Секунда, другая… Его озаряет понимание.

Уилл смаргивает слезы, дышит тяжело, словно в приступе и говорит:

- Ты… Ты ведь любишь меня.

Говорит, и только потом понимает, что сказал.

Поднимает взгляд на Ганнибала, тот спокоен, почти умиротворен. Их глаза встречаются.

- Да, Уилл, люблю.

____________________________________________________

Lex talionis (принцип талиона) — принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»).

P.S. Почти иллюстрация

http://pixs.ru/showimage/l2fuhjpg_5776087_8248885.jpg

========== Часть 5 ==========

Он почти слышит этот тихий щелчок, с которым последняя деталь паззла встает на свое место. Пробелов больше нет, картина целостна и ясна, настало время взглянуть в глаза истине.

Ганнибал не убил его тогда не потому, что ему помешали. Он просто… Не смог? Уилл чувствует себя последним психом, когда думает такое. Ведь он сам составлял психологический профиль Чесапикского Потрошителя: доктор Лектер – хладнокровный убийца, которому чуждо все человеческое. Безжалостный, беспощадный, не знающий стыда и привязанностей, готовый на все, ради удовлетворения своей жажды.

Он сам вписал эти слова в личное дело Ганнибала Лектера. А теперь… Уилл словно лишился земли под ногами и падает, падает в бесконечность и темноту. Внутри разливается острое чувство пустоты.

Ему казалось, он знал о Ганнибале все. Его привычки, его пристрастия, даже почерк его убийств. Он часами бродил по чужой квартире, рассматривал картины, скульптуры, искал пометки на полях книг, десятки раз перечитывал ежедневники и письма.

Но теперь Уилл вдруг понимает, что не знает о Ганнибале абсолютно ничего.

- Но ты же не можешь… любить, - с болью в голосе шепчет Уилл. – Психопаты не могут любить.

- Я смею все, что можно человеку. Кто смеет больше — тот не человек, - декламирует Ганнибал и улыбается одними губами, но взгляд его остается странно печален.

Уиллу хочется засмеяться в голос и расплакаться, он на грани истерики.

- И что теперь?

- А теперь, Уилл, нам остается пережить эту ночь, - Ганнибал смотрит на наручные часы, потом на темноту за окном, из коридора доносится собачья возня.

- Ты отравил меня, но яд подействует только к утру? – Уилл трет слезящиеся глаза.

- Боюсь, что все ровно наоборот. Скорее уж я отравлен тобою, Уилл Грэм, раз за три года не смог забыть. И раз не смог убить, - последнее Ганнибал говорит с какой-то затаенной нежностью.

Уилл вздрагивает.

- Еще не поздно исправить, - криво улыбается он.

- Не поздно, - соглашается Лектер, застегивает рубашку, встает из-за стола и убирает тарелки в раковину. Звук льющейся воды царапает нервы не хуже скрипа пенопласта о стекло. – Но это обесценивает мою жертву.

- Жертву? – тихо спрашивает Уилл, а потом его словно прорывает, и с каждым словом его голос звучит все громче, все отчаяннее. - Ты дважды хотел убить меня, и оба раза у тебя почти получилось. Ты манипулировал мною, предал мое доверие, воспользовался им, чтобы уйти от закона… Ты сознательно довел меня до точки невозврата! Ты почти свел меня с ума!

Уилл вскакивает на ноги и бьет кулаком о стол. Остатки посуды подпрыгивают, хрусталь жалобно звенит. Но он не может остановиться, его несет почти против воли, откуда-то изнутри поднимается волна: все то, что было в нем, похороненное, год за годом, словно на дне колодца, вдруг разом просит выхода. Уилл чувствует себя плотиной, которая не может сдержать напора, ему почти больно от собственного крика.

- Мне пришлось уехать из собственного дома! Оставить друзей, лишиться работы! Из-за тебя я здесь!.. - Уилл почти срывает голос, так громко он кричит. А когда замолкает, то в помещении повисает звенящая тишина.

Он дышит тяжело, словно пробежал марафон, дрожит от нервного напряжения, по его лицу катится горячий пот.

- Осторожнее, - Ганнибал в два шага оказывается рядом и берет его ладонь в свою.

Только сейчас Уилл замечает, что в порыве гнева разбил бокал, а потом сжал в кулаке осколки. Теперь вся крахмальная скатерть покрыта красными пятнами крови и вина.

- Черт, - выдыхает он устало, боль чувствуется странно притуплено, словно он пьян.

- Садись, - Ганнибал чуть толкает его назад, а сам выходит из кухни.

Уилл вяло думает, что можно было бы попробовать бежать. В гараже есть набор охотничьих ножей, а в спальне – пистолет. Но едва ли Ганнибал не подумал о таких важных деталях. Лектер возвращается назад через полминуты, в руках у него аптечка Уилла.

- Ты хорошо ориентируешься в моем доме.

Ганнибал хмыкает, отвинчивает крышку антисептика, поливает окровавленную руку Уилла прозрачной жидкостью, от которой раны начинает сильно щипать.

- Здесь все точно так же, как в твоем старом жилище.

Грэм вздрагивает, когда Ганнибал опускается перед ним на колени. Мелькает и исчезает нелепая мысль о том, что грязный пол его кухни – не лучшая компания для дорогой ткани докторских брюк.

- Зажимов нет, так что потерпи, - словно маленькому ребенку, говорит Лектер, а потом аккуратно разжимает сведенную судорогой руку. – Не сжимай, сейчас все вытащу.

Пальцы Ганнибала горячие от воды, чуть влажные, но удивительно ловкие: он легко подцепляет ногтями глубоко засевшие осколки и вытаскивает их. Это почти не больно, Уилл морщится только однажды – когда Лектер ощупывает глубоко засевший под кожей кусок стекла, обрабатывает антисептиком острый кухонный нож и делает надрез, через который выдавливает инородное тело.

- Вот и все.

Ганнибал еще раз дезинфицирует раны и быстрыми, ловкими движениями накладывает повязку из марлевой салфетки и эластичного бинта. Уилл шевелит отчего-то занемевшими пальцами, подвижность прежняя, значит, ничего серьезного.

Лектер все еще сидит перед ним, странно спокойный, почти умиротворенный. Теперь Уилл смотрит на него сверху вниз и замечает, что с их последней встречи у доктора прибавилось седых волос.

Ганнибалу ведь уже за пятьдесят, вдруг понимает Уилл. И от этого внутри становится так странно… Между ними разница в десяток лет, они по разные стороны баррикад, один из них охотник, а другой жертва, но… Тогда почему? Почему этот совершенный, истинно томпсоновский Высший мутант стоит перед ним, преклонив колени, словно ожидая чего-то?

- Ты все еще хочешь… Хочешь меня съесть? – Уилл спотыкается на середине фразы, от того, как странно она звучит.

Ганнибал облизывает свои пальцы, они испачканы в крови Уилла. Один за другим, словно это не кровь даже, а сладкий вишневый сироп. От этого внутри Грэма влажным и горячим растекается отвращение, напополам с чем-то неизведанным доселе.

- Ты вкусный, Уилл Грэм. Вкуснее, чем все, кого я пробовал.

В чужом голосе и взгляде Уиллу мерещится издевка.

- Но ради тебя я нарушил все правила своей игры. В надежде разорвать тот порочный круг я пошел на самые отчаянные меры.

Уилл представляет, как доктор оперирует сам себя, глядя на монитор. Интересно, Эбигейл ассистировала ему? Наверняка. Ведь дочь Гаррета Джейкоба Хоббса едва ли испугается вида крови.

- Ты угостил меня своей… плотью в надежде, что это поможет унять твой голод?

- Верно, Уилл, - кивает Ганнибал. – Все гениальное просто. Ты – многим больше, чем просто надкушенное яблоко, чем незавершенный гештальт. Ты нечто особенное.

Уиллу хочется поежиться, словно на него дохнуло холодом. До него, наконец, доходит истинное значение произошедшего: Ганнибал не играет с ним, не мучает и не ставит очередной жестокий эксперимент. Он просто хочет сохранить ему жизнь.

- Я долго думал, как оградить тебя от собственной… Жажды, - медленно, словно подбирая каждое слово, говорит мужчина. – Я очень надеялся, что время и расстояние сумеют помочь мне забыть. Но это было наивно. От тебя не избавиться, Уилл, ты как раковая опухоль: сначала едва ощутим, почти незаметен, но с каждым днем все явственнее, все отчетливее. И вот уже нельзя сказать, где заканчиваюсь я… И где начинаешься ты.