— Чью тень из числа тех, кто здесь не присутствует, вы хотели бы вызвать?! — вскричал Калиостро, обращаясь к Ливио. — Напишите! — Он передал ему пергамент и карандаш. Ливио что-то написал, маг стоял к нему спиной и командовал: — Сожгите пергамент на свече!

Ливио исполнил повеление, а чародей схватил пепел пергамента, растер его в ладонях и посыпал им голову лейтенанта.

— Пройдите сюда! — Он вывел Ливио за занавес, натянутый меж колонн, выхватил меч и принялся рассекать, рубить и жалить мечом пространство.

— Что вы видите в полнейшем мраке, который вокруг вас? — вопрошал маг.

— Юношу в красном плаще, — отвечал Ливио из-за занавеса.

— Где он находится?

— В лесу…

— Что на земле?

— Отверстая могила.

— Мысленно попросите юношу, чтобы он показал вам тень того, кого вы хотите видеть.

— Я вижу! — Через секунду раздался испуганный голос лейтенанта.

— Где он? — спросил Калиостро.

— Он лежит на полу… на ковре…

— Кого еще вы видите?

— Больше никого не вижу.

— Мысленно попросите юношу, чтобы ему помогли!

— Да! — воскликнул Ливио. — Я вижу людей, слуг… Они его поднимают, несут… Укладывают в постель…

— Что он делает?

— Закрывает руками глаза… ему больно…

— Попросите юношу, чтобы боль несчастного прошла!

— О, да! Он садится в постели. Улыбается.

Калиостро взмахнул мечом, вывел из-за занавеса бледного Ливио, а потом замертво, спиной повалился на стол. Его подняли, усадили в кресло. Он пришел в чувство, деловито достал из складок балахона пергамент, передал его Елагину со словами:

— Здесь написано имя человека, тень которого я вызвал. Пошлите тотчас к нему курьеров, узнайте, что с ним, не нужна ли помощь?

Курьеров послали. Ливио сел позади Рибаса и шепнул ему:

— Я вызвал тень Ивана Ивановича.

— Бецкого? — поразился господин подполковник. — О дева Мария!

«Иван Иванович вчерашний день действительно чувствовал себя неважно. Что с ним могло случиться? — думал Рибас, поглядывая на Калиостро. — Этот человек несомненно обладает даром месмеризма — тайной силой внушения, о которой писали в «Ведомостях». Этой силой он и покорил Лондон и Париж. Но он одержим, а поэтому никогда не остановится, чтобы жить в роскоши и покое».

Курьеры вернулись. Имя Бецкого было объявлено. И курьеры сообщили, что с генералом случился приступ, его нашли на полу кабинета, отнесли в спальню, он ненадолго лишился зрения — одним словом, все произошло так, как «увидел» Ливио, руководимый жрецом египетского масонства.

Калиостро объявил, что на сегодня все кончено, продолжения не будет из-за смертельной опасности, которая угрожает не ему лично, а кому-то, находящемуся в зале, кого он определить не может из-за присутствия темных сил.

Слухи всколыхнули город, как буря семьдесят седьмого года. Говорили, что великий мистик вызывает тень Моисея и вместе с ним увлекает присутствующих во вселенские сферы. Передавали, что жене Елагина он увеличил жемчуг до размеров яблока. Правда, Рибас вспомнил, что Калиостро за день до описываемых событий пил с Бецким чай с печеньем. К вечеру Иван Иванович почувствовал себя плохо… Неужели он всыпал генералу в чай какое-нибудь снадобье? Так все рассчитать?

Как-то проезжая по Дворцовой набережной мимо дома генерала Виллера, где жил Калиостро, Рибас увидел несколько карет и толпу. Верховодил придворный врач Роджерсон и доктор Клерк.

— Что здесь происходит? — спросил Рибас у Клерка.

— Мы пришли выразить негодование этим шарлатаном, — отвечал доктор. — Он выписывает чудовищные рецепты, которых нет в цивилизованных аптеках. Он взялся лечить обреченного ребенка, которому может помочь только Бог.

Сражение с петербургскими врачевателями Калиостро выиграл самым невероятным способом. Он предложил, чтобы они приготовили для него яд. А он, в свою очередь, приготовит яд для них. Затем англичанин Роджерсон должен был принять яд Калиостро, а тот выпить склянку со снадобьем англичанина. Чья возьмет — тот и прав. Достопочтимые лекари двора категорически отвергли это предложение: дуэль на ядах противоречила всем известным кодексам дуэлей.

Ребенок, которого взялся спасти Калиостро, был грудным, десятимесячным, и радость матери не поддавалась описанию, когда через две недели ей показали здоровое дитя. Но показали на секунду, чтобы не сглазить. Отец дитяти сразу предложил лекарю тысячу золотом, но тот с возмущением отверг деньги. Калиостро стали называть графом Фениксом, и он изредка показывал здоровое дитя то матери, то отцу, при чем каждый раз увеличивал время свиданий. Это было странно. Однако, через месяц Калиостро вручил сына матери, а отец «забыл» в кабинете лекаря пять тысяч.

Но тут и поползли слухи, что вместо десятимесячного дитяти родителям был возвращен двухгодовалый ребенок да к тому же еще оказавшийся девицей. Объявили следствие. Но такое тайное, что не верилось: как же это наместник вселенских сил, получивший образование в южной части египетской пирамиды, признался, что он подменил ребенка. А на вопрос: «Куда же вы дели останки невинного дитяти?» ответил прямо:

— Я его сжег. Сжег, когда производил опыты полигенезиса — возрождения из очистительного огня. Ребенок возродился, но повзрослевшим и изменившим пол. А уж когда заговорили, что жена Калиостро Лоренца, урожденная княгиня Сан-Кроче, частенько выходит от Григория Потемкина под утро, наступил финал: графа Калиостро, гишпанского полковника, выслали из столицы.

Под предлогом безопасности христианского населения Крыма было поведено вывести с полуострова тридцать две тысячи греков и армян. Их выход из Тавриды отнюдь не напоминал выход евреев из Египта — с насиженных мест силой сгоняли тысячи семей в южные степи и Приазовье. Война в Тавриде казалась неизбежной. Для Рибаса существенным было то, что Потемкин потребовал неукоснительного выполнения рескрипта трехлетней давности: всем государственным поселениям в Новороссии создавать легкоконные и пикенерные полки. Офицеров не хватало, и Рибас подал прошение о переводе в армию.

Но снова непредвиденные обстоятельства возникли на его пути. У дверей фехтовального класса, куда он опять пришел за Алешей, Рибас услыхал беседу Кумачино с учеником, но теперь уж о делах неаполитанских.

— Вчера у императрицы говорили, что граф Разумовский, наконец, приехал в Неаполь, — говорил Алеша.

— А что его задержало в Вене? — спросил Кумачино.

— Любовные похождения, — отвечал ученик.

— Ну, я думаю, что и в Неаполе граф не даст промаха с королевой Каролиной, — засмеялся Кумачино, а потом сказал: — В Неаполе спокойно. Фердинанд объявил о нейтралитете во внешней политике. Интересно, как отреагирует на это Россия.

— Я слыхал, что и мы будем нейтральны.

— Не может быть! — воскликнул учитель фехтования.

— Но об этом много говорили вчера.

Через секунду Кумачино рассмеялся:

— Значит для любовных подвигов графа Разумовского путь открыт! Продолжим занятия. Ан гард!

Рибас обдумывал услышанное.

Но вдруг дверь класса распахнулась, из нее выглянул Кумачино и переменился в лице. Он все понял, через силу улыбнулся и сказал ученику:

— За вами пришел господин подполковник.

Но окончательно сомнения Рибаса рассеялись лишь тогда, когда в этот же день он увидел Кумачино, выходящим из кондитерской «Болонья» в обществе Руджеро. У Сильваны, с которой он заехал проститься, Рибас спросил:

— Часто ли к вам заходит этот итальянец?

— Нет. Но бывает, — отвечала она.

— Он дружен с твоим братом?

— У них коммерческие дела.

Рибас тотчас поехал в корпус, зашел в комнату Кумачино и не застал в ней учителя. Все в комнате говорило о поспешном бегстве. Рибас заторопился в Меньшиковский дворец, в канцелярию, где встретил генерала Пурпура.

— Вы уезжаете, — сказал Андрей Яковлевич, — да еще наш опытный фехтовальщик только что подал прошение об отставке.

— Где он?! — воскликнул Рибас.