчас он больше всего хочет обсуждать общие душевые.

- Упор нужно сделать на молодость и противоположный пол, - все же не торопился сдаваться Кацуки. - Почему именно я?

- Это же Виктор, - пожал плечами Фельцман.

Как будто это все объясняло. Хотя… в их школе определенно.

Юри выпрямился, придвинул к себе кофе. То, что это подарок шумного Никифорова, не повод отказываться от вкусного напитка.

Кацуки буквально физически ощущал тяжесть мешков под глазами.

- Если без шуток, то Виктор еще слишком юн, и я не знаю, как поговорить с ним. Как начать этот разговор.

- Признайся, он тебе тоже нравится, - улыбнулся доброжелательный таец.

- Пхичит! - возмущенно посмотрел Кацуки на друга. - Ты, как психолог, должен отговаривать Виктора от его намерений в отношении меня.

- Зачем? Вы красиво вместе смотритесь. Особенно на льду.

Нет, Юри не хотел знать, как и где Пхичит успел увидеть их парные прокаты, на которые Кацуки развел неугомонный Никифоров, и есть ли теперь на странице друга соответствующее видео.

После чаепития у Кацуки дома Никифоров совсем распоясался. Никто и ничто не мешало ему подлететь к хореографу, впечатать того в свое тело сокрушительными объятиями и потребовать сладкий, горячий поцелуй. Фигурист словно решил, что они миновали одну стадию, пора перейти к следующей.

Все это и смущало, и пугало, и… радовало? Последнее Кацуки меньше всего желал ощущать. Однако никакой аутотренинг не мог заткнуть предательское сердце, что колотилось как сумасшедшее при приближении Никифорова. Дурацкий румянец растекался по щекам и шее, стоило больших трудов вспомнить о собственном решении не подпускать юношу к себе. Не нужны талантливому фигуристу эти глупые чувства к скромному хореографу.

- Послушай, Кацуки, - Фельцман вздохнул, с нажимом провел по седой гриве с залысинами у висков. - Виктор уже большой мальчик, семнадцатый год лбу! У него есть своя голова на плечах, дурная временами, но все же голова. Позволь за себя решать ему самому. Ты лучше подумай о собственном отношении к данной ситуации.

Юри знал, что старый тренер прав, однако меньше всего желал размышлять о ситуации с Виктором, анализировать личные желания, потому что, увы, они были просты и примитивны.

Виктор ему нравился. Для японцев это выражение, если без перевода, синоним любви.

Он не имеет права отнимать Виктора у фигурного катания, с Никифорова станется погрузиться в роман с головой. Кто знает, как это скажется на душевном состоянии спортсмена. Юри страшила ответственность, пугали собственные дикие желания.

Нет, он не имеет права. Не должен.

- Юри, - Минако присела на подлокотник кресла. Во взгляде бывшей учительницы - тепло и сочувствие. Юри стало на миг теплее. Женщина всегда понимала его лучше остальных. - Подменишь меня сегодня у младшей группы? А твоих пусть Фельцман возьмет.

Учительница давала желанную передышку, без присутствия Виктора. Юри благодарно кивнул.

- Разумеется, Минако-сенсей.

- Ну, и где он?

Сказать, что Виктор был не рад увидеть на катке Фельцмана, значило не сказать ничего. Вообще-то он предвкушал встречу с совсем иным… собеседником. Спортсмен сразу же отказался тренироваться без Юри, сел на скамейку и демонстративно достал телефон. Яков последовал его примеру. Через полчаса стало ясно, что Юри не придет, и Виктор прекратил забастовку.

Может, он перегнул палку, и не стоило переходить к стадии поцелуев так быстро? Но как иначе, если один Эрос перед глазами?

- Наш сокол пришел ко мне сегодня, - заговорил тренер на русском, - и взмолился: “Гой ты свет наш, Яков Фельцманович, нет сил больше терпеть приставания срамные юнца бесстыдного, Виктора Никифорова. Переведи ты меня на должность другую, али отпусти совсем, ибо нет мочи, всю душу мне поганец вынул”.

Виктор поднял брови. Оптимальный, проверенный годами и многими стычками вариант - не встревать в перепалку, без ответа тренер сдастся. Хотя сейчас откровенно наслаждается издевательствами. Отомстил, и радуется. Ничего, у Пхичита наверняка еще фотографии имеются.

- Короче, у юнцов он, - махнул рукой Фельцман.

Виктор подскочил и выбежал с катка. Что значит “у юнцов”? Он что же, решил больше не заниматься Никифоровым?

В груди заклокотало что-то пенное, большое, кипучее и ядовитое. Виктор продохнуть не мог, до темной пелены в глазах, стискивал зубы, чтобы не высказать Кацуки все, что он думает о таких финтах хвостом. Какого черта он творит? Что же, Виктор теперь значения не имеет? Нет бы предупредить заранее, так мол и так. Хотя при подобном раскладе Никифоров его точно никуда не отпустил бы. Наверное, Юри это понимал.

Младшая группа и начинающие юниоры занимались на втором катке. Перед дверью Виктор остановился, вдохнул пару раз, загоняя злобу глубоко внутрь. Устраивать скандал не вариант, Кацуки точно этого не оценит, хотя хочется прижать японца к стене и отыметь по полной программе. То, что Юри не актив, Виктор понял далеко не сразу. Кацуки предпочитал отмалчиваться и делать по-своему, принимал решения самостоятельно. Но в объятиях Виктора расслаблялся, так и льнул к рукам. Эрос властвовал, а Юри поддавался.

Это сводило с ума, сны наполнились новым содержанием. Теперь не его Эрос, а он - Кацуки.

Виктор выдохнул еще раз и приоткрыл дверь.

Каток заливал свет, в центре Юри поддерживал какого-то подростка с короткими льняными волосами. Мальчишка стоял в “ласточке”, и Юри поправлял ему отставленную ногу, кружил, помогая обрести равновесие. Затем отъехал, показал, как надо делать. В разных возрастных категориях требования к элементам различаются. То, что может позволить себе ребенок, разумеется, не имеет права делать представитель высшей лиги. Прыгать низко, не идеально прямой угол в той же “ласточке”.

Мальчишка - Плисецкий, Виктор вспомнил - улыбнулся, тепло и светло, и Юри улыбнулся ему в ответ. Так, как никогда не улыбался Виктору. В груди защемило, сердце болезненно заныло. Виктор стиснул до боли телефон, тот пискнул, затрещал и погас.

Этот Юри другой, та самая непритязательная на вид раковина-жемчужница. Которая тоже может быть фантастически прекрасной, если посмотреть на нее под другим углом. Эрос пробудил страсть, жгучее желание, Виктор возжаждал его и болел им днями и ночами. Но там, где Эрос давил чувственной властностью, Юри Кацуки окутывал мягкой домашней атмосферой, теплом и искренней, неподкупной заботой. Будь то пластырь или поддержка, смех от того, что во время очередной прогулки чайка снайперским выстрелом испоганила любимую куртку Никифорова. Юри же ее и оттирал под недовольное бурчание Виктора о мести всем птицам.