Элизабет любила Карибы больше всего на свете, но на Барбадосе ни она, ни Дункан больше не хотели оставаться. Слишком много плохого случилось здесь за прошедший год, слишком враждебно были настроены по отношению к ним жители острова. Куда бы Элизабет и Дункан ни отправились, они чувствовали на себе липкие взгляды. Чересчур быстро после смерти Роберта женился на его вдове пользующийся дурной репутацией пират, и это вызывало у людей отвращение и зависть. А после того как Элизабет больше не могла скрывать свою беременность, начались пересуды. Пройдет еще немного времени, и сплетники наверняка заметят, что Джонатан – вылитый Дункан. Малышу исполнилось всего два года, но даже идиот сразу увидел бы, что мальчик как две капли воды похож на Дункана, а не на Роберта. Хорошо, что они уплывут отсюда прежде, чем кто-нибудь это обнаружит.

Элизабет привлекала к себе внимание еще при жизни Роберта: женщину, которая разъезжает в мужском седле, не покрывает голову и небрежно зашнуровывает корсет, люди вряд ли назовут благонравной. В их представлении Элизабет была ничем не лучше Клер Дюбуа – хозяйки французского борделя, расположенного в порту Бриджтауна.

– Миледи! – крикнула Деирдре. – Солнце уже заходит!

Элизабет вздрогнула. Она совершенно забыла о времени. Женщина быстро поплыла к берегу и, выбравшись на сушу, обеими руками отжала воду из волос. Деирдре протянула ей чистое полотенце, и Элизабет обмотала им голову. С прической можно будет разобраться позже. Другим полотенцем Элизабет вытерла тело и быстро натянула на себя одежду, которую Деирдре разложила на валунах.

Они так часто отправлялись на прогулку вдвоем, что все их действия были доведены до автоматизма. Элизабет за считаные минуты собралась в путь. Деирдре предусмотрительно зажгла две свечи в фонарях, потому что солнце уже зашло и последние солнечные лучи исчезли. Теперь женщинам придется преодолеть часть пути в темноте. Оставалось лишь надеяться, что Дункан еще не вернулся, иначе он наверняка отправит отряд на их поиски.

Элизабет поскакала вперед. Фонари давали очень мало света, и дорога была почти не видна. Правда, Элизабет так часто ездила по ней, что без труда преодолела бы этот путь и с закрытыми глазами, если бы понадобилось.

Деирдре молча ехала следом за ней. С той минуты как женщины отправились в обратный путь, они почти не разговаривали. Элизабет обернулась.

– С тобой все в порядке? – спросила она у служанки.

Деирдре молча кивнула и прихлопнула москита, который сел ей на руку. С наступлением сумерек мелкие жадные насекомые вылетали из зарослей сахарного тростника и нападали на все живое. Упрямый локон выбился из-под чепчика Деирдре и поблескивал в свете фонаря, висевшего на луке седла. Лицо молодой ирландки не выражало никаких эмоций. Элизабет знала, что ее тяготило: Деирдре все еще не приняла решения.

Элизабет разорвала ее долговой контракт, и теперь Деирдре была свободна и могла идти, куда ей вздумается, но нужно было определиться с целью. Элизабет предложила девушке уехать вместе с ней и Дунканом. Сначала в Англию, где Элизабет собиралась погостить в поместье своего отца и родить ребенка, а потом снова на Карибы. Тут было бессчетное множество островов, не заселенных фанатичными, злыми рабовладельцами. На одном из них жизнь наверняка будет лучше, чем на Барбадосе. Дункан уже начал подыскивать им новую родину, и Элизабет очень хотела, чтобы Деирдре отправилась с ними. Ирландка прибыла на Барбадос, чтобы работать служанкой по долговому контракту. Вдвоем они пережили множество бед, и Элизабет прикипела к Деирдре душой. Кроме того, девушка любила Джонни почти как собственного сына. Но был пастор Эдмонд, которого Деирдре любила еще больше и которого не хотела оставлять. Невозможно было не заметить, что ее терзали внутренние противоречия.

Элизабет не стала ходить вокруг да около. Она придержала Жемчужину и поравнялась с ирландкой.

– Деирдре, послезавтра мы отправляемся в путь. Я знаю, что тебя многое связывает с пастором Эдмондом и ты подумываешь о том, не остаться ли ради него на Барбадосе. Но тебе не следует забывать, что из-за этого ты можешь попасть в беду.

– Знаю, миледи, – ответила ирландка исступленно и упрямо.

– Во что превратится твоя жизнь, если ты останешься здесь? – продолжала Элизабет. – Ты хочешь снова поселиться в лесу вместе с Эдмондом? Постоянно быть в бегах, в опале, опасаться преследования? Ждать, пока его не схватят и не вздернут на виселице? И тебя тоже обязательно накажут за то, что ты поддерживала беглого батрака, нарушившего долговой контракт.

– Эдмонд не батрак, а священник, родом из хорошей семьи, – пылко возразила Деирдре. – Он ни в чем не виноват! Работорговцы похитили его прямо на улице Дублина и продали в рабство!

– Я уже слышала об этом. Но здешних жителей это не интересует; их не заботит, кто на них батрачит. Главное, что у них достаточно людей, чтобы обрабатывать плантации сахарного тростника; им все равно, откуда прибывают эти люди. Если кто-то умирает, его заменяет следующий – хоть негр, хоть ирландец. Со своими псами местные обращаются лучше, чем с батраками и рабами. Ты же знаешь, как сильно англичане ненавидят ирландцев, но еще больше они ненавидят католиков. Твоя жизнь рядом с этим человеком не станет более безопасной. Она будет такой же, как и у него!

Деирдре ничего не ответила, но в свете фонаря можно было заметить, как девушка прикусила нижнюю губу. Весь ее вид говорил о безнадежной, запретной любви к мужчине, которому она никогда не будет принадлежать; Деирдре не могла покинуть его просто так.

– Я тебе уже предлагала: пусть Эдмонд тоже отправится с нами, – произнесла Элизабет. – Из Лондона он мог бы вернуться на родину.

– Эдмонд не хочет возвращаться в Дублин, – ответила Деирдре с отчаянием. – Я умоляла его поехать с нами, но он утверждает, что его место здесь. Кроме него тут некому нести слово Божье обездоленным и нуждающимся.

Элизабет удержалась от язвительного ответа. Она считала, что молодой ирландке слишком нравится роль католической мученицы. Пройдет еще немного времени, и совет плантаторов решит, что пора организовать очередную карательную экспедицию. Рабы и батраки, трудившиеся по долговому контракту, часто убегали и прятались в джунглях, как Эдмонд. В год, предшествовавший большому урагану, люди толпами покидали плантации, чтобы поднять восстание. После этого плантаторы отправили в леса вооруженные бригады – выслеживать беглецов. Те с помощью легавых псов согнали негров и ирландцев, и в конце концов большинство из них повесили.

Эдмонду тогда повезло: он оказался одним из немногих, кто избежал этой охоты на людей. Но когда его поймают – а это лишь вопрос времени, – его жизнь не будет стоить и пенни.

Из темноты выступил Данмор-холл. Окруженный высокими стенами двор освещали факелы, воткнутые по обеим сторонам больших ворот. Гарольд Данмор выложил целое состояние на постройку этого поместья. Он мечтал, чтобы здесь выросло несколько поколений Данморов – династия, которую он основал. Ради этой мечты Гарольд даже убил своего сына Роберта, когда решил, что должен отвоевать у него Элизабет. При одной лишь мысли о безумствах свекра женщину бросало в дрожь.

Сид, один из подчиненных Дункана, охранял вход. Он открыл ворота и впустил Элизабет и Деирдре.

– Миледи. – Сид приложил трехпалую левую руку к шапке; на лице, изуродованном шрамами, появилась беззубая улыбка.

Пальцы и передние зубы Сид потерял во время весьма неприятной встречи с испанцами. Много лет назад те поймали и пытали его. Испанцы, в отличие от Дункана, не гнушались ничем, лишь бы раздобыть золото и серебро. Надеяться на пощаду могли только пленники из знатных родов. Всех остальных мучили, пока те не выдавали своих тайников.

– У Сида ничего не было, но испанцы ему не поверили, – рассказывал Дункан. – Сначала они выбили ему зубы. А потом принялись отрезать пальцы.

– И что заставило их ограничиться двумя пальцами? – изумленно спросила Элизабет.