Тело фигуриста льнуло, прилипало к рукам, как зарытое разбойниками золото. Под тонкой тканью черного костюма горела гладкая кожа, мышцы послушно отзывались на малейшее движение, гибко принимали требуемую форму. Виктор расширенными глазами смотрел на нежданного партнера, зрачки его сужались до точки, а после расширялись, как будто он находился под кайфом и отходил, снова и снова. Белые зубы измучили нижнюю чувственную губу.

Да, это восхитительное чувство свободы, что дарит лед.

Музыка в голове замерла, а вместе с нею остановился Кацуки. Пелена спала с глаз, щекам стало жарко-жарко.

Виктор лежал на его руках, дышал шумно и прерывисто, кончик розового языка быстро-быстро облизывал пересохшие губы. Казалось, мальчишка до сих пор не может прийти в себя.

- Если ты хотел изобразить страсть, то надо делать это так, - поднял бровь Кацуки.

Поставил фигуриста осторожно на лед и быстренько вышел из павильона, чтобы попытаться утопиться от стыда в ближайшей раковине.

Ва-ау - единственная мысль, звучавшая сейчас в голове Никифорова. Почему-то произнесенная нараспев сразу тремя голосами.

Виктор на автомате, не видя перед собой ничего, с трудом дошел до раздевалки и опустился на широкую скамейку.

Это… что сейчас такое было?

Нет, в принципе понятно. Юри Кацуки только что морально отымел его прямо на льду. Занялся с ним самым восхитительным ледовым сексом. Вообще такой термин имеется в арсенале фигуристов? Да японца нельзя выпускать на каток, особенно при зрителях, потому что аплодировать ему не будут - одной рукой делать это неудобно.

Это был тот самый Эрос.

Виктор до сих пор ощущал на теле руки Кацуки, перед глазами стояли картины, как тот крутил его, молчаливо заставлял выполнять прыжки, кружиться на одной ноге, и Виктор слушался. Подчинился целиком и полностью, отдал власть над собой другому человеку. Собственные потуги на страсть выглядели теперь так неубедительно. Кожа горела в тех местах, где ее коснулся Юри. То есть во всех. Его облапали под предлогом парной прокатки? Нет, его прокатили под предлогом облапывания.

Дыхание все еще никак не могло прийти в норму.

Появившаяся ниоткуда внутри девочка-школьница-фанатка восторженно пищала, размахивала помпонами и порывалась упасть в обморок.

Ва-ау.

Виктор опустил взгляд вниз. У него стоял. Крепко, железобетонно. Гвозди забивать можно.

В принципе, он же подросток, у него на цветочек встать может, если припомнить, что там кроются пестики и тычинки. Но ведь… раньше никогда такой реакции на других спортсменов не было. Даже на сексуально озабоченного и не менее сексуально привлекательного Джакометти.

“Так, приди в себя, возьми себя в руки! - Виктор похлопал себя по щекам. - Ты же не тряпка. Ты фигурист, чемпион среди юниоров, талант и вообще гений!”

Какой там гений, когда его так… прокатили. Виктор с трудом вспоминал, как его зовут, в голове только трение тела Юри о пах и было.

Этот мужчина должен быть его! Должен принадлежать ему! Виктор облизнулся. Фиг остальным, а не Эрос. Какого черта? Вообще, сколько еще человек видели Кацуки таким живьем?

Никифоров бы подозрительно прищурился, но ему было хорошо, и у него стояло на собственного хореографа.

Дверь распахнулась, и Виктор еле успел накинуть олимпийку на выпирающий компромат. В раздевалку заглянул Юри.

- Виктор, ты как, в порядке?

Вот теперь Никифоров прищурился. Кацуки издевается, что ли? Он только что перевернул весь мир своего нового ученика, а теперь строит из себя невинность?

При мысли о том, как можно было бы развратить эту невинность и в каких позах, девочка-школьница-фанатка в груди таки свалилась в обморок.

- Наверное, не стоило так много сложных элементов выполнять сегодня, - продолжал тем временем озабоченно японец.

Выглядел искренне расстроенным. Нет, не издевается.

- Все в порядке, - Виктор махнул рукой. - Ты это… иди-иди, я пока тут посижу. Немного.

Выглядел он, наверное, не слишком убедительно, но Юри лезть не стал, кивнул, улыбнулся.

- Хорошо, буду ждать тебя в студии. Кажется, у меня есть кое-какие наметки новой программы. Отойдем от того, что придумал тебе Фельцман.

Да иди уже, а то штаны прорвутся, и олимпийка флагом взмоет ввысь. Юри послушался мысленного крика и вышел. Виктор облегченно вздохнул, скинул олимпийку на пол.

Нет, он не отступится от мужчины, пока тот его еще раз так не прокатит. Во всех смыслах.

========== Часть 2 ==========

- Юри-и-и!

Кацуки невольно вздрагивает, когда на него налетает белокурый растрепанный вихрь длинных волос, распахнутой куртки, застегнутой всего лишь на две пуговицы рубашки и футболки.

- Привет, Гоша! Пока, Гоша!

Георгий Попович, с которым Кацуки разговаривал, не успел ничего ответить, как вихрь утащил хореографа в неведомые дали.

В направлении студий.

С подобной беспардонностью остается только смириться - Никифоров же.

- Это было не совсем вежливо, Виктор, - Юри слегка покраснел, поправил очки.

Подопечный тащил его к студиям.

- А я тебе кофе принес, - как ни в чем не бывало протянул стаканчик из Старбакса. Виктор улыбнулся мысленно и возложил себе на чело лавровый венок, глядя, как Юри отвлекся и уже забыл про Гошу. Гоша переживет, не маленький. - А у меня чай, - правильно истолковал выразительный взгляд на второй стаканчик фигурист.

Он вообще был понятливым. И диету соблюдал. И режим. И наставления Якова. Временами.

Как бы еще донести это до Юри?

Виктора ведет. Когда они занимаются с Юри наедине, его окутывает густая аура чувственности, энергетическая завеса, бьющая ледяными струями и молниями по всем нервным окончаниям. Хочется утонуть в запахе легкого свежего пота, смешанного с синтетическим морским ароматом дезодоранта. Юри напоминает плотно захлопнутую раковину моллюска-жемчужницы. Снаружи ничего особенного, даже страшненькая, но стоит хоть чуть-чуть распахнуться створкам, и наружу прорывается концентрированная властность и чувственность, страсть. Юри доминирует неосознанно, и Виктор, никогда не принимавший ничьего главенства над собой, проклинает в такие моменты узкие штаны. После встречи с Юри он как никогда ощущает себя подростком: эмоциональным, вспыльчивым, с трудом контролируемым. Вечно возбужденным.

Девочка-школьница-фанатка внутри него приходит в себя только для того, чтобы наткнуться на глубокие, таинственные карие глаза напротив и со сдавленным писком рухнуть обратно в обморок, чувствуя, как заходится сердце и не хватает воздуха.

Юри должен быть его.

В своих предпочтениях Виктор не сомневается. Не при жизни в Америке - стране, которая придумала, как зарегистрировать однополые отношения без заключения брака. Тем более в Сан-Франциско, где пятнадцать процентов населения - сексуальные меньшинства.

- Думаю, здесь нужен такой переход. Посмотри, - Юри демонстрирует жест рукой, прогибается в пояснице. Лицо его одухотворенное и откровенно обожающее свое дело, Виктор не смог бы отвести взгляд, даже если бы ему чемпиона мира пообещали в данный момент. Это тот самый Эрос, просто скрытый. - Уверен, что справишься?

- Не сомневайся! - Виктор продемонстрировал готовность к тренировкам. И к соблазнению недогадливого, неподатливого Эроса. Что может лучше продемонстрировать намерения, чем растяжка на полу студии или па возле станка. Гибкость, изящество, страсть.

“Смотри только на меня. Думай только обо мне. Зачем тебе другие, если есть я?”

Четыре часа спустя был готов проклясть собственный длинный язык. Яков не скрывал информации о повышенных требованиях к высшей лиге. Больше элементов, выше сложность и техничность, больше артистизма и эмоциональности. Но как-то они подходили постепенно, разрабатывали программу шаг за шагом - Фельцман чего-то опасался. Скорей всего того, что Виктор сорвался бы.

Юри поставил его перед фактом, показал программу сразу, от и до, а затем уже перешел к элементам. И тут проявил себя настоящим монстром. Связки, переходы отрабатываются перед зеркалом в студии. Тянуть носочки, хотя в коньках их не будет видно, чувствовать все тело, до самых кончиков пальцев, контролировать мимику и жесты. В такие минуты японец забывал обо всем на свете, кроме своего подопечного. О стеснительности в том числе, мог подойти, обдать сумасшедшим ароматом и поправить обжигающими пальцами стойку или изменить положение рук.