Эрик вернулся к психозонду, взял свободный провод кварцевого контура, вставил его в гнездо и капнул на соединение немного олова с паяльника. Потом перешел ко второму блоку, затем к следующему…

На часах было без одной минуты четыре. Работы с психозондом оставалось больше, чем на час, а потом… Он не знал, что будет потом. От усталости в глазах потемнело. Откинувшись на верстак, Эрик достал из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой и сильно затянулся. Вспомнился вопрос Колин: «Каково это – быть сумасшедшим?» Он уставился на тлеющий огонек сигареты.

«Как я поведу себя в состоянии безумства? Разнесу психозонд на части? Или возьму ружье и пойду охотиться на Колин и Пита? А может, я выбегу на улицу?..»

Часы над ним щелкнули. Эрик напрягся.

«Каково это?»

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Волна грусти накрыла все его эмоции. От жалости к себе на глазах выступили слезы. Эрик яростно стиснул зубы. «Я не безумен… Я не безумен…» Он вонзил ногти в ладони и несколько раз глубоко, судорожно вдохнул. В голове роились неопределенные мысли.

«Я потеряю сознание… невнятность дебильности… бесноватая одержимость… головокружение… внутренняя сущность, вырастающая из либидо… тропическая лихорадка… сумасшедший, как мартовский заяц…»

Он опустил голову.

«…Non compos mentis… aliéné… avoir le diable au corps…[6] Что произошло с Сиэтлом? Что произошло с Сиэтлом? Что произошло…»

Дыхание выровнялось. Эрик моргнул. Кажется, ничего не изменилось… не изменилось… не изменилось…

«Меня заносит. Надо взять себя в руки».

Он почувствовал жжение в пальцах правой руки и бросил окурок.

«Неужели я ошибся? Интересно, что творится снаружи?» – лихорадочно размышлял он.

Когда он был уже на полпути к лестнице, неожиданно погас свет. Грудь сдавило. Эрик на ощупь пробрался к двери, ухватился за перила и выбрался в тускло освещенный коридор. Он посмотрел на блоки из цветного стекла рядом с дверью и напрягся, услышав оружейные залпы на улице. Точно во сне он прошел в кухню и, встав на цыпочки, выглянул в вентиляционное отверстие над раковиной.

Люди! Улица кишела людьми. Одни бежали, другие уверенно куда-то шли, третьи бесцельно бродили. Одни были полностью одеты, другие – лишь частично, третьи шли нагишом. На тротуаре напротив распростертые в луже крови лежали тела мужчины и ребенка.

Эрик покачал головой и пошел в гостиную. Свет внезапно вернулся, снова погас, опять загорелся и уже не отключался. В поисках новостей Эрик включил видео, но увидел лишь полосы. Он перевел телевизор в режим ручного управления, выбрал станцию в Такоме. Опять полосы.

Вещала Олимпия. Ведущий читал прогноз погоды:

– Переменная облачность, завтра днем ожидаются ливневые дожди. Температура…

В поле зрения диктора оказалась рука, держащая лист бумаги. Он остановился и просмотрел листок. Руки у него задрожали.

– Внимание, срочное сообщение! Наша передвижная студия передает из Клайд-Филд, где проходят гонки на турбоболидах. Корреспонденты сообщают, что города-спутники Сиэтл и Такому поразил Скрэмбл-синдром. По нашим данным, заражено более трех миллионов человек. Предпринимаются экстренные меры. Дороги из городов заблокированы. Известно, что есть жертвы, но…

Диктору вручили новый листок. Лицо его исказилось, когда он начал читать.

– Турбоболид врезался в толпу зрителей в Клайд-Филд. По предварительным данным погибло около трехсот человек. Медицинская помощь пока недоступна. Просим всех врачей, которые нас слышат – всех врачей, – немедленно связаться с федеральным штабом по чрезвычайным ситуациям. Срочные медицинские…

Свет опять мигнул, и экран погас.

Эрик задумался.

«Я врач. Должен ли я выйти на улицу и сделать все, что возможно с медицинской точки зрения, или же мне лучше вернуться вниз и закончить психозонд – теперь, когда моя правота доказана? Если он заработает, принесет ли это хоть какую-то пользу? – Он заметил, что дышит глубоко и ритмично. – Или я впал в безумство, как и все остальные? Я действительно делаю то, что мне кажется? Или я сошел с ума и все это мне снится? – Он хотел было ущипнуть себя, но знал, что это ничего не докажет. – Я должен продолжать вести себя так, будто я здоров. Все остальное – на самом деле сумасшествие».

Эрик предпочел заняться психозондом, нашел в спальне фонарик и вернулся в подвальную лабораторию. Под ящиками в углу стоял давно не использованный запасной генератор. Выкатив генератор на середину комнаты, Эрик внимательно осмотрел его. Мощная спиртовая турбина, по-видимому, была в рабочем состоянии. Подпружиненная крышка топливного бака отскочила, когда он открыл ее. Бак был более чем наполовину полон. В углу, где хранился генератор, Эрик нашел две бутыли со спиртом. Он залил топливо, закрыл крышку и накачал в бак воздух.

Эрик подсоединил силовой кабель генератора к распределительному щитку лаборатории. Стартер сработал на первом обороте. Турбина загудела в полном звуковом диапазоне. В лаборатории загорелся свет, поначалу тусклый, потом более ровный.

Настенные часы показывали 7:22 вечера. Эрик припаял последний провод. Он рассчитал, что генератор заработал с получасовой задержкой, следовательно, на самом деле было около восьми вечера. Его охватило сомнение, странное нежелание испытать законченную машину. Его бывший энцефалорекордер напоминал таинственный лабиринт переплетенных проводов, защитных экранов, нагромождения трубок и кристаллов. Единственной знакомой частью в трубчатом каркасе аппарата оставалась каска с контактами, нависающая над креслом.

Эрик подключил кабель к портативному переключателю, который поместил внутри машины рядом с креслом. Отодвинув пучки проводов, забрался в кресло. Рука легла на выключатель, но он колебался.

«Я действительно сижу здесь? – гадал он. – Или это лишь фокус подсознания? Возможно, я сосу палец где-нибудь в углу. Может, я разнес психозонд на куски. Или я собрал его так, что он убьет меня, как только я нажму на кнопку включения».

Он взглянул на выключатель и убрал руку.

«Но не могу же я просто так здесь сидеть, – подумал он. – Это тоже своего рода безумие».

Он потянулся к каске и надел ее на голову. Ощутил уколы контактов, коснувшихся его кожи сквозь волосяной покров. Анестезия подействовала, уменьшив чувствительность кожи.

«Это похоже на реальность, – подумал он. – Но, возможно, я воссоздаю все это по памяти. Вряд ли я единственный психически здоровый человек в городе. – Он снова протянул руку к выключателю. – Но я должен действовать так, как будто это правда».

Палец двинулся будто бы по собственной воле и нажал на выключатель. Лаборатория тут же наполнилась тихим гулом. Звук колебался от диссонанса к гармонии, словно полузабытая музыка. Тон то повышался, то понижался.

Пестрые картины безумия грозили захватить сознание Эрика. Он провалился в водоворот. Перед глазами сверкала яркая спектрограмма. Лишь где-то на границе разума сохранялась четкая картина ощущений, реальность, за которую можно удержаться, которая спасет его… Этой реальностью было кресло психозонда, в котором он сидел.

Его все глубже затягивало в водоворот. Перед глазами все стало серым, превратилось в картинку, видимую с другого конца телескопа. Он увидел мальчика, державшего за руку женщину в черном платье. Эти двое вошли в похожую на зал комнату. И вдруг Эрик перестал видеть их со стороны, он снова стал собой, девятилетним, идущим к гробу. Снова ощутил смешанное с ужасом восхищение, услышал, как всхлипывает мать, как высокий худой гробовщик что-то бессмысленно бормочет шепотом. Перед ним стоял гроб, а в нем – бледное, будто восковое тело, отдаленно напоминавшее отца Эрика. На глазах у Эрика лицо растаяло и превратилось в лицо его дяди Марка, затем сменилось другой маской – лицом его школьного учителя геометрии. «Это мы упустили в психоанализе», – подумал Эрик. Он смотрел, как подвижное лицо в гробу снова меняется. Теперь перед ним был профессор, который преподавал ему патопсихологию, затем его собственный терапевт, доктор Линкольн Ордуэй, и, наконец – против этого он взбунтовался, – доктор Карлос Аманти.