Федор подошел к корреспонденту.

— Тут нам перед выходом прогноз дали на шторм. Так что вы бы ехали назад с этим катером. А какие данные надо — я расскажу.

— Мне нужно на месте ознакомиться с буровой, — сказал тот.

— А чего с ней знакомиться? Как на суше бурят, так и мы на отдельном основании. А если цифры какие — так они в конторе есть.

Корреспондент задумчиво пожевал губами и записал что-то в блокнот, сильно горбясь, почти уткнувшись носом в колени.

— Вам же лучше будет, — проговорил Федор. — А на буровой и писать неудобно — холодно, шум. На берегу в контору зайдете — вам любые показатели дадут. И автобиографии наши там есть.

— Молодой человек! Почему вы постоянно учите меня писать? Я же не советую вам, как лучше бурить?

Сказано это было весело и в общем дружелюбно. Но едва возникшее сочувствие к корреспонденту разом пропало. Все они на одну колодку!

Федор пожал плечами:

— Дело хозяйское.

— Вон буровая, — сказал Виталий.

Архипов поднял голову. Издали вышка выглядела странно и беспомощно: ржавая тупая игла, торчащая из моря.

Но минут через двадцать, когда подошли ближе, сооружение поразило Архипова своими размерами. С катерка, сразу ставшего крохотным, он, щурясь, разглядывал железную громадину.

На рыжих сваях, похожих на колонны, были подняты метров на десять над водой две площадки, связанные узким длинным мостиком, — основания. На большом основании стояла сорокаметровая вышка, похожая на радиомачту с отпиленной верхушкой. На меньшем — дощатый домик, какие-то баки.

Рабочие перелезли через поручни, и Архипов перелез. Катерок с минуту плясал возле ржавых, с густой прозеленью свай, стукнулся о них бортом и упруго отскочил. Но рабочие успели прыгнуть с борта на маленькую площадку, висящую невысоко над водой. Затем катер еще раз подвели к сваям — специально для корреспондента. Архипов оторвал глаза от полосы мутно-зеленой воды внизу и тоже прыгнул, еще в воздухе схватившись за чьи-то протянутые руки.

Следом за рабочими по крутой «корабельной» лесенке Архипов взобрался наверх. Прежде всего он осмотрел основание. Виталий шел следом и пояснял:

— Вот это двигатель. А там свечи — спаренные трубы. Это чтобы быстрей наращивать: вдвое меньше времени теряется. А вон, видите, лежит — это турбобур.

— Тот самый, знаменитый?

— Тот самый. Хотите посмотреть?..

Потом по переходному мостику они прошли на меньшее основание, в культбудку — дощатый домик о двух комнатушках.

— Вот приемник, рация, — показывал Виталий. — А здесь, в ларе, НЗ. Если штормит, смены не меняют, приходится два — три дня сидеть на основании. Тогда отсюда продукты берут. Тут все есть — и сухари, и консервы, и сахар, и сгущенное молоко.

— А вода?

— Воды много, — улыбнулся Виталий. — Прямо за стеной бак. Сразу по двенадцать кубометров завозят.

Архипов вышел из культбудки. Вдали, едва заметный, подбирался к горизонту катерок. Еще немного — и серая рябь совсем проглотит его…

Да и сама буровая показалась вдруг крохотной в огромном море. Стало одиноко и немного страшно. Архипов, словно впервые, оглянулся. Вода, вода… Неровная, мутная, бесконечная. И сквозь щели деревянного настила, очень далеко внизу, тоже виднелась вода.

Архипов зажмурился на секунду и недоуменно встряхнул головой: где это я?

Порой с ним бывало такое.

Уже лет двадцать профессия гоняла его по стране. И он привык к этой суетливой, бегучей жизни, в которой рейсовый самолет был будничен, как трамвай. Привык и не удивлялся, находя в кармане билет хабаровского или рижского автобуса, и не удивлялся, когда московский дождь смывал с его плаща ташкентскую пыль.

Но иногда какой-нибудь пустяк — узор на потолке гостиничного номера, или олень, привязанный к забору, или горячий кусок жирной конской колбасы, почтительно протянутый хозяином-казахом, — вдруг словно ставил время на тормоза, застывал перед глазами, неподвижный, как фотография, и Архипов вздрагивал, встряхивал головой, недоумевая: где это я?

Архипов поглядел на мутные волны, вздохнул и пошел в культбудку — писать репортаж.

Часа через два электрик Билал, маленький застенчивый азербайджанец, связал его с городом, и Архипов продиктовал стенографистке свой репортаж.

— Как создается среди бушующего моря стальной остров? — четко, с расстановкой говорил он в трубку.

Вошел буровой мастер и, сев на топчан, уставился на корреспондента.

— Прежде всего крановые суда ставят на дно стальные блоки, похожие на огромные табуретки…

— Табуретки у тещи на кухне, — внятно проворчал бурмастер. — Блоки, и все.

— Похожие на огромные табуретки, — ровно повторил Архипов.

— Вот, Билал, учись врать, — сказал бурмастер и вышел.

Волны разошлись незаметно. Сперва долго дул тугой северный ветер. К нему привыкли, почти перестали его замечать и лишь, работая, слегка отворачивали головы. Но за каких-нибудь два часа ветер поднял волны до пятиметровой высоты. На волны тоже не обращали внимания, потому что росли они постепенно: просто шли друг за другом, и каждая восьмая, или десятая, или шестнадцатая была выше любой из предыдущих. Они разбивались о сваи, и брызги, взлетев, замирали на мгновение в воздухе громадным зеленовато-белым водяным кустом.

Архипов в своем плащике сильно мерз на ветру. Все-таки от вышки он не уходил и блокнот держал наготове. Вдруг повезет — услышит какую-нибудь колоритную фразу, которая оживит суховатый репортаж.

Но люди трудились почти молча — грохот дизеля и грохот моря все равно заглушали слова. Архипов глядел на рабочих и все старался представить себе скважину — уходящую в глубь земли тысячеметровую стальную макаронину, к которой как раз сейчас прикрепляли высоченную «свечу». Потом он поймал себя на том, что смотрит почти все время на бурового мастера. В самом деле, не зря так хвалили в конторе этого парня с вздорным характером.

Конечно, в тонкостях бурения Архипов не разбирался. Но он видел, как работали люди — ловко, быстро, с тем налетом азарта, без которого труд не в радость. Видел, как охотно слушались они Федора, как сразу понимали его четкий, по-дирижерски красивый жест. Вообще мгновениями бурмастер здорово походил на дирижера, легкорукого, уверенного в умной и вдохновенной покорности оркестра.

Архипов не сразу заметил, что стало темнеть. Он поглядел на небо, и небо ему не понравилось: на севере словно смятые тучи наглухо заложили горизонт. Еще ливня не хватало…

Пришел из культбудки радист. Когда он перебегал мостик, внезапный порыв ветра прижал его к поручням.

— Что там, Билал? — спросил бурмастер.

— Ураган дают.

— Скоро?

— Через два часа.

Они о чем-то поговорили негромко — Архипов не слышал за ветром. Потом бурмастер сказал:

— Там видно будет. Ветродуи — они всегда врут…

Основание сильно раскачивалось. Архипов несколько раз подходил к поручням, глядел вниз и удивлялся: в море словно воды прибавилось. Порой волна поднималась к самому настилу. Архипов покачивал головой, причмокивал и шел обратно — боком, заслоняя лицо от ветра.

Он совсем замерз. Но страшно не было. Ведь люди работают, а они лучше знают, что опасно, а что нет. Все-таки он спросил здоровилу моториста:

— Часто у вас такое бывает?

Моторист, не расслышав, приложил ладонь к уху.

Архипов повторил.

— Осенью, зимой — всю дорогу, — сказал моторист, — Тут летом здорово — море как блюдечко.

— А можно сказать, что сейчас шторм?

Моторист понимающе покосился на блокнот:

— Точно. Даже семь баллов — и то называется шторм. Это точно, не сомневайтесь.

Архипов поблагодарил и ушел за бак с мазутом, куда ветер не доставал. Сел на какую-то ржавую трубу — плаща было не жалко, все равно уже грязный. Машинально достал блокнот и тут же спрятал: пальцы едва держали авторучку, да и записывать особенно нечего.

Но в общем Архипов был доволен. Все получилось вовсе неплохо. Вполне можно считать, что ему повезло. Летели прекрасно — никакой болтанки. И сегодня до пристани ехали на «Волге» с главным геологом. Попутная легковая — такое не часто случается…