— Ты — майор. И ты отказался выполнить просьбы генерала Риоса.

— Стать шпионом? И это говоришь мне ты?

Эммануил учился в колледже вместе с братом Микеле, который был моложе его на год. И хотя отец сказал, что Микеле ничего не знает, Джузеппе на следующий день встретился с ним в колледже.

— Эммануил вообще хотел бежать к тебе, в Россию, — сообщил Микеле.

— И он говорил об этом серьезно?

— Конечно.

— А тебя в колледже не обижают?

— Мне намекнули, что придет и моя очередь.

Два последующих дня в доме Дона Михаила завтракали, обедали и ужинали по заведенному распорядку. Отец присутствовал за столом. Между ничего не значащими обыденными фразами напряжение было столь велико, что Джузеппе брало отчаянье. Младшие братья — пятилетний Андре и семилетний Феликс — не давали волонтеру ступить и шагу, чтобы не схватить его за руку и не увлечь в детскую. Свою десятилетнюю сестру, которую мать не выпускала из своих покоев, Рибас видел лишь в обеденное время.

Днем Рибас разъезжал по Неаполю в надежде встретить Эммануила или что-нибудь узнать о нем. Но известие пришло от великого сообщества неаполитанских слуг. Из дома в дом, через рынок, по цепочке они судачили о молодом Рибасе, пока весть не достигла ушей старшего слуги, и он вошел в библиотеку, где Джузепне просматривал газеты, и сказал:

— Эммануила видели в портовых тратториях в обществе майора Карлуччи.

Да, тот самый капитан Карлуччи, что во время дуэли Джузеппе и Ризелли вызвался стреляться с Рибасом, дослужился до майора. Но почему Эммануил был в его обществе? Что все это значит? Джузеппе зарядил два пистолета, пристегнул шпагу и отправился в порт. Обойдя многие из тратторий, он не нашел тех, кого искал. На следующий день он повторил вылазку в порт, но лишь на четвертый день, сидя в темном углу траттории «У двух львов», он увидел брата, вошедшего с шумной компанией молодых офицеров, среди которых были Диего Ризелли и Карлуччи.

Оставаясь незамеченным, Рибас видел, что брат его чуть ли не прислуживает Ризелли: громко подзывает слуг, громко повторяет распоряжения Диего за столом, выкладывает на его тарелку золотистые сардины. Вот в чем дело! Ризелли приблизил к себе юнца с очевидной целью: иметь при себе брата своего врага на побегушках, а, может быть, и развратить его. Наблюдать за веселой компанией у Рибаса не оставалось сил. С пистолетами в обеих руках он подошел к их столу, все повернулись к нему, он взвел курки, тихо сказал:

— Эммануил, у входа тебя ждет мой экипаж.

Юнец, растерявшись, встал, нерешительно взглянул на улыбающегося Ризелли.

— Иди! — крикнул Рибас. Эммануил повиновался.

Рибас обратился к Ризелли: — Вам впредь я советую иметь дело только со мной. И если вы не последуете моему совету, курки моих пистолетов не останутся взведенными.

Пятясь, он достиг входной двери, выскочил из траттории, втащил Эммануила в экипаж, и кучер погнал лошадей по крутому подъему из порта. Молча, искоса Рибас поглядывал на брата. «С чего начать разговор? Как далеко зашли его отношения с компанией Ризелли?»

— Ты знаешь, что Ризелли мне неприятель?

— Да. Но он сказал, что будет покровительствовать мне. Ты далеко. А мной помыкают.

— Ручаюсь, что за глаза он смеется над тобой. Пойми, он приблизил тебя, чтобы кровно досадить мне. Оскорбить меня и нашу семью.

— У меня нет сил терпеть издевательства в школе.

— Умей поставить себя! Не оставляй без последствий и намека на оскорбление. До выпуска тебе придется терпеть три года. А там… клянусь, ты будешь рядом со мной.

Рибас переговорил с отцом и матерью, и Эммануилу не досаждали расспросами и выговорами. Через два дня он отправился в колледж, а на прощанье сказал Рибасу:

— Я потерплю. Но только ради того, чтобы потом быть вместе с тобой.

На следующий день, не посоветовавшись с отцом, Джузеппе нанес ответственный визит в палаццо первого министра Бернардо Тануччи. Дон Михаил считал, что отставка Тануччи дело решенное, ибо он не поладил с королевой Марией-Каролиной. Но сеньор все еще состоял первым министром при Фердинанде IV, и Рибас отправился к нему в предобеденное время, рассчитывая застать его дома. Расчет оправдался. Министр носил парик без кошелька, напудренные волосы волнами спадали на плечи. Вопрос Рибаса имел дальние цели, и после краткого вступления он сказал:

— России известно ваше стремление сделать Неаполь сильной державой. Но каковы ваши намерения в отношении России?

Выслушав вопрос, сеньор Бернардо говорил с четверть часа. Рибас запоминал основные положения его речи: ограничить римское влияние, лелеять связь с Испанией, выгодно торговать со всеми, в том числе и с Россией.

— Я бы пошел и на установление дипломатических отношений с Петербургом, — в заключение сказал первый министр.

С Фердинандо Гальяни Рибасу повидаться не удалось — он был в отъезде.

С тревогой на сердце Рибас отплыл в Ливорно. Что дальше? Какую карту предложит ему колода судьбы? Комната в «Тосканском лавре», нанятая еще перед отъездом, ждала его. Брат Сильваны Руджеро сообщил любопытную новость:

— Генерал Орлов теперь в Ливорно. Весь город только и делает, что судачит о его романе с какой-то графиней.

— И она живет здесь?

— Неподалеку от дома английского консула.

Значит, Орлов сумел выманить Елизавету Вторую из Рима. Как это ему удалось? В канцелярии Орлова Рибас отчитался в расходах и сдал кредитный лист в банк Дженкинса. Наличных денег оставалось мало, но волонтер рассчитывал на вознаграждение генерал-адмирала… Тот встретил его с явным невниманием, ушел из кабинета, ничего не сказал, и Рибас полчаса дожидался возвращения вельможи. Алехо вернулся в кабинет в английском костюме для верховой езды.

— Я спешу на прогулку с известной тебе особой, — сказал он, рассматривая свое отражение в зеркале. — Ты за эти месяцы совершил отличное путешествие на мои деньги.

— Как? — задохнулся от возмущения Рибас. — Я выполнял ваше небезопасное поручение.

— Я тебе дам тысячу, — сказал Орлов. — Правда, эту тысячу следовало бы дать Христинеку, который привез графиню из Рима.

— Ну так и сделайте это!

— Не горячись.

— Я отказываюсь от ваших денег. — Рибас повернулся, чтобы уйти.

— Ты мне еще будешь нужен! — Орлов повысил голос, достал из секретера увесистый кожаный мешочек и вложил его в ладонь волонтера. — Когда окажешься в моих чинах — отдашь! — Засмеялся он. — Завтра я даю обед графине. Ты мне понадобишься. Через два часа я вернусь.

Последовав за Орловым, Рибас увидел ту, из-за которой исколесил столько верст. На белом скакуне она предводительствовала свитой — небольшим отрядом всадников, следовавших за Елизаветой Второй прогулочным аллюром. На коне она сидела по-мужски. Кожаные лосины очерчивали прелестные формы гибких ног. Из-под алой короткой накидки виднелись перламутровые рукояти двух небольших пистолетов. Белая шляпа с широкими кружевными полями не скрывала лица, а лицо… Оно показалось волонтеру лицом юной и давно умершей египетской царицы. Лицо отражало наслаждение и ровным шагом скакуна, и низким зимним солнцем, и вниманием ливорнской толпы. Прошло всего несколько мгновений, всадники удалялись к южным воротам, но видение этого юного самозабвенного лица оставалось в глазах тех, кто его увидел, надолго, если не навсегда. Рибас, после проезда небесной сильфиды, вдруг остро ощутил печаль, и Марку Войновичу пришлось потрясти его за плечо, чтобы привести в чувство.

— Ну… вы пропали, — сказал, улыбаясь, Войнович.

— О, да, — отвечал волонтер.

Они уединились в «Тосканском лавре», и граф рассказал о несравненной женщине то, что знал от Христинека.

В Риме графиня Пиннеберг поселилась на Марсовом поле в доме некоего Жуяни и вела уединенный образ жизни по двум причинам: у нее открылась чахотка и не было средств к существованию. Поэтому блистательная свита и двор Елизаветы Второй сократились до трех верных поляков, которые меняли имена, как перчатки, и служанки по имени Франциска. Одному из поляков, Станишевскому, он же Доманский, графиня задолжала крупную сумму, но страстный конфедерат не требовал ее возвращения, ибо изысканная спальня графини была предпочтительнее погашенного долга.