Когда Никифоров успел сделать фото? Брал мастер-класс у Пхичита?

Коллеги в учительской захихикали, склонившись над бумагами, мол заняты по самое не могу.

- “Долгожданное свидание с моим любимым Кацудончиком!” - Юри стало страшно за здоровье тренера: тот багровел на глазах, дышал, как загнанный носорог.

- Почему Кацудончик?

- Виктор узнал, что это мое любимое блюдо, - выпустил артиллерийский залп взглядом в угол Юри. Пхичит заинтересовался потолком, насвистывая популярный мотивчик.

- Так, - тренер вдохнул пару раз, успокаиваясь. Потер переносицу и поднял глаза на японца. - То есть ты определился, кем хочешь быть для Виктора?

Юри кивнул. Вывод на самом деле очень простой, логичный. Когда решение пришло, сразу стало спокойнее, буря в душе угомонилась.

- Я стану для него тем, кем могу, не переходя границы допустимого. Наставником, другом…

- Любовником… - подхватил Челестино.

- Плюшевым мишкой… - пропел Пхичит.

- Кацудончиком… - ухмыльнулась Минако.

Юри в очередной раз задался вопросом, почему именно они его коллеги. Чем он заслужил такое наказание?

- Так, Кацуки, не знаю, что у вас там было на свидании…

- Это не свидание!

- …но советую крылышки слегка подрезать, потому что поганец стал совершенно невыносим, - Фельцман посмотрел серьезно. - Ты должен не только дарить ему мотивацию, но и спускать с небес на землю при необходимости. Понятно?

Юри кивнул. Этого-то он не умел делать совершенно. А в случае Виктора не хотел. Он так долго искал подходы, смывал прилипшую позолоту фальшивой улыбки, обнажая чувственное, нежное ранимое. Виктор в последнее время летал, как будто в самом деле отрастил крылья. Подрезать их - кощунство, преступление. У Юри просто не поднимется рука. В глубине души он счастлив, зная, что в полете есть и его заслуга.

Яков прочитал ответ по упрямому выражению лица Кацуки и страдальчески вздохнул, как будто задаваясь вопросом, почему он работает с идиотами.

Все придется делать самому.

- Поговори с ним! - Фельцман нарисовался неожиданно.

Кацуки удивленно хлопнул глазами, он присутствовал на соревнованиях, как хореограф обеих групп, женской и мужской. Минако не смогла поехать, у нее появились какие-то срочные дела, а потому на плечи японца свалилась еще и Мила Бабичева, волнующаяся из-за своей давней соперницы, Сары Криспино.

Если бы это было единственной проблемой! Виктор… С ним творилось что-то неладное.

Юри не понимал, что происходит. Гран-при подкрался незаметно, хотя вроде бы его так ждали всей школой. На национальных Виктор выступил отлично, прошел на международный этап, а вот потом словно погас, сдулся. Потерял мотивацию? Вроде бы Фельцман планировал поговорить с ним. Что тренер сказал Никифорову?

- Он никого не слушает, витает где-то в облаках.

- Вы же говорили с ним…

- Как будто он тогда меня слушал, - всплеснул руками Фельцман. - В общем иди и растормоши нашу звездочку, иначе оба получите звездюлей.

Возмущенно бурча что-то себе под нос, мужчина удалился к дожидавшемуся его Георгию, выступившему группой раньше.

Кацуки подошел к бортику, просигналил Виктору подъехать. В первый момент ему показалось, что Никифоров откажется, но затем юноша послушно сделал разворот.

- Виктор, - Юри встревоженно посмотрел на подъехавшего к бортику подопечного, прижимая к груди упаковку салфеток в виде маленькой копии Маккачина. - Что происходит?

За спиной катались другие фигуристы, разминаясь перед выступлением. Виктор выделялся на их фоне, сильный, гибкий, безусловно красивый. В его костюме присутствовали женское и мужское начало одновременно, что как нельзя лучше характеризовало внешность и выступление. Фишка, способная удивить и поразить судей и зрителей, если правильно разыграть ее.

Но в данный момент не получалось у фигуриста раскрыть индивидуальность костюма так, как на тренировках. Катался он без души, механически, как кукла. Юри не устраивали стекляшки вместо блестящих синих глаз.

- Ничего, - буркнул фигурист, отворачиваясь.

Юри упрямо подался вперед.

- Я же вижу, что что-то не так.

Никифоров вскинулся, глаза его полыхнули дьявольским блеском, знакомым, заставившем всколыхнуться душу в предчувствии неотвратимого. Юноша гневно раздул ноздри, вздернул подбородок, пальцы до побеления впились в пластик бортика.

- Видишь? Видит он! Я слышал ваш разговор. “Я стану для Виктора тем, кем смогу… Наставником, другом”, - передразнил он, кривляясь. Не сильно, чтобы не привлечь внимания журналистов. - А меня ты спросил? Чего хочу я?

Виктор выдохнул, а Юри стало страшно. Не этого он желал, честное слово. Он всего лишь хотел дать юноше свободу выбора, свободу от обязательств, от себя.

- В общем, у меня пропала мотивация, - буркнул он, отвернувшись и надувшись, до боли напомнив Плисецкого, когда у того не получался прыжок.

Юри сглотнул, горло пересохло.

- Чего ты хочешь, Виктор?

- Поцелуй, - пробурчал Никифоров, все еще играя. Только нервное подрагивание пальцев выдавало с головой, насколько важен ему происходящий разговор.

- Нет, чего ты хочешь на самом деле? - тихо и серьезно спросил Кацуки.

От ответа фигуриста зависело многое, очень многое.

Виктор медленно повернул голову, как будто спрашивал, не шутит ли японец. Посмотрел испытующе, глаза его потемнели, став свинцово-серыми, штормовыми, как небо в бурю над океаном. Фигурист приблизился почти вплотную, взял хореографа за галстук. Сейчас он выглядел сущим демоном. Ни стыда, ни совести по отношению к окружающим. Впрочем, зрители и судьи, многочисленные журналисты меньше всего волновали самого Юри. Он не мог толком вздохнуть, кровь стучала в висках, по спине поползла холодная испарина. На стадионе холодно, ему чертовски жарко.

- Я хочу всего тебя, - глаза в глаза, дыхание в одно. Пальцы легли поверх плюшевой шерстки игрушки, переплелись с пальцами Юри, холодные, трепещущие. - Не забывай, я первый, кто увидел подлинного тебя. Твой Эрос, твой Кацудон. Я хочу всего тебя. Хочу стать единственным, кто сможет удовлетворить тебя, Юри. Единственным, в ком ты будешь нуждаться больше жизни. Смотри только на меня, думай только обо мне!

Юри потрясенно охнул, мир вокруг сомкнулся и перестал существовать, оглушительная тишина обрушилась на голову. Он не шутил, этот русский юноша, как будто обдумывал все не раз.

Он видел настоящего Юри сквозь слои оберток. Цельного, без масок, с недостатками.

Проклятье! Юри совершенно не умел противостоять Виктору Никифорову. Не умел и не желал учиться.

Кацуки сдвинул очки на кончик носа, чтобы стекло не мешало, прикусил губу, подался вперед, как это часто делал Виктор. Правая рука отпустила игрушку, вплелась в волосы Никифорова, слабо, чтобы не разрушить прическу, бескомпромиссно придвигая спортсмена ближе. Виктор вздрогнул, кажется, застонал. Глаза его расширились.

Две грани личности, которые он тщательно разделял, слились воедино на короткий миг. Ради этого русского мальчика.

- Твой Юри отличается от Юри-для-всех-остальных, не правда ли? - шепот горячим медом влился в уши. Не только Виктор умеет быть демоном. Но только Виктор потом не стыдится этого. - Заставь меня думать лишь о тебе. Покажи мне такое выступление, чтобы я забыл обо всем на свете, чтобы весь мой мир сосредоточился до тебя одного, - влажное дыхание скользнуло по щеке фигуриста. - И тогда я сделаю для тебя все и даже больше.

Юри оттолкнул от себя Никифорова, юноша выглядел ошеломленным, приоткрыв рот, он задыхался. Великолепное, волнительное зрелище.

На секунду дымчатые ресницы прикрыли сияющие глаза, фигурист привел в порядок дыхание, прическу. А когда вновь посмотрел на Юри, перед Кацуки стояла Бестия школы Фельцмана. Виктор улыбнулся, сделал изящный пируэт, послал воздушный поцелуй двумя пальцами и влился в группу разминающихся.

Юри перевел дыхание. Возможно, он совершил сейчас самую большую в жизни ошибку. Но однозначно самую головокружительную.