— А чтоб порядок был, мне еще одна рота солдат нужна, — сказал Небольсин, и с ним согласились.

Не дождавшись начала выборов, адмирал простился с Мишей и Лизой и перед Рождеством отбыл из города.

Четыре месяца миновало со дня похорон Бецкого, и адмирал, приехав в Петербург, не нашел жену неутешной, скорее Настя утратила свою обычную насмешливую иронию и обо всем отзывалась с горечью.

— Была ли императрица на похоронах? — спросил адмирал.

— Да вы совсем не знаете придворной жизни, — ответила жена.

— Но умер близкий ей человек, многие даже считали Ивана Ивановича ее отцом.

— А меня — ее сестрой. — Настя расхаживала по комнате в легком, не по зиме платье и то вязала узелок на кружевном платочке, то развязывала его.

— Значит, на похоронах ее величества не было? — спросил Рибас.

— В этот день она устроила бал. Собрала знать в Китайской зале. Дамы в греческом платье, кавалеры — в цветном.

— Непостижимо!

— Я бросила горсть земли на крышку гроба, а она играла в карты.

Отпевали вельможу в Благовещенском соборе Невского монастыря. Были сенатские. Законоучитель кадетского корпуса архимандрит Анастасий Братановский в своей речи отметил, что Бецкий не только помогал ближним, но и самой Природе. Усопшего похоронили в палатке — крытом помещении, отделяющем собор от церкви Святого духа. На стене, к которой прилегает могила, надпись по латыни гласила: «Что век свой заслужил — на вечность приобрел». Державин торжественна изрек в «Оде на кончину Бецкого»:

— Я была неутешна, — продолжала Настя, не замечая, что рвет кружева платочка, — а моя тайная сестра осыпала бриллиантами своего постельничего.

Платон Зубов готовился стать князем Римской империи. Об этом из Вены написал адмиралу Андрей Разумовский, которого Рибас не видел уже более десяти лет. Жена не успела переслать его письмо в Одессу, и адмирал, читая письмо в Петербурге, узнал, что граф Андрей сделал третье представление императору Францу II о том, что фаворит достоин этого высокого титула.

Каждый раз, приезжая в Петербург, Рибас обращал внимание на то, как одета Настя. Придворные моды часто отражали и политический европейский барометр. На этот раз в доме жарко топили печи, ибо Настя мерзла в платье, напоминающем легкую греческую тунику, а волосы уложила не высоко, и прическу венчал большой серебряный гребень, впившийся в волосы сверкающим лезвием.

— Теперь такова мода при дворе? — спросил адмирал.

— Это платье зовется «термидор».

— А прическа?

— А ля гильотин.

Поистине, термидорский заговор и казнь Робеспьера на гильотине со всей прямолинейностью отразилась в зеркале моды. Президент победившей французской Директории Баррас не только отправил молодого генерала Бонапарта на Север Италии, но и почти ежедневно проводил вечер в обществе дам- в античных нарядах.

В завещании Бецкий распорядился оставить пятьсот рублей нищим, родовую икону Знамения Богоматери передать родственникам князей Трубецких, от коих он получил свою фамилию. Насте он завещал 120 тысяч. У него оказалось много иждивенцев, которые учились на его деньги. Смольнянкам он оставил 33 тысячи, кадетам — 20, своим пенсионерам — ученикам Академии художеств — 33 тысячи.

Рибас от Ивана Ивановича денег не получил, но в завещании прочитал: «…в знак благодарности моей за дружбу ко мне, усердие и за все оказанные мне услуги Иосифу де Рибасу отдаю в вечное потомственное владение дом мой, состоящий на Большой Миллионной, противу главной аптеки и на набережную, с находящеюся в оном церковью». И Насте он завещал два дома по этому же адресу, потому что все его дома давно объединились переходами и надстройками в жилое громадное каре. Поразмыслив над завещанием, Рибас сказал жене:

— Недвижимость — это всегда хорошо. Но слишком много недвижимости без наличных денег меня не привлекает. Я построил загородный дом в Одессе с садом, куда ты и дочери смогут приезжать на лето. Но надо отдать долги. Если ты в своих домах выделишь мне кабинет, спальню и гостиную, я бы продал свою часть наследства.

— Я понимаю, ты хочешь обеспечить сына?

— Деньги мы разделим поровну.

Настя не долго думала и, в общем-то, согласилась, не преминув облечь свое согласие в заявление:

— Делай, как знаешь. Мне ничего не нужно.

Рибас поспешил к неаполитанскому посланнику герцогу Серракаприоле и застал его в печали. И было отчего: антифранцузская коалиция распалась, посол Директории в Неаполе требовал от Фердинанда союза против Англии.

— Увы, в Неаполе находится ядро, которое может взорваться каждую минуту, — говорил герцог. — Генерал Бонапарт в Северной Италии зажег фитиль.

— А что Ризелли? У вас нет сведений о нем? — спросил Рибас.

— Из Константинополя он привел в Неаполь несколько вооруженных судов и попал с ними в щекотливое положение. Диего объявил, что прибыл поддержать Фердинанда в борьбе против бунтовщиков. Но время политических процессов над ними прошло. Они подняли головы и добились ареста Ризелли за лжесвидетельства.

«А я невольно способствовал этому тем, что помог получить шкиперу Спарпато открытые листы на свободное плаванье», — подумал Рибас. Но ни радости, ни облегчения от того, что избавился от давнего врага, адмирал не ощутил.

Рибас дважды заезжал к Суворову, но оба раза не застал фельдмаршала в Таврическом дворце, где ему отвели покои. Дежурный офицер говорил, что граф у Хвостова; там указывали на дом зятя — Николая Зубова, а оттуда отсылали на Итальянскую. Виктор Сулин рассказал, что встретили фельдмаршала торжественно:

— В Стрельну, откуда он ехал, выслали парадную Георгиевскую карету. Только генералы составляли его свиту. В Таврическом занавесили зеркала, убрали альков, бросили на пол охапку сена. Говорят, императрица сама приготовила ему чугунок моченой редьки.

«Странно, почему я не могу его нигде застать?» — удивлялся адмирал, и когда на Итальянской в доме графа слуга объявил:

— Вас не велено принимать! — Рибас не поверил, оттолкнул лакея и вбежал в покои графа. Фельдмаршал, обнаженный по пояс, стоял перед бочкой с ледяной водой. Завидев Рибаса, поднял руку в карикатурном приветствии и вдруг воскликнул:

— Истребитель воинства российского явился! Виват!

Изумленный адмирал увидел, что Александр Васильевич опустил в бочку голову, сделал вид, что захлебывается и пускает пузыри, а потом, вскинув голову, закричал;

— Вот как у вас солдаты мрут! Видеть не хочу! С глаз долой!

Он плеснул в сторону Рибаса водой, и адмирал поспешил ретироваться.

В тот же день Рибас послал гневные депеши де Волану и генералу Киселеву и отправил на поправку дел в лазаретах тысячу рублей. Но Базиль Попов, навестивший адмирала, чтобы выяснить условия продажи унаследованного от Бецкого дома, сообщил, что Суворов узнал о посылке тысячи рублей.

— И что же?

— Говорит, что вы за его спиной мертвых желаете деньгами воскресить.

Рибас задумался: «В чем дело? Откуда вдруг такая вражда? Дело рук Мордвинова? Нет, граф ему цену знает. Давно ли Александр Васильевич писал мне искренние и дружеские письма и даже выражал готовность сражаться под моими знаменами?»

— Суворов принял предложение возглавить все войска, дислоцированные на юге, — сказал Базиль. — И не вы один у него на сковороде. Достается всем. Киселева не иначе, как продажной бабой, не называет.

— Но я ему не кадет, чтобы терпеть выволочки! — воскликнул адмирал.

— Да. Но истинная причина перемены к вам Суворова, я думаю, вот в чем, — сказал уверенно Базиль. — Вы вхожи к Платону Зубову. Он к вам благоволит, доверяет во всем. А Суворов теперь с ним в ярой вражде.

— Но ведь они через Николая Зубова родственники.