– Я, – жестко ответил Дункан. – Мы случайно оказались там же, где и испанцы, их корабль предстал прямо перед нашими пушками. Один бортовой залп – и им пришлось сдаться.

После того как Дункан взял галеон на абордаж и освободил пленников, Сид здоровой рукой проделал с испанским капитаном и его палачом то же, что те сделали с ним самим. Элизабет невольно вспоминала об этом при каждой встрече с Сидом. Он выглядел таким безобидным и деликатным, но у мужчин, которые выходили в море, грань между доброжелательностью и безжалостностью была очень тонкой. И Дункан не был исключением. Он мог быть любящим отцом и нежным любовником, но перед лицом опасности способен был убить не моргнув глазом. В прошлом году во время бунта он на глазах у Элизабет за минуту отправил на тот свет троих, чтобы спасти ее жизнь. Так бы поступил и Сид, если бы потребовалось.

– Хозяин Хайнес беспокоится, – произнес Сид. В его голосе слышался упрек. – Мы уже собирались отправляться на поиски. Ваш супруг решил только прихватить свежего пороху…

В это время из дома вышел Дункан. В мерцающем свете факелов, которые горели по обе стороны крыльца, он напоминал воина, приготовившегося к атаке. На груди у Дункана перекрещивались ремни с патронами, на поясе висели пистолет, кинжал и секира.

Увидев Элизабет, Дункан облегченно вздохнул, но это мимолетное проявление чувств тут же сменилось непроницаемой маской.

– Ты ныряла, – произнес он, глядя на мокрое полотенце у нее на голове.

Женщине трудно было это отрицать: факты свидетельствовали сами за себя.

– Это было в последний раз, – ответила Элизабет, стараясь говорить миролюбиво. – Кто знает, появится ли у меня еще когда-нибудь такая возможность.

– Заходи, нам нужно поговорить, – резко потребовал Дункан, развернулся и исчез в доме.

Элизабет передала поводья Жемчужины Педди – старому конюху. Он отвел кобылу и мерина на конюшню. Деирдре пошла в свою комнату, а Элизабет с тревожным чувством направилась к патио, где ее ждал Дункан.

Он пристально посмотрел на жену, когда та вошла. Их уединение подтвердило опасения Элизабет. Муж взглянул ей в глаза.

– Я была очень осторожна и плавала совсем недалеко от берега. И Деирдре ни на секунду не сводила с меня глаз. Я недолго оставалась под водой. И к тому же у меня отличное самочувствие. Я совершенно здорова. И ничуть не навредила ребенку. До родов еще целых шесть недель.

Элизабет пыталась оправдаться, и в какой-то момент ей захотелось, чтобы эта проблема – ныряние – оказалась единственной, из-за которой им стоило волноваться. Дункан подошел и протянул к ней руку. Женщина замерла, и муж погладил ее по щеке. Ее кожа была такой нежной, что иногда он боялся к ней прикасаться. Дункан осторожно снял полотенце с головы Элизабет, и мокрые локоны рассыпались у нее по плечам. В свете свечи они отливали темным золотом. Дункан намотал один из них на палец.

– Я не стану устраивать тебе головомойку, – ответил он.

– Вот как? – Элизабет удивленно и немного недоверчиво взглянула на мужа. – Правда, не станешь?

– Правда. – Он немного потянул за локон и отпустил. – Я знаю, что ты хорошо ныряешь и при этом делаешь только то, в чем уверена. Не могу сказать, что мне это нравится, я бы желал, чтобы ты оставила это занятие. По крайней мере, до тех пор, пока не родишь ребенка. Он наверняка появится на свет с жабрами.

Дункан слегка улыбнулся, заметив, как жена с облегчением вздохнула.

– Тебе стоило бы предупредить о своих намерениях Фелисити, – тут же заметил он, хотя этот упрек был совершенно напрасным.

Элизабет нарочно ничего не сказала своей кузине, ведь тогда та сделала бы все, чтобы прогулка не состоялась. Заботливость Фелисити не знала границ. Была бы ее воля, Элизабет целыми днями, с утра до вечера, сидела бы в кресле, выходя из дому только для того, чтобы послушать церковную службу. Кузина считала, что для беременных конные прогулки смертельно опасны.

– Фелисити знала, что я хочу немного подышать свежим воздухом.

– А она знала, что ты будешь нырять?

Элизабет виновато покачала головой.

– Ты сказала ей, что вернешься домой еще засветло. А сейчас темно хоть глаз выколи.

– Мне очень жаль, что ты так обо мне беспокоился. Я просто позабыла о времени. Кроме того, сначала я намеревалась выехать из поместья пораньше, но Фелисити захотела непременно в моем присутствии еще раз перепаковать ящик с бельем. Она подумала, что сможет еще что-нибудь туда запихнуть…

Элизабет замолчала и вопросительно посмотрела на мужа.

– Ты выглядишь таким… встревоженным. Что случилось?

– Будет скандал. Заседал совет острова; кажется, они хотят нанести удар еще до нашего отъезда. Я должен явиться в суд и дать показания.

Элизабет затаила дыхание от ужаса. Дункан заметил, как на ее шее запульсировала маленькая жилка.

Он задумался. Как же рассказать об этом жене, чтобы она не волновалась? Но ничего путного в голову не пришло.

– Почему? – выпалила Элизабет.

– Им не нужен особый повод. Ты же знаешь, что думают обо мне на Барбадосе.

Здесь каждому было известно: у Дункана дурная репутация. Распространились слухи, что во время борьбы за независимость от английской метрополии он перебежал на сторону противника. Одни говорили, что Дункан оставался советником и эмиссаром совета плантаторов, другие – что он втайне поддерживал адмиралтейство Кромвеля (провел под покровом ночи его войска на остров) и тем самым приложил руку к тому, что восстание колонистов было подавлено, едва начавшись.

– Как они могут тебя в этом упрекать? – горячо возмутилась Элизабет. – Это же им самим пошло на пользу. Они должны быть благодарны тебе за то, что сохранили свои плантации! Да и вообще, иначе ни о каком совете не могло бы быть и речи. Только ты смог предотвратить разрушения и кровопролитие и уберег остров от злого рока. Адмирал Эскью с корабля «Реститьюшн» в пух и прах разнес бы из пушек здания Бриджтауна! А потом повесил бы мятежников, вместо того чтобы оставить им их должности и наделы.

Элизабет перечисляла неоспоримые факты, но не все на Барбадосе придерживались того же мнения. А между тем солдаты адмирала Эскью и пальцем не тронули губернатора, который считался зачинщиком восстания. В конечном счете ему пришлось уйти в отставку и покинуть остров. А его никчемный племянник Юджин, напротив, оказался в выгодном положении и стал служить адъютантом у нового губернатора.

– Могу поспорить, что за всем этим стоит Юджин Уинстон, – произнесла Элизабет. – Этот интриган и выскочка злится на тебя. Он сам хотел преподнести Барбадос адмиралтейству и получить все почести и славу.

– Не исключено. Но скорее он злится на меня за то, что я узнал о его планах и раскрыл их. А может, и потому, что я помял тогда его красивое жабо и сказал, что его умственные способности оставляют желать лучшего. А может, из-за моей угрозы врезать ему хорошенько…

Дункан усмехнулся, но невесело, вспоминая встречу с Юджином Уинстоном, который с тех пор страстно желал с ним поквитаться.

– Все плантаторы отзываются обо мне плохо. Кроме драгоценного лорда, который по непонятным причинам считает меня порядочным человеком. Он всегда был приветлив со мной и предупреждал о кознях.

Дункан старался говорить без злобы. Сейчас было неподходящее время для того, чтобы вспоминать о старой ревности к Уильяму Норингэму: когда-то давно тот был влюблен в Элизабет. Дункан подшучивал над молодым плантатором, называя его «рыцарем без страха и упрека». Элизабет познакомилась с Уильямом во время путешествия из Англии на Барбадос. Норингэм обожал ее, что немало огорчало Дункана даже по прошествии продолжительного времени. После смерти Роберта Элизабет ответила отказом благородному и состоятельному Уильяму Норингэму, предложившему ей руку и сердце, и отдала предпочтение жестокому пирату с темным прошлым. Это до сих пор казалось Дункану чем-то нереальным, хоть она уже некоторое время носила его кольцо на пальце и, кроме того, ждала от него второго ребенка.