Деирдре встала с поваленного дерева, отвернулась от Эдмонда и заплакала. Всхлипывая, она обхватила себя руками и стала раскачиваться из стороны в сторону. Как же она теперь будет жить без него?

– Ради всего святого, Деирдре!

Эдмонд смущенно положил руки ей на плечи. Он стоял позади девушки, и она чувствовала его дыхание у себя на шее.

– Ты действительно так волнуешься за меня?

«Нет, идиот ты эдакий! – подумала она. – Я люблю тебя и боюсь, что мое сердце разорвется от горя, если ты не уедешь со мной». Но охваченная безутешной скорбью девушка не проронила ни слова, просто молча кивнула и продолжала рыдать.

– Может, ты и права, – вдруг услышала она. – Наверное, я действительно никому не помогаю, сидя здесь. В последнее время сюда никто не приходит. Только ты. А если и ты покинешь Барбадос, тогда…

Эдмонд умолк и вздохнул.

Деирдре перестала плакать и с надеждой обернулась к нему. Священник избегал смотреть ей в глаза, но на его лице отражалось сомнение, мучившее его.

– Плохо, если я тебя больше никогда не увижу, Деирдре.

– Так поехали со мной!

– Я не хочу возвращаться в Дублин. Там отец сразу же возьмет меня в ежовые рукавицы. Мою жизнь в Ирландии нельзя назвать легкой.

– Но нам незачем возвращаться в Дублин, если ты не хочешь. Мне там тоже не нравилось. Точнее сказать, там был настоящий ад. Мы можем остаться в Рейли-Манор, так называется английское поместье леди Элизабет, дом с большим наделом земли. Мы могли бы обрабатывать участок…

– Я слуга Господа, Деирдре. Я не могу возделывать пашню.

– Ты мог бы… выращивать лошадей.

– Ах, Деирдре. – Эдмонд покачал головой. – В этом нет смысла. Я стал бы для всех обузой. А цель моей жизни в том, чтобы нести слово Господа на земле. Лишь так я исполню свое предназначение.

В его лице читалось смирение. Деирдре поняла, что Эдмонд предпочтет страдать из-за их расставания, нежели покинуть это убогое убежище. Он боялся, девушка это понимала. Боялся неудачи! Пока Эдмонд оставался на Барбадосе, он мог уговаривать себя, что все будет как в прошлом году, когда он действительно укрывал у себя людей. Эдмонд не мог смириться с тем, что те времена остались в прошлом.

Но потом в голову Деирдре вдруг пришла мысль, от которой все прояснилось. Девушка, путаясь, постаралась как можно скорее ее высказать:

– Эдмонд, я знаю, что мы можем сделать! Леди Элизабет и хозяин Дункан не хотят долго оставаться в Рейли-Манор. Они планируют вернуться на Карибы после рождения второго ребенка. Они намерены подыскать остров, на котором смогут спокойно жить. Хозяин Дункан уже осматривал Антильские острова. Они с миледи обсуждали то, как выглядят эти земли. Эдмонд, почти на всех Антильских островах живут аборигены! Хозяин Дункан их видел. Он говорит, большинство из них настроены миролюбиво, но все они язычники и никогда не слышали о слове Божьем. Эдмонд, если ты поедешь с нами, то сможешь обратить их в истинную веру!

Деирдре так воодушевилась этой неожиданной идеей, что улыбнулась сквозь слезы и схватила священника за руки:

– Скажи «да», пожалуйста!

Она знала, что Эдмонд согласится, еще до того, как уголки его рта растянулись в нерешительной улыбке.

– Ты действительно считаешь, что я мог бы… Эта мысль на самом деле очень…

Пастор подыскивал слова, медленно кивая. Его глаза заблестели, чего Деирдре давно не видела, плечи расправились.

– Ты права. Там мне будет чем заняться. Проповедовать слово Божье на острове, где о нем никогда не слышали… Какая еще служба Господу может быть полезнее?

Деирдре запрыгала от счастья. Она схватила Эдмонда за руки и заплясала вокруг него. Он поворачивался вслед за ней, смеясь, но потом решительно удержал девушку на месте. Она, шатаясь, остановилась и прижала ладони к разгоряченным щекам. Деирдре не могла поверить, что еще минуту назад была такой несчастной, а теперь ее сердце переполняла безудержная радость. Но потом она сделалась серьезной.

– Ты должен сейчас же отправиться со мной, Эдмонд. Если все пойдет как надо, уже сегодня ночью мы тайком отправимся в путь.

– Не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы меня никто не узнал. В шляпе и накидке я никому не буду бросаться в глаза.

– Ох, нет! Мы все держим в тайне не из-за тебя. Во всяком случае, не только из-за тебя. Это необходимо для того, чтобы целым и невредимым вывезти с острова хозяина Дункана. Иначе завтра в полдень его казнят.

Дойл с хмурым видом листал документы, которые утром принес ему на подпись адъютант Юджин Уинстон. Губернатор не мог думать ни о чем другом, лишь о грядущем дне. Если бы все это было уже позади! Только бы во время этого злосчастного процесса не потерять самообладания! Губернатор подозревал: все, что случилось из-за его вспыльчивости, сулило ему еще немало неприятностей. Его разум помутился от жажды золота. Стоило все хорошенько обдумать, прежде чем в это ввязываться. Не Юджину, конечно, придется расхлебывать последствия этой казни, а ему самому. Дойл молча, но от всей души проклинал тот день, когда адъютант подсунул ему проклятый обвинительный акт, в котором речь шла о том, чтобы приговорить Дункана Хайнеса к смерти. Один только неслыханный упрек чего стоил! Юджин утверждал, что юридическое толкование законов позволяет им вынести обоснованное обвинение. Но Дойл-то понимал, что это умышленное искажение правды. Если об этом знал он сам, то и всем остальным это скоро станет ясно. Среди прочих есть и те, кто воспримет эту казнь весьма неодобрительно. Предавая мятежников, Дункан Хайнес действовал в интересах Английской республики[4], руководствуясь прежде всего договоренностью с адмиралом Эскью.

Джордж Эскью был не просто должником Хайнеса. Это был человек влиятельный, наделенный властью, он напрямую общался с Оливером Кромвелем. Несомненно, достаточно нескольких гневных фраз в адрес губернатора Барбадоса, чтобы эта глупая интрига, затеянная Юджином, быстро выплыла наружу и повлекла за собой цепочку неотвратимых последствий. Тогда Дойла ждет участь его предшественника: его с позором снимут с должности и, униженного, отправят в Англию.

Дойл дорого заплатил за это место и привилегии, поставив на карту все, что у него было. Возвращение в Англию не входило в его планы. Еще больше губернатора терзал страх, что вскоре его жизнь бесповоротно изменится. А начиналось все многообещающе: благодаря теплому климату исчезли боли в суставах. Казалось, солнце творит чудеса. К тому же у Дойла было двое черных слуг, которые выполняли все его желания…

Погрустнев, губернатор отодвинул стопку бумаг в сторону и открыл табакерку. Но, как только он насыпал кучку табака, дверь распахнулась и вошел Юджин.

Даже если адъютант и постучал, то сделал это так тихо, что его невозможно было услышать. От страха Дойл выронил все еще открытую табакерку, и ее содержимое рассыпалось на безупречно чистые свежевыглаженные бриджи. Он в ярости смахнул табак с колен. Юджин вежливо поклонился и поинтересовался здоровьем губернатора. Об этом хитрец никогда не забывал.

Дойлу больше всего сейчас хотелось швырнуть табакерку ему в голову, но такие порывы лучше было сдерживать. Без адъютанта он бы безнадежно утонул в многочисленных документах. Иначе, к сожалению, не скажешь. Чтение всех этих решений и распоряжений совета утомляло губернатора. Если бы Юджин не пересказывал ему кратко их содержание и не подкладывал бумаги на подпись, у Дойла наверняка не осталось бы ни минуты свободного времени.

– Мне уже лучше, – проворчал губернатор. – Казнь этого мародера засела у меня в печенках. Я подумываю, не перенести ли ее на пару недель. Пусть еще немного посидит на скудном пайке, тогда, глядишь, одумается и попросит о пощаде. Которую мы ему в конце концов великодушно и пожалуем. Ведь в первую очередь мы хотим заполучить золото.

– Конечно, – согласился Юджин. – Но это было бы жалко и непоследовательно. Это означало бы, что узника можно и отпустить. Вынеся Хайнесу приговор, вы продемонстрировали свою власть и способность претворять в жизнь собственные намерения. Вы явили силу воли и независимость.