Суворов и Рибас онемели. Но в следующее мгновение Рибас остался в комнате один — Суворов следом за Францем Павловичем выпрыгнул в окно! Рибас загасил начавшее тлеть от трубки сено, выбежал из дома на крыльцо — де Волан и Суворов мирились под молодой грушей.

Получив письмо от Андре из Петербурга, Рибас узнал, что четвертый их брат Феличе приехал в Российскую столицу. Настя отлично его приняла, поселила у себя и они вместе решали: как устроить судьбу Феличе? В конце концов Феличе приняли в армию волонтером и он уехал с Андре в Польшу, где братья начали службу в полку в Брацлаве. «Андре уже не новичок в российской службе, — думал Рибас, — а поэтому за Феликса можно в какой-то мере быть спокойным».

От фаворита, а теперь и генерал-губернатора Новороссийского края Платона Зубова Рибас получил милостивое послание. Зубов писал: «Уверен, что Вы сможете сообщить сведения наиболее достоверные в деталях о новых завоеваниях на берегу Днестра, посему буду рад видеть вас, как можно скорее. Вы более других можете судить о значении, которое имеют для империи эти местности. Если вы скоро намерены пуститься в путь, то прошу вас проехать по верховьям Днестра, исследовать течение этой реки, есть ли строительный лес, а также материал для топки… Привезите с собой заметки и все чертежи этой местности, которые Вы сочтете нужным для представления императрице. Хорошо бы знать Ваше мнение по поводу того, что следует предпринять в будущем для развития этих мест».

Рибас тотчас отправился на Днестр на бригантине «Благовещенье» в сопровождении лансонов «Ирина» и «Тит». Обследовал берега, делал съемку местности. Удивила пустынность побережья до устья Днестра. Еще год назад Екатерина распорядилась учинить комиссию губернатору Василию Каховскому, и Рибас читал его рапорт: «Хаджибей, назначенный Вашим Императорским Величеством для обитания служивших в Средиземном море по флотилии лежит на возвышенном и приятном месте. Вода в колодцах пресная и хорошая. Из вершин одной долины можно провести фонтан до полувозвышения, на коем полагается быть городу».

План этот не был осуществлен. Оставив лансоны для промера Днестровских глубин, Рибас вернулся в Херсон. Суворов сидел на скамейке в молодом саду перед домом, что-то писал.

— Вернулись? Что на море?

— Посты до Овидиополя исправны. Одно беспокоит: на столько верст по берегу от Очакова до Днестра нет ни одного укрепления. А в Хаджибейской бухте отличное место для причалов и батарей.

— Какие батареи, когда я скоро в долговую тюрьму буду заключен! — воскликнул генерал-аншеф. — Вот, взгляните, что я императрице пишу.

Рибас прочитал: «Милостивейшая Государыня! Ваше Императорское Величество всеподданейше прошу: Высочайше повелеть меня, по здешней тишине, уволить волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию с оставлением мне нынешнего содержания из Высокомонаршьего милосердия».

Начальник канцелярии Суворова Курис стоял рядом ни жив ни мертв.

— Не слишком ли коротко? — осторожно спросил Рибас.

— А я и Платону написал, — сказал генерал-аншеф. — Паспорт у него на выезд прошу.

Обращение к Зубову дошло до адресата. Фаворит сказал императрице:

— Крепости приказали на Юге строить. А денег графу не шлем. Он с отчаяния просит разжаловать его в волонтеры.

Екатерина вызвала Базиля Попова, служившего при ней секретарем, дала рескрипт об отпуске денежных сумм. На июльском балу Суворов танцевал русскую вприсядку. Свободен!

О предложении Рибаса Александр Васильевич не забыл: прислал на контр-адмиральскую бригантину полковника Ферстера и де Волана.

— На Хаджибейском берегу для ста двадцати пушек место найдется? — спросил Ферстер.

— Любому количеству батарей отличные места имеются, — отвечал Рибас.

— Граф приказал место для крепости поискать.

Де Волан тем временем наблюдал за погрузкой на судне своей канцелярии. Суворов решил вести дело с размахом: инженеры должны были составить планы новой крепости с гарнизоном в две тысячи гренадер, и на другой день бригантина «Благовещенье» вошла в Хаджибейский залив, и начались споры Ферстера с де Воланом: где лучше ставить крепость, где насыпать валы, как устраивать батареи. В конце концов, место определили и де Волан усадил своих помощников за чертежи.

Но через несколько дней сухим путем от Суворова прискакал курьер: денег из Петербурга все не слали, и граф приказал де Волану отправиться в столицу.

В свою очередь Мордвинов предписал Рибасу исследовать глубины Очаковского берега. В рапортах вице-адмиралу Рибас обращался к нему нарочито витиевато, длинно, а сами рапорты были коротки:

— Последствий отправления этой карты Рибас никак не мог предвидеть. Мордвинов прибыл под Очаков на яхте, которую вел Павел Пустошкин, недавно произведенный в контр-адмиралы, взошел на палубу рибасовой бригантины, осмотрел окрестные дали и объявил:

— Здесь, при Очаковской поверженной крепости, будем строить порт и город.

— Лучшего места не найти, — согласился Пустошкин.

Рибас осмелился возражать:

— Мы укрепляем Кинбурн. Зачем же рядом еще одну крепость возводить, строить порт? Александр Васильевич решил ставить крепость на две тысячи гренадер при Хаджибее.

— Это его дело, — отмахнулся Мордвинов.

— Но разве не резон и порт строить под защитой его пушек?

Мордвинов затопал ногами и закричал:

— Я старше вас по чину, генерал-майор! Предписываю слушать и исполнять.

Рибас покачал головой и сказал твердо:

— Ваше начинание лишено смысла.

Мордвинов задохнулся от возмущения, грузно побежал к трапу, на ходу кричал, что напишет обо всем Платону Александровичу.

Так началась новая, имеющая далекие перспективы, распря. Суворов, узнав о намерениях Мордвинова, сказал:

— За строительство крепостей на Юге отвечаю я. Мне места им определять.

Но, видно, разногласия стали известны в Петербурге, и в сентябре Зубов сообщил, что Ее Величество позволить благоволила приехать в Петербург Мордвинову и Рибасу. Суворов напутствовал контр-адмирала. Своему поверенному в Петербурге Дмитрию Хвостову написал: «Осип Михайлович де Рибас — мой истинный друг, и посему ему от вас вера. Будет скоро в Петербурге». Когда Рибас уехал, генерал-аншеф снова напомнил Хвостову: «Ныне у Вас Осип Михайлович, с ним будьте весьма откровенны: он мудрый и мой верный друг».

Если раньше, проезжая города империи, Рибас не преминул бы остановиться у Каховского в Екатеринославе, завернуть в Киев, по старой памяти навестить родственников Демидова в Москве, а при случае побывать у Алексея Орлова, своего российского крестного, то теперь он никуда не заезжал, не сиживал у губернаторов за ломберами, не флиртовал с провинциальными барышнями. Он ночевал у знакомых полковых командиров, а утром экипаж с тройкой лошадей уносил его прочь.

Причиной столь скорой езды в Петербург не были начавшиеся в сентябре торжества в честь мира с Портой — контр-адмирал мог на них успеть. Он, может быть, впервые, просто торопился домой после столь долгого отсутствия. Впрочем, он не обольщался: каждая поездка в столицу осложняла его жизнь, обеспечивала постоянную толику неприятностей. «Что на этот раз?» — думал он.

О его приезде в доме были уведомлены. В вестибюле ждали слуги. Настя выпорхнула из своих покоев и поразила адмирала своей прической: над смуглым живым лицом с веселыми глазами покоилась высокая копна рыжеватых волос с гнездами драгоценностей в несколько ярусов. Челядь кланялась, припадала к руке. Секретарь Хозиков спускался от Бецкого и уже на лестнице вещал:

— Балтика обнимает адмиралов Черноморья. Все вниз — приветствовать героя.

За дочерьми послали в Смольный. Адмирал развернул штуку атласа, тканного золотом, накинул материю на плечи дочерей: