– От того, что ты здесь поплачешь, Джонни лучше не станет и мы не сможем как можно скорее уехать с этого острова.

– Ты считаешь, я плáчу из-за того, что нам придется здесь остаться? – Фелисити снова всхлипнула и промокнула слезы платком. Она выглядела одновременно обиженной и испуганной. – Я люблю Джонни больше жизни! Я бы с радостью сама умерла от лихорадки, только бы ему от этого стало легче!

– Прекратите! – приказал Дункан, стоявший на пороге открытой двери. – Не говорите о смерти при Джонни.

Элизабет внезапно перестала ходить по комнате и с мольбой взглянула на мужа.

– Мы не можем взять его на корабль, Дункан.

– Мы и не станем этого делать. Пока он болен. Я уже велел своим людям возвращаться на «Элизу». Мы остаемся.

– Но тебе нужно уезжать! Иначе тебя схватят!

– Да, тебе непременно нужно уехать! – вторила кузине Фелисити. – В противном случае тебя посадят в тюрьму, и кто знает, что еще они решат с тобой сделать. Вспомни Чертенка, которому в январе отрубили руку за то, что он украл бутылку рома!

Она быстро добавила:

– Я поеду с тобой. Заодно ты сможешь отвезти меня в Голландию.

Дункан растерянно посмотрел на Фелисити, потом перевел взгляд на Элизабет.

– Я прикажу позвать врача.

– Пожалуйста, не зовите лекаря! – запротестовала Деирдре. – Он пустит Джонни кровь, а мальчику от этого сделается еще хуже.

Она обратилась к Элизабет:

– Мы должны позвать Миранду. Она умеет лечить травами.

Элизабет сразу же согласилась. Она доверяла Миранде. Португалка была нянькой Джонни в первый год его жизни, а кроме того, слыла опытной целительницей. Миранда помогла Фелисити встать на ноги после выкидыша.

– Я сам поскачу за ней, – произнес Дункан.

Его голос звучал глухо, но Элизабет уловила чувства, которые он пытался скрыть: беспомощность, над которой преобладал страх. Дункан не боялся ни смерти, ни дьявола, но он не мог смотреть на больного сына и сохранять при этом самообладание, – это отбирало у него все силы. Элизабет еще никогда не видела мужа в таком состоянии.

Когда Дункан уехал, она продолжила сновать по комнате, от стены к стене. Фелисити перестала всхлипывать и теперь бубнила себе под нос молитвы – неизбежные слова, в утешительном звуке которых было все же нечто грозное. Больше всего сейчас Элизабет хотелось заткнуть уши. Наконец она не вытерпела.

– Замолчи! – крикнула она кузине.

Но, взглянув на испуганное лицо Фелисити, тут же успокоилась. Однако Элизабет не извинилась. Ее кузина поднялась и, неуверенно ступая, вышла из комнаты, прижимая платок к заплаканному лицу.

Деирдре смочила еще один кусок льняной ткани холодной водой и обернула им ноги мальчика. Джонатан тихо всхлипывал; от его несчастного вида у Элизабет внутри все сжалось. Она подошла к кроватке и положила руку сыну на лоб. Кожа малыша была такой горячей, словно горела в огне. Ни один человек не сможет долго выдержать лихорадку! Страх ледяными когтями сдавил внутренности Элизабет. Деирдре тоже начала молиться, прося Богоматерь о милости. Наконец девушка подняла голову и взглянула на Элизабет. Еле слышно, словно не решаясь произнести эти слова, она прошептала:

– Джонни должен причаститься.

– Нет, – резко ответила Элизабет. – Он не умрет. Только не мой сын.

Ребенок в ее животе зашевелился, словно напоминая Элизабет о том, что не она решает, кому жить, а кому умирать.

– Дай Джонни еще отвара! – приказала она. – Он должен побольше пить. Миранда его спасет.

Элизабет отчаянно надеялась на это, ведь если Миранда им не поможет, то что же будет тогда? Она снова заходила по комнате. Четыре шага в одну сторону, четыре – в другую. От окна с закрытыми ставнями до кровати, по одному и тому же пути. Туда и сюда.

Свечи догорели. Минуты пролетали, словно хищные птицы, забирая жизнь ее сына, частичку за частичкой.

Португалка уже давно жила на Барбадосе, в нескольких километрах от Бриджтауна, в покосившемся от ветра деревянном доме. Женщина держала коз и несколько овец. До недавнего времени она нянчила детей плантаторов.

Дункан колотил в дверь до тех пор, пока заспанная Миранда ему не открыла. Когда он в двух словах объяснил, что случилось с Джонатаном, женщина сразу же согласилась поехать в Данмор-холл. Португалка не обращала внимания на тихое брюзжание своего лысого мужа, наблюдавшего за тем, как его тучная супруга заворачивается в накидку. Наконец с помощью Дункана женщина взгромоздилась на мерина, которого подвели к ней, держа под уздцы. Сам Дункан поскакал на Жемчужине, которая уже давно должна была находиться на борту «Элизы». Как и Элизабет с Джонни. Он безуспешно пытался побороть страх и отчаяние, которые сковывали его вот уже несколько часов.

Всю обратную дорогу Дункан пришпоривал Жемчужину. Факел в его руке рассыпáл искры на ветру. Рядом с ним скакала Миранда, охая при каждом ударе копыт. Она вцепилась в поводья с дикой решительностью. Сразу было понятно, что эта женщина ненавидит верховую езду. Да и к Дункану она особых симпатий не испытывала. Иногда португалка бросала на него недоброжелательные и опасливые взгляды, ведь его все еще преследовала дурная слава отчаянного пирата. Джонатана же Миранда любила с беззаветной преданностью. Она целый год кормила малыша и качала его на руках. Что бы ни случилось, эта женщина без колебаний сделала бы ради его здоровья все, что в ее силах.

Во дворе Данмор-холла Дункан помог спуститься с лошади вспотевшей и выбившейся из сил Миранде, едва не рухнув под ее весом. Без лишних слов он провел женщину в дом. Откашливаясь и тяжело дыша, португалка поднялась по лестнице. Дункан следовал за ней по пятам и обогнал ее. Из спальни им навстречу вышла Элизабет. Ее лицо застыло и побледнело. На какой-то миг Дункану показалось, что они опоздали. Он бросился мимо жены в комнату и вздохнул с облегчением: Деирдре как раз пыталась напоить мальчика отваром, который приготовила Роза.

Еще не все потеряно! Тучная Миранда прошествовала мимо Дункана в комнату. Он безропотно уступил ей место, наблюдая за тем, как португалка отгоняет от кровати Деирдре. Миранда ощупала малыша с головы до пят и с задумчивым видом прищелкнула языком. Спустя мгновенье она обернулась к Дункану.

– Ты, принеси воды, – бросила португалка с сильным акцентом. – Большую бадью. Из колодца. Быстро.

Дункан бегом спустился по лестнице и внизу приказал Сиду и Педди пойти в патио и там набрать воды из колодца. Втроем они таскали ведра в дом и выливали воду в подготовленную деревянную бадью. Мужчины дважды взбежали с полными ведрами наверх; наконец Миранда заявила, что воды достаточно. В одной из мисок, где обычно хранились овощи, она зажгла какое-то вещество, которое и распространяло едкий дым и зловоние. Если это и были травы, то такие, которых Дункан никогда раньше не видел и не нюхал.

Большое тело Миранды словно окутал туман. Она раздела Джонатана и взяла обнаженное щуплое тельце на руки. Ее круглое загорелое лицо лоснилось от пота. Женщина что-то шептала себе под нос на незнакомом языке – это точно был не португальский. И все же некоторые фразы казались Дункану знакомыми. Возможно, он слышал их на невольничьем рынке. Или в порту, где португальцы грузили на корабли негров. Это было странное, таинственное песнопение, полное гортанных звуков.

Ледяной озноб охватил Дункана, словно откуда-то потянуло сквозняком; дым заклубился по комнате. Миранда согнулась над бадьей, по-прежнему держа ребенка на руках.

Деирдре тихо застонала. Она стояла возле детской кроватки и крестилась. В какой-то миг Дункану захотелось сделать то же самое.

Миранда окунула Джонни в холодную воду. На поверхности оставалась лишь его голова с растрепанными черными локонами. Малыш стал хватать воздух ртом и жалобно закричал.

Позже Дункан не мог вспомнить, сколько раз повторялась ужасная процедура с окунанием. Тем временем ему вместе с Сидом и Педди пришлось принести еще свежей воды. Они вылили использованную воду из бадьи прямо в окно и наполнили ее заново. Джонатан больше не кричал, когда его окунали, но всякий раз его зубы стучали, а глаза были широко раскрыты. Вялость, вызванную лихорадкой, как рукой сняло. Малыш больше не находился в полудреме и стал узнавать людей вокруг себя.