Леонард замолчал, запустив руку в волосы и уставившись куда-то в пространство. Пенни его не торопила.

– Думаю… наверное, мне хотелось как-то измениться, когда я переехал в Калифорнию.

Пенни его прекрасно понимала. Когда-то ей тоже хотелось оставить прежнюю Пенни в Омахе. Вот только не вышло.

– Итак, доктор Леонард Хофстедтер – ценитель искусства, наконец-то приземлился в Лос-Анджелесе? – поддразнила она, ткнув его пальцем под ребра.

Леонард поспешно увернулся от нее, словно ребенок, очки сползли у него с переносицы.

– Теперь, вдали от Шелдона, который, как доверенное лицо моей матери, не прекращал повторять, что у меня есть и дела поважнее, чем «глазеть на каракули»…

– Дела поважнее – это играть в Halo?

Леонард рассмеялся.

– Это не значилось в моих первоначальных планах, но так и есть. Я забросил искусство ради компьютерных игр. На восемь лет.

Леонард казался скорее просто задумчивым, нежели грустным, но Пенни все равно почувствовала, что нужно сменить тему. Она знала, что ничем не смогла бы помочь Леонарду с его личностным кризисом, она как раз проходила через свой собственный. Ему нужно было поговорить с кем-то вроде… кого? С кем Леонард мог по-настоящему поговорить? Возможно, со Стюартом.

«Очень жаль, Леонард, – подумала она. – Шелдону ты нужен сильнее, чем тебе нужен Стюарт».

– Говоря о восьми годах, – она заметила, что Леонард напрягся даже прежде, чем она назвала имя, – ты, должно быть, скучаешь по Шелдону?

– Как я могу скучать по Шелдону? – с негодованием спросил ее Леонард.

Пенни даже не заметила, что до этого его голос звучал по-другому: он был странно глубоким, пока не вернулся к своему обыкновенному более высокому тембру. Он принялся нервно теребить ноготь на большом пальце и так внезапно превратился в прежнего Леонарда, что она почти ожидала, что на его голых ступнях вот-вот сами собой появятся ботинки.

– Как я могу по нему скучать, если мы с ним вместе работаем? Я по-прежнему вожу его на работу по вторникам и четвергам. Вчера я провел с ним весь день! Когда, по-твоему, мне по нему скучать? В тот час перед работой, когда он не орет, чтобы я придерживался раз и навсегда определенного графика? Когда я моюсь в душе, а он не влетает в ванную комнату, чтобы опорожнить свой мочевой пузырь размером с горошину? Когда я сплю, а он не будит меня своими воплями, потому что ему приснился очередной дурацкий кошмар? А знаешь, кто утешает меня, когда мне снятся кошмары? Никто. И никогда никто не утешал, я научился сам справляться с кошмарами, еще когда мне было четыре года.

– Леонард, это не может быть правдой… Ой, прости меня, я только что вспомнила, какая у тебя мать. Но ты не можешь переносить это на Шелдона! Его детство отличалось от твоего, и он сам совершенно другой… – Пенни осторожно подбирала слова. – У него другие потребности.

– У него сумасшедшие потребности! Непрекращающиеся, насквозь безумные и не поддающиеся никаким компромиссам. Все восемь лет окружающие только и делали, что спрашивали, как я могу жить с этим психопатом, а теперь все спрашивают, как я мог бросить его. Ты, Говард, Радж, Лесли, моя мать, Альбино Боб… Почему он не может найти себе кого-нибудь другого в качестве соседа-тире-няньки-тире-донора-для-возможной-трансплантации-органов? – зло продолжил Леонард. – Ты могла бы с ним поселиться. Заодно сэкономишь на арендной плате.

– Не думаю, что это сработало бы, – жалко возразила ему Пенни.

– Почему бы и нет? Всего бутылка вина – и ты можешь увидеть его в совершенно ином свете.

Пенни ткнула его в ногу достаточно сильно, чтобы заставить съежиться и отпрянуть в сторону, но не позволила этой подколке насчет Раджа увести ее с намеченного курса разговора.

– Ты не дал ему шанса. Ты должен был предупредить его, что собираешься съехать, дать ему возможность все исправить. Может быть, вам мог бы помочь какой-нибудь психолог для таких пар, у которых проблемы в отношениях.

– Мы с ним не пара, – огрызнулся на нее Леонард, вскочив с дивана. – Мы просто соседи.

Пенни следовала за Леонардом, пока он беспокойно метался по комнате.

– Вы же с ним лучшие друзья.

– Вот почему мне пришлось съехать от него. Мы не могли продолжать жить вместе и по-прежнему оставаться друзьями. У меня начали сдавать нервы. Мы и раньше ссорились и огрызались друг на друга, но… – Леонард схватил свою толстовку, висевшую на дверной ручке, и натянул на себя, словно хотел спрятаться внутри. – Я не знаю, что изменилось. Я чувствовал, что становлюсь жестоким. Я не хотел быть жестоким к Шелдону. Я люблю Шелдона, он мне как… Я даже не знаю, с кем его сравнить. Но он совершенно не похож на моего брата.

Леонард прекратил метаться по комнате и уселся обратно на диван. Пенни обняла его и привлекла ближе к себе. Она улыбнулась тому, каким зажатым он казался в ее объятиях, даже спустя все эти годы. Нечто неизменно трогательное было в том, насколько неуютно он чувствовал себя от открытых проявлений привязанности, к которым всегда так отчаянно тянулся.

Она держала Леонарда в объятиях несколько минут, прежде чем рассказать ему о своем разговоре с Эми. Потом она крепко обнимала его обеими руками, а он делал вид, что не плачет.

*

Шелдон невидящим взглядом смотрел на свою доску. В оглушающей тишине квартиры было невозможно думать. Леонард был чем-то вроде белого шума, но он был лучше, чем тот белый шум, который издавала его машина для производства белого шума. Белый шум, издаваемый машиной, был бесполезен.

Он испытал чуть ли не благодарность, когда кто-то постучался в его дверь. Он поймал себя на мысли, что хорошо бы это была Пенни, которая пришла наскучивать ему какой-нибудь очередной бессмысленной болтовней, включающей трудности с деньгами или проблемы в отношениях. Ее мир был таким незамысловатым.

Вместо этого он обнаружил на пороге Леонарда, который стоял, уставившись на свои ботинки.

– Здравствуй, Леонард. Чем я обязан твоему незапланированному визиту? Ты выглядишь расстроенным, тебе принести горячий напиток?

Леонард погрыз ноготь на своем большом пальце, задумчиво наморщив лоб. Шелдон попытался догадаться, какую предсказуемую и скучную банальность его бывший сосед собирался сказать ему в первую очередь.

– Мы что, пара? Мы что, вроде как… женаты? – спросил его Леонард.

Этого Шелдон услышать никак не ожидал. Даже в отдаленной перспективе.

*

Шелдон заваривал по чашке горячего чая для них обоих, в то время как Леонард бормотал что-то про Пенни, про искусство и про полнейшую неспособность его матери к выражению привязанности.

– В смысле, я знаю, что моя мать расстроена из-за развода, но она отказывается это признать, и иногда я думаю, может, она и правда просто бессердечная…

Леонард продолжал бубнить о своих чувствах, в то время как Шелдон заваривал им чай ровно пять с половиной минут, в соответствии с рекомендациями изготовителя, напечатанными на упаковке их белого душистого чая. Он задавался вопросом, когда Леонард собирался перейти, собственно, к делу.

– Если бы все сводилось к однополому сексу, я мог бы, наверное, отложить это на конец, – Леонард смущенно рассмеялся. – Прости, неудачный выбор слов.

Шелдон не понял юмора, но это не казалось существенным. Что по-настоящему имело значение, так это то, что Леонард действительно задумывался об этом. Это уже было больше, чем Шелдон от него ожидал.

– Но я не знаю, смогу ли обходиться без секса, даже без малейшей надежды на секс, до конца своей жизни.

– Для тебя на выбор по-прежнему остаются мастурбация, проститутки, поразительно правдоподобные куклы и некоторые женщины – одна из которых, к слову, живет как раз в квартире напротив – которые не прочь вступить в ничего не значащие отношения на одну ночь, – перечислял Шелдон, протягивая Леонарду чашку с чаем, прежде чем опуститься на диван рядом с ним.

Леонард поморщился, очевидно, недовольный предложениями Шелдона. Ну разумеется, Леонард хотел заниматься любовью только с партнером, с которым состоял в отношениях. Вопреки благородным усилиям Беверли Хофстедтер, она вырастила сына, совершенно неспособного отделять эмоции от секса. Шелдон умудрился связать свою жизнь с человеком, обладающим сексуальной зрелостью четырнадцатилетней девочки.