Дело в ответственности. Юри привык доводить все до завершения, идеально.
Виктор лежал звездочкой на мате, майка прилипла к спине, ее можно было смело выжимать. Сбоку свежий как огурчик Юри беседовал о чем-то на тайском с Пхичитом. Это не нравилось Никифорову, но отреагировать сил не было. Хотелось только закрыть глаза и умереть.
- Как ты? Слишком тебя вымотал, да? - в волосы вплелась чья-то рука. Виктор по запаху определил, кто это, подался навстречу. Полыхнуло смущением, атмосфера слегка загустела, и Юри поднялся. - На сегодня все. Завтра попробуем на льду.
- Поднимите мне руки, поднимите мне ноги. Можно и веки, - простонал Никифоров.
Мысль, что крепкому, плотному Юри по силам поднять худосочного фигуриста взбудоражила. Виктор порадовался собственной предусмотрительности - лег передохнуть на живот - теперь стояк прикрыт. Хотя немного больно и неудобно.
Над головой послышался смешок, но голос Юри, когда он заговорил, был озабоченным:
- Если ты сейчас не выдерживаешь, может, перенести дебют на следующий сезон? Окрепнешь, потренируешься?
Сама мысль была абсурдной! Его же так Якову вернут. Или хуже того - Лилии на растерзание отдадут. И от Юри он ничего не добьется! Не дождетесь!
Виктор взвился.
- Нет! - придвинулся к Кацуки, тот опешил, отшатнулся, Виктор пополз следом. - Я справлюсь, я смогу! Вот увидишь!
Юри коротко кивнул, но Никифоров не ощутил в этом окончательного согласия.
Значит, надо убедить! А для этого - тренироваться.
Юри просматривал старые видео, видео с новых тренировок, обеспеченных загадочно улыбающимся Пхичитом. Таец улыбался постоянно даже, наверное, когда спал, но Юри слишком хорошо и давно его знал, чтобы определить окрас той или иной улыбки. Бродящая по лицу друга в последнее время называлась “Тут происходит что-то интересное, и я уже начал принимать на вас ставки”.
Чего добивался Фельцман, передавая ему Виктора? Без программы, накануне перехода во взрослую лигу. Юноша талантлив, безусловно, но все время играет. Не этого ли опасался Яков? С гениями он был строг, но заботлив, никогда не давал всю программу целиком, учил постепенно, выстраивал, меняя под конкретного фигуриста. Он не мог не знать, что Юри слышит музыку и видит сюжет целиком, а такое потрясение - вывалить на бывшего юниора усложненную схему…
Чего добивался Фельцман?
Юри потер переносицу. Виктор трудолюбив, старателен, а еще абсолютно безответственен ко всему, кроме фигурного катания, но и тут возможны варианты. Немного инфантильный, с виду общительный, но иногда как глянет - мороз по коже.
Кацуки потянулся, посмотрел на часы и охнул: давно пора собираться домой. За окном уже стемнело, в школе не осталось никого.
Как он ошибся, японец понял, когда увидел свет с катка для взрослых. Юри тихонько приоткрыл дверь, не желая мешать. Может, это снова Яков молодость вспомнить решил? Тогда можно будет обменять фотографии на отпуск…
По льду кружился Виктор. Поначалу Юри хотел окликнуть его, но слова застряли в горле.
Этот Виктор был совсем другим, незнакомым. С лица исчезла актерская неумелая улыбка, фальшивая насквозь, движения стали плавными. Фигурист перетекал из одного положения в другое, он не повторял, а вырисовывал коньками на льду нечто новое, совершенно неповторимое.
Юри узнал программу, которую придумал. Как только увидел Виктора, решил, что нежность и любовь ему подойдут больше воинственности, по крайней мере в этом сезоне. У Никифорова изящное тело, точеные, пока еще нежные черты лица и длинные волосы. Мягкие мелодии как правило оставляют на конец соревнования, этакий успокаивающий десерт, самое вкусное. Для Виктора это шанс показать себя, войти с блеском во взрослую категорию.
У Кацуки никак не получалось нащупать ту нежность, что мелькала в движениях катающегося на льду Виктора. Эфир забивала игривость, нарочитая распущенность юноши, его умело-неумелое актерское мастерство. Да, он соблазнителен, на него могут клюнуть незнакомые люди, но тренерский состав знал фигуриста не первый год. Трудно видеть соблазнителя в мальчишке, которого Яков за ухо таскал.
Виктор сам не давал себя узнать, как будто играл, был несерьезен. Все изменилось в какой-то - данный - момент. Никифоров скользил по льду и нежно улыбался чему-то своему, а переливчатая музыка лилась, кружила его в своих объятиях.
Когда фигурист приземляется на лед, это всегда заметно. Стук коньков, прогиб ноги, как пружинят тела. Некоторых так и хочется назвать бревном на коньках, у некоторых - даже самых талантливых - видно тяжесть прыжков. Чувствуется, что лед под ними - твердая, непреклонная поверхность. Лед под Виктором напоминал… мягкую жвачку, маршмелоу, настолько мягко принимал он фигуриста. Виктор взлетал высоко, как будто не весил ни грамма, опускался легко, как перышко. Ни звука. Тшш. Никифоров сам состоял из жидкого, резинового серебра, податливого. Лепи, что хочешь. Когда юноша поднимал руки, когда прогибался в спине. Его словно вела невидимая сила, дергала за ниточки, именно лепила.
Юри затаил дыхание. Будь он сейчас младше, будь фигуристом, а не хореографом и наставником, влюбился бы в Виктора без оглядки. Сделал бы своим кумиром, обклеил бы его изображениями комнату и, вдохновленный программами, сам взялся бы подниматься по лестнице фигурного катания, лишь бы встать на один лед с гением.
Потому что нельзя не любить того, кто своими коньками творит историю. Кто столь… непреклонно мягок, откровенно влюблен в лед. Всего себя отдает, выплескивает чувства на лед, рассыпает по гладкой поверхности душу цветными искрами.
Но Юри, увы, хореограф и наставник, к тому же на восемь лет старше Виктора. Поэтому он может только влюбиться в искусство своего подопечного.
- Кацуки, сегодня занятий не будет, - Фельцман поприветствовал вошедшего хореографа. - Обесточили все здание, какие-то проблемы в центральной проводке. Предупреди Виктора. Он сейчас в школе, перехвати после уроков.
- Ты не позвонил ему?
- Телефон отключил, - раздраженно махнул рукой тренер. - Ну, хоть Лилию пообедать свожу, раз свободное время появилось.
- М, удачи.
- Давай-давай, остальные уже все сбежали.
Перед тем, как предупредить Виктора, Юри решил прогуляться. В чем-то Фельцман прав, когда еще выдастся возможность посвятить целый день себе.
Сан-Франциско Юри любил. В первую очередь за погоду. Чем-то она напоминала ему Японию. В Японии, говорят, двадцать четыре времени года. В Калифорнии климатические условия более стабильные, нет такого колоссального разброса температуры, как в России и странах Европы. Но предугадать, какой именно будет погода сегодня, невозможно. Синоптики могут предсказать только температуру, об остальном люди должны догадываться. Солнце может скрыться в любой момент, смениться жутким ветром. Поэтому жители города предпочитали многослойную одежду - всегда можно скинуть слой, чтобы не было жарко. В первое время Юри поражало, когда на улице встречал парня в куртке и девушку в коротком платье одновременно.
Кацуки нравилось гулять не только по туристическим, переполненным людьми районам, но и по простым кварталам, наполненным шумом проезжающих машин. В центре Сан-Франциско всегда шумно, поэтому Юри первое время сбегал к “дамочкам” - красиво украшенным домам, которые в городе так и называли - разрисованные леди, или дамочки. Или в маленькую Осаку, где с неожиданной силой накатывала тоска по родному Хасецу. По маленьким улочкам, магазинчикам, загнутым к небу крышам домов.
Мимо проехал мужчина на велосипеде с привязанным к багажнику унитазом. Тоже в принципе обычное дело. Толерантность во всех отношениях. Это если не вспоминать костюмированные шествия и флеш-мобы, где мускулистые мужчины могли прийти в пышных коротеньких юбочках. Юри не хотел вспоминать пример того, что быть без одежды - тоже модно. Нет, он хотел выбросить из головы образ вытянувшегося на солнце посреди улицы мужчины в чем мать родила. Хотя нет, в сапогах она его точно не рожала.
