- Они узнали тебя, - говорит Уилл скорее себе, чем Ганнибалу.

- Часто собачья память бывает вернее человеческой, - чуть улыбается доктор, проходит вглубь и закрывает дверь, снимает пальто.

Уилл следует за ним, настороженно и напряженно, словно гость в собственном доме. Когда они заходят на кухню, то все встает на свои места.

- Ты побывал здесь, - констатирует Уилл, разглядывая преображенное помещение.

- Побывал, - кивает Ганнибал. – Следовало все подготовить, иначе очарование нашего ужина могло бы быть испорчено горой немытой посуды.

Уилл смотрит на раковину, в которой еще утром громоздились тарелки и кружки, – чисто. Кругом вообще необыкновенно чисто: плита, кран, холодильник, все буквально сверкает. А стол накрыт крахмальной скатертью, сервирован фарфоровыми тарелками, хрустальными бокалами и серебряными приборами. Но что самое главное – в старинном канделябре посередине горят свечи. Тот, кто побывал здесь, ушел совсем недавно, свечи прогорели совсем чуть-чуть. Ганнибал бы не успел, но тогда кто?

- Эбигейл, - выдыхает Уилл прежде, чем успевает остановить себя.

Ганнибал смотрит на него со странным выражением… Гордости? Да, с таким выражением родители смотрят на способных детей.

- Зная о моем легком… Недомогании, мисс Хоббс была так любезна, что согласилась помочь с деталями.

Недомогании? Уилл едва может внести ясность в свои мысли.

- Она?..

- Нет, ее здесь нет, - мягко качает головой доктор Лектер и отодвигает стул. – Прошу.

Уилл беспомощно оглядывается, снимает пальто, мешкает, прежде чем стянуть шарф, но потом покорно опускается на предложенное место. Тарелка перед ним пуста.

Все это до боли похоже на те их балтиморские ужины в странных компаниях.

- Не думал, что главному блюду вечера позволят сесть за стол.

Ганнибал снимает пиджак, остается в одной лишь рубашке, повязывает фартук. Не белый, как когда-то, а желтый, в красную клетку, доставшийся Уиллу от прежних жителей дома. И это безвкусная тряпка странным образом сочетается с утонченностью его образа.

- Главному блюду? – Ганнибал отворачивается к плите. - О нет, Уилл, ты кое-чего не понял. У меня уже все готово, а ты - мой гость сегодня.

С этими словами он ставит перед ним тарелку.

- И ты даже не скажешь, что это и из чего приготовлено? – спрашивает Уилл, стараясь не смотреть на свою будущую трапезу. - Что на этот раз? Какой-то оркестр вновь лишился бездарного флейтиста?

Ганнибал улыбается, оценив шутку.

- Не сегодня.

- Разве тебе есть что скрывать? Это печень грубияна? – он чувствует, как его откровенно заносит. - Или сердце агента ФБР, вышедшего на твой след?

- Нет, Уилл, - терпеливо качает головой Ганнибал и разливает вино. - Нет, на этот раз обошлось без жертв.

Уилл не понимает, к чему клонит собеседник, трет виски, налитые болью, случайно опускает взгляд. Его передергивает, когда он видит мясо, залитое красным, как кровь, соусом.

- Я понимаю, это будет непросто, но ты должен это съесть.

Уилл едва может справиться с нервным смехом.

- Я не буду.

- Уилл, ты должен это сделать, - мягко, но настойчиво говорит доктор Лектер. – Ради самого себя. Ради своих новых знакомых. Джиневра и Стюарт очень дружелюбны, а у Эбигейл, как ты помнишь, талант находить общий язык с людьми.

Уиллу даже не нужно напоминать об этом, он и без Ганнибала знает, кто именно помогал Гаррету Джейкобу Хоббсу в его преступлениях. Кто заманивал тех девочек, отвлекал, усыплял их бдительность, внушал им ложное чувство безопасности…

Уилл берет в руку тяжелую вилку, в другую – нож. Он думает, что мог бы закончить все это разом – воткнуть острое лезвие в собственную сонную артерию… Или попробовать напасть на Ганнибала. Он смотрит на Лектера и тут же отметает последнюю мысль за ее несостоятельностью.

Ганнибал Лектер – хищник, убийца, которому нет равных в его ремесле. А он, Уилльям Грэм – неврастеническая лань рядом с ним.

У него нет шанса. Ни единого.

Поэтому он ест. Не чувствуя вкуса, не чувствуя запаха, перемалывает зубами упругие волокна мяса, снова и снова, кусок за куском. С каждой секундой чувство тошноты все нарастает, но непроницаемое лицо Ганнибала говорит само за себя. Уилл тянется за вином, наверняка, оно безумно дорогое, многолетней выдержки и с долгой историей… Но это последнее, что его заботит сейчас. Он осушает весь бокал за раз, почти захлебывается, пытаясь запить мерзкий вкус мяса. Красные капли текут по его подбородку и ниже, марают рубашку, пиджак. Уилл облизывает терпкие губы, смотрит на Ганнибала почти с надеждой.

В свете колеблющихся огней свечей его лицо выглядит странно мягким и жестким одновременно. Словно вылепленное из воска, но оплавленное от близкого жара, покрытое тонким слоем золота, облетевшего от времени.

- Прошу, Уилл, ешь. Сделай это для меня.

И Уилл ест, словно загипнотизированный. Кусок за куском, давясь подступающей к горлу рвотой, истекая потом. Он клянется себе, что если переживет этот ужин, то больше никогда в жизни не притронется к мясу.

Наконец, когда на тарелке остается только лужица соуса да овощи, Уилл со стуком откладывает приборы. Ганнибал наливает вина. Не как обычно, на треть бокала, а совершенно вульгарно, почти до краев. И Уилл иррационально благодарен ему за это, потому что хочет напиться до потери сознания.

- Я рад, что ты смог это сделать, - Ганнибал сидит напротив, прямой, без единого изъяна, непогрешимый, как сам дьявол. – Это очень много значит для меня.

- Много?

- Намного больше, чем обычно. Я ведь сказал чистую правду, говоря, что сегодня обошлось без жертв.

Уиллу до слез хочется верить Ганнибалу. Он сжимает пальцы в кулаки.

- Тогда что?.. Зачем все это?

- Затем, Уилл, что ты мне дорог. Дороже чем все, кого я знал, - Ганнибал не улыбается, наоборот, он становится сосредоточен, почти мрачен. В эту секунду с его лица, словно шелуха, облетает все наносное, остается лишь голый костяк – остов из черепа, кожи и мышц.

Таким Уилл видел его лишь однажды – в ночь, когда умирал на руках у Чесапикского Потрошителя. От воспоминаний сводит все внутри, боль становится почти невыносимой, страх застилает глаза, пот течет по спине.

И тут Ганнибал делает то, отчего у Уилла окончательно смещаются координаты.

- Я бы мог говорить еще долго. Но я покажу тебе кое-что.

Сильные пальцы с аккуратными, ровными ногтями берутся за верхнюю пуговицу рубашки, расстегивают ее, опускаются ниже, потом еще ниже и еще. Уилл едва может пошевелиться, но изумление сменяется… Шоком. Потому что поверх смуглого, мощного торса резко выделялся белый прямоугольник из пластыря, хирургической ленты и бинтов.

- Ты… Ты… - Уилл едва может справиться с собой, он зажимает свой рот, ему кажется, его вот-вот вырвет, но…

- Ты не сможешь, я добавил противорвотное. Да и избавиться от того, что я с таким тщанием приготовил для тебя… как минимум неблагодарно, не находишь?

И только сейчас Уилл замечает печать усталости на чужом лице. Теперь он понимает, о каком именно «недомогании» говорил Лектер, и зачем ему понадобилась Эбигейл.

- Я испытал почти то же, что и ты, теперь мы квиты, Уильям Грэм. Свершился своеобразный lex talionis, теперь ты можешь спать спокойно.

Ему кажется, что он сошел с ума, окончательно тронулся в своем доме, полном собаками и одиночеством, и теперь галлюцинирует, сидя на ледяном полу ванной комнаты.

Но Ганнибал Лектер перед ним до одури реален. Его запах, его голос, звук его дыхания.

- Ты не спишь, Уилл.

- Я не сплю…

И в подтверждение руку Уилла накрывает чужая ладонь.

- Сейчас восемь пятьдесят три, ты в Норт-Бей, Онтарио, Канада. И я реален, Уилл, реальнее, чем все, что было с тобой за последние три года.

И в этот момент его накрывает. Полоса маятника перед глазами застывает желтым, слепит. Он опять видит этот мир не своими глазами. Видит себя, напряженного, лихорадочного, на самой грани.