— А кто его...
Соня пожала плечами.
— Не я. И не Дансубарг. В общем, понятия не имею, но похоже на то, что какое-то животное.
Сурайя смертельно побледнела.
— Она... это она!..
— Да кто?! Тебе что-то известно?
— О... олениха! — выдавила служанка.— Ой, я боюсь... боюсь привидений, оборотней!..
Соня как могла успокоила свою подругу, хотя у нее самой душа была не на месте. Никаких других «привидений», кроме самой себя, она не ожидала здесь встретить ни в человеческом, ни в зверином обличье. Но отмахнуться от жутких рассказов было невозможно. Тем более после того, как той же ночью Соня убедилась в их правдивости. Она проснулась около полуночи от сжавшей сердце необъяснимой тревоги, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд. Соня медленно повернулась к темному окну... и едва не закричала: на нее глядели огромные влажные карие глаза. Снежно-белое животное, как бы замерло в воздухе по ту сторону окна, и в его совершенно человеческом взгляде стыла тоска, чуткие ноздри вздрагивали и раздувались. Пересилив страх. Соня поднялась с постели и подошла к самому окну, стараясь выдержать этот взгляд и ни в коем случае не отвести глаз.
— Кто ты? — спросила она.— Что тебе нужно, неприкаянная душа?
Глаза зверя изменили выражение: теперь в них читалось удивление. С минуту олениха белым облаком колыхалась в воздухе, потом развернулась, пошла прочь, горестно трубя — от этого жуткого звука кровь стыла в жилах,— и растаяла в темноте, так и не коснувшись копытами земли.
Только тут Соня почувствовала, что ноги у нее дрожат, а все тело покрыто липкой испариной. Она никак не могла перестать трястись, вдобавок принялась неудержимо икать от страха. Ей хотелось позвать Сурайю, но она и голоса-то лишилась —рот открывала, а звуки не получались. Лишь спустя полчаса она успокоилась настолько, чтобы соображать, и решила сохранить ночное происшествие в тайне: что толку больше прежнего пугать Сурайю? Еще наделает глупостей... Ни к чему так рисковать.
Еще через три дня покончил с собой третий участник казни Дансубарга, его нашли болтающимся в петле в собственном доме. Своей ли рукой он накинул себе веревку на шею или с чьей-то помощью, осталось тайной, но, учитывая, что дверь была заперта изнутри и окно плотно закрыто, выходило, что он все-таки сам свел счеты с жизнью. Вот только с чего бы, не совесть же замучила?! Что-то неладное творилось в Астере, в дело явно вмешивались потусторонние силы — в этом Соня не сомневалась, весьма сожалея о том, что не владеет магией. Она испытывала непреодолимое желание поскорее разделаться с этой историей, но для этого требовалось добиться приглашения во дворец Раммара.
Однажды вечером в одиночестве прогуливаясь по парку возле особняка и обдумывая, что делать дальше, Соня внезапно остановилась как вкопанная. Прямо перед ней выросла белая олениха, только на этот раз она твердо стояла на земле, нагнув голову и ударяя копытом в землю. Соня невольно отпрянула — похоже, ей предстояло разделить судьбу Гантара. Олениха вела себя так свирепо, будто защищала потомство. Опомнившись, Соня выхватила нож: убегать от такого животного не имело смысла, человеку не сравниться с ним в скорости. Олениха прыгнула на девушку, рассчитывая сбить с ног и затем затоптать копытами, Соня едва увернулась и метнула нож, тот самый, созданный для нее Арвиной и не знающий промаха. Однако он пролетел мимо, даже не задев животное! Лишившись своего оружия, Соня поняла, что обречена. Она могла теперь только уворачиваться, ибо олениха бросалась на нее как безумная. Отступая, Соня поскользнулась на влажной от вечерней росы траве и не удержалась на ногах. Смертоносные копыта были всего в нескольких дюймах от ее головы, и тут Соню словно озарило.
— Я не Дайва! — крикнула она.— Не Дайва...
На миг сознание померкло, а когда девушка вновь открыла глаза, никакой оленихи не было. Все еще в изумлении и страхе, Соня встала на ноги и подняла свой нож. Почему он подвел ее? Уже второй раз. Ведь, брошенный в Дансубарга, он тоже только ранил противника, вонзившись в плечо, а не в сердце. А тут и вовсе... Что, если этот нож сам знает, кого убивать, а кого нет?! Значит, белая олениха не заслуживала смерти...
Соня привыкла любое начатое дело доводить до конца, но теперь ей было попросту не избавиться от желания покинуть Астер. Ждать пришлось недолго. Раммар не забыл о Дайве. О ней в Асгарде всё еще продолжали много говорить, и, узнав о странных событиях в поместье, о том, что хозяйка Астера растеряна и напугана загадочной гибелью уже троих верных ей людей, что она никуда не выезжает, кениг решил сделать широкий жест, лично засвидетельствовав ей свою благодарность и готовность оказать любую поддержку. Гонец Раммара прибыл в Астер со столь необходимым Соне приглашением, и девушка немедленно принялась готовиться к выходу в свет. По счастью, ее с детства обучали премудростям этикета. Через Сурайю известив Дансубарга о том, что близится развязка, Соня думала теперь только о том, как бы не случилось ничего непредвиденного. Сурайя непрерывно восхищалась Соней, уверяя, что она в сто раз красивее Дайвы, но девушку это вовсе не радовало.
— Да я не должна отличаться от нее, пойми ты! — втолковывала она служанке.— Представь себе, Дайва запугана, подавлена и вдруг является этакой богиней! Нарисуй-ка ты мне лучше темные круги под глазами, которые я вроде как изо всех сил стараюсь скрыть под слоем белил. Пойми, сейчас Дайва не должна быть неотразимой!
Уразумев, что от нее требуется, Сурайя постаралась на славу. Посмотрев на себя в зеркало. Соня удовлетворенно кивнула. Выглядела она теперь так, словно не спала минимум неделю и изрядно сбросила в весе. Можно себе представить, какое впечатление она произведет, явившись во дворец в таком виде.
Прибыв в резиденцию правителя Асгарда, «Дайва» была невероятно рассеянна и чуть ли не заговаривалась. Ее трясло, как в лихорадке, и на сочувственные вопросы она отвечала, едва шевеля губами: «моя жизнь в последнее время ужасна...» Казалось, она едва сдерживает слезы. Сам кениг принялся успокаивать ее, уверяя, что дерзкого преступника вот-вот поймают, но «Дайва» была безутешна. Она не могла ни есть, ни танцевать, ни толком поддерживать беседу, делаясь час от часу все более встревоженной. Бедняжка собрала вокруг себя толпу сочувствующих и кончилось тем, что она вдруг пошатнулась и упала в обморок, вызвав тем самым подлинный переполох. Подоспевший лекарь суетился возле несчастной, но привести ее в чувства никак не удавалось, казалось, «Дайва» вот-вот умрет. Но вдруг она с диким криком открыла полные ужаса глаза.
— Змеи... змеи...— лихорадочно шептала она, вцепившись в свои волосы.— Они ползают по мне, душат меня! О, не-ет... Дансубарг, прости, я поступила ужасно, оболгав тебя перед кенигом! Спасите меня... змеи... я умираю... своими раздвоенными языками они слизывают кровь невинного с моих рук, но она проступает снова...— Она подняла трясущиеся кисти и поднесла их к лицу, кусая губы.—Боги, что же я натворила... Все мертвы... Лойор, Гантар, Керр... все, кто был причастен к моему преступлению... Теперь моя очередь... Змеи высасывают мое сердце за то, что я совершила, предав невинного... ибо я обрекла его на ужасные пытки и позорную смерть...
— Ведьма,— проскрежетал Раммар, содрогаясь от ее откровений.— Взять ее!
Задыхающуюся и разрывающую на себе одежды «Дайву» грубо поставили на ноги, а она сопротивлялась и всё норовила рухнуть к ногам кенига, продолжая каяться во всех смертных грехах и не забывая при этом приукрасить свою исповедь бормотанием о змеях. Слуги Раммара поволокли ее прочь, и теперь Соня была готова молиться кому угодно, лишь бы Дансубарг не опоздал: подвергнуться пыткам и быть сожженной вместо Дайвы ей вовсе не хотелось. Когда Соню выводили из парадной залы дворца, она нако-нец-то услышала возглас:
— Остановитесь!
Дансубарг бежал к ней через анфиладу залов, Раммар шагнул ему навстречу.
— Дансубарг... боги мои... она только что во всем призналась!
