~

– Мне холодно, я хочу установить термостат на два градуса теплее!

– Тебе не холодно. Здесь двадцать два градуса, это не холодно. Мне не холодно.

– Только потому, что теплый воздух поднимается наверх, а в тебе больше шести футов роста! Здесь, внизу, холоднее.

– Леонард, это просто нелепо!

– Даже более нелепо, чем когда ты заявляешь мне, что мне не холодно? Не могу поверить, что ты зазнался до такой степени, чтобы на полном серьезе говорить мне, как я себя чувствую.

– Я могу сказать, что тебе не холодно в двадцать два градуса тепла.

– Почему это вообще должно превращаться в проблему?! Почему ты не можешь хотя бы раз уступить, даже в самой что ни на есть малейшей…

– Ты подписал соседское соглашение!

– Только чтобы ты заткнулся! Я подписал каждую чертову бумажку, которой ты тыкал мне в лицо, просто чтобы ты заткнулся хоть на секунду, но ты каждый раз находишь что-то новое! Вот уже семь лет я вынужден терпеть этот непрерывный поток идиотских требований, одного за другим…

– Ты называешь мои требования идиотскими? Это ты настоял на том, чтобы включить все эти примитивные банальности в поправку о дружбе к нашему соседскому соглашению…

– Какого хрена нам вообще нужна поправка о дружбе?! Дружба не работает таким образом. Ты не можешь просто сочинить какой-то договор и сказать: «А вот параметры нашей дружбы!»

– Возможно, ты не можешь этого сделать, но я…

– Жить с тобой в одном доме в сто раз хуже, чем жить с моими родителями! А мои родители невыносимы!

– Основываясь на твоем текущем уровне громкости и эмоциональности, полагаю, ты неплохо вписался бы в мое семейство.

– Я и понятия не имею, как настолько приятная и любящая женщина, как твоя мать, могла вырастить такого сына – твердолобого, упертого, нечувствительного, самовлюбленного, требовательного, вредного, желчного…

– Как такая потрясающая женщина, как твоя мать, могла вырастить такого сына как ты – капризного, непослушного, нерационального, непоследовательного, унылого, раздражающего…

– Это я-то раздражающий?!

– Да.

– Шелдон Купер назвал кого-то другого раздражающим?!

– Так и есть.

– У тебя начисто отсутствуют малейшие зачатки самосознания!

– Позволь мне добавить к моему списку «склонного к гиперболизации».

– Позволь мне добавить «мудака» к своему!

Пенни стучалась в их дверь и орала:

– Заткнитесь сейчас же!

Уже в который раз.

Леонард решил переночевать у Кутраппали.

– Я хотел бы обратить твое внимание на один из пунктов нашего соседского соглашения, который прямо указывает на то, что…

– Я не всегда за двадцать четыре часа знаю, что у меня будет секс! В те редкие и счастливые моменты жизни, когда какая-нибудь женщина находит меня привлекательным, я предпочитаю следовать ее графику, а не твоему!

– Тебе тут не коммуна хиппи! Вполне разумно ожидать от тебя, что ты будешь знаком с кем-то хотя бы в течение двадцати четырех часов, прежде чем привести этого человека в нашу квартиру для половых сношений.

– А я говорю, что неразумно! Даже очень неразумно!

– Ты даже не знал толком ту женщину! Ты мог проснуться утром в ванной и недосчитаться почки, или и того хуже. Она могла оказаться конкурирующим ученым и выкрасть мой ноутбук! Или конкурирующим коллекционером комиксов! Ты поставил все наше имущество под угрозу.

– Вообще-то, она и правда что-то сказала насчет того, что ей хочется убить одно гигантское насекомое…

– А теперь ты уже намеренно пытаешься меня обидеть.

– Если бы я действительно пытался тебя обидеть, то сказал бы, что нет моей вины в том, что ты боишься прикоснуться к женским интимным местам. Если ты хочешь умереть девственником – что ж, прекрасно, но не переноси свои психованные фобии на меня.

– Боюсь? Ты и правда считаешь, что я боюсь вагин? Это смешно.

– Смешно ли? Я живу с тобой вот уже семь лет, и ты ни разу…

– Ни разу что?

Леонард решил уйти, не закончив этой мысли.

*

– Клянусь Богом, я убью тебя во сне!

– Леонард! То, что ты сказал, не только грубо, но также является вопиющим нарушением нашего соседского соглашения…

– Ебать я хотел соседское соглашение!

– Ты не можешь…

– Ты даже не можешь сказать этого! Ты не можешь произнести слово «ебать». Да что с тобой не так? Люди не бывают настолько зажатыми.

– Одно только то, что я не посвящаю свою жизнь неустанным поискам сексуальной разрядки, не означает, что со мной что-то не так…

– О, здесь ты прав. А вот то, что ты не займешься с женщиной сексом, даже если она зайдет в твою комнату и сама об этом попросит… Вот это уже действительно означает, что с тобой что-то капитально не в порядке!

Едва это сорвалось у него с языка, и он понял, что так не может больше продолжаться. Он не может быть таким человеком.

Выражение лица Шелдона оставалось непроницаемым. Только когда Леонард сделал попытку извиниться перед ним, он развернулся на каблуках и направился в свою комнату.

– Вот так, правильно, беги прочь, уноси ноги, Шелдон! – Почему он по-прежнему не мог заткнуться? – Позвони своей мамочке и скажи, что я снова тебя обижаю, тогда она сможет прочитать мне очередную лекцию.

Шелдон повернулся к нему и нахмурился.

– О чем ты говоришь, Леонард?

Он мог бы просто выйти за дверь, пойти к Кутраппали, успокоиться, а утром извиниться перед Шелдоном… или мог раздавить его окончательно, как самого настоящего богомола. Безграничное эго Шелдона балансировало на карточном домике.

– «Ох, Леонард, ты же знаешь, Шелдон не слишком-то умеет общаться с людьми. Не мог бы ты просто извиниться перед Говардом за него? Не мог бы ты просто согласиться ужинать в «Биг Бой» по вторникам? Не мог бы ты разрешить ему поиграть в Halo с тобой и с твоими друзьями? Не мог бы ты соглашаться с ним, когда он считает себя самым умным? Не мог бы ты»… – Леонард ненавидел тот мерзкий высокомерный голос, который вырывался из его собственного рта. Он говорил, как какой-то сноб. Как богатенький подонок, который ходил в престижную школу и считал себя вправе смеяться над людьми с южным акцентом, которые учились в менее престижных учебных заведениях, потому что жили в алюминиевых домах…

– Я ни разу не просил свою мать говорить от моего имени…

– Но ты не хуже меня знаешь, что она это делает! Стоит тебе прибежать к ней в слезах, и она пытается защитить своего маленького Шелли от этого большого злого мира, который никак не желает целовать его невротичный зад.

Шелдон выглядел скорее озадаченным, нежели разозленным.

– Я едва ли нуждаюсь в том, чтобы моя мать защищала меня от тебя.

– Так ли это, homo novus? Можешь ли ты сам за себя постоять? Ты даже не умеешь водить чертову машину.

– Мой выбор не водить машину был основан на…

– Он был основан на том, что ты слишком сильно трусишь, чтобы делать что-то, что не дается легко. Водить машину, ходить на свидания, заводить друзей, произносить речи…

– Полагаю, я мог бы брать пример с тебя, Леонард. Разумеется, в таком случае нам пришлось бы купить второй диван, чтобы я так же, как ты, мог лежать на нем, уткнувшись лицом в подушку, и рыдать все ночи напролет.

Если бы Шелдон хотя бы смог придумать нормальное оскорбление, это не зашло бы так далеко.

– О чем тебе остается рыдать, когда ты застрял в развитии на возрасте четырнадцати с половиной лет?

– Ты… ты самый настоящий придурок!

Леонард открыл входную дверь как раз в тот момент, когда Пенни открыла свою. Он не смог взглянуть ей в глаза, просто сбежал вниз по лестнице и отправился к Раджу, чтобы у него спокойно все обдумать. Радж подскажет ему, что делать.

*

– Чувак, тебе пора съехать от него.

Леонард не это хотел услышать.

– Мы с Шелдоном и раньше ссорились.

– Шелдон – самый раздражающий человек на Земле, я бы серьезно обеспокоился, если бы тебе не хотелось придушить его во сне. Но… ты наговорил такого о его матери?