В этот же день в камер-фурьерском журнале было записано: «В пятьдесят минут пятого утра Ее Величество обеденное кушанье имела в комнате, где вещи бриллиантовые, на 9-ти кувертах, а к столу приглашены: гр. Александра Васильевна Браницкая, Петр Богданович Пассек, кн. Александр Прозоровский, граф Платон Александрович Зубов, кн. Федор Барятинский, камергер Евграф Чертков, гр. Николай Зубов, Осип Михайлович Рибас».

Кубка за здравие императрицы не было.

Адмирал, единственный из присутствующих не имевший никаких титулов, ожидал особых известий для себя. Их не последовало. Он пробыл во дворце до четырех. В церкви снова начались духовные отправления.

Никаких новостей.

После церкви Екатерина до семи играла в карты. В восьмом часу гости стали разъезжаться. Надежды генерала, что проект греческого дивизиона будет утвержден в Святой день, не оправдались. Напротив, явился Валериан Зубов, и все внимание двора сосредоточилось на нем. Он въехал в приемный зал в кресле на колесах, императрица в слезах бросилась навстречу. Она подарила ему бывший дом Густава Бирона на Миллионной улице, назначила пенсию, но двадцатитрехлетний пенсионер увлекся графиней Потоцкой и заказал себе искусственную ногу.

Только 19 апреля 1795 года канцелярия поставила в документах не одну, а две точки. Первую — в обращении Екатерины к Платону Зубову, вторую — в распоряжении Платона Рибасу. Зубову императрица писала: «Граф Платон Александрович! Приняв за благо представление об устроении в городе Одессе и окрестностях оного селений единоверных нам народов и утвердив поднесенные от вас положения…» Она утвердила в Одессе штаты трехротного дивизиона греков и албанцев из 330 человек, определила им жалование и провиант из муки и крупы.

Зубов предписал Рибасу построить для греков и албанцев «на первый случай домов каменных с небольшими лавками по обычаю азиатскому 2-х сортов. Первого — 3, ценою каждый в 1500 рублей, а второго — 50, ценою по 350 рублей». Две тысячи отпускались без возврата для церкви с богослужением на родном языке.

Отъезд Рибаса в Одессу задержали два обстоятельства: вот-вот должен был приехать в Петербург Андре, а на 29 апреля назначили венчание Натальи Суворовой и Николая Зубова. Око состоялось в придворной церкви и по желанию молодых устраивалось скромно. Суворов, к удивлению многих, к долгожданному событию не приехал, и сразу воспрянули интриганы. Они распускали слухи, что фельдмаршал благоволит, к польским бунтовщикам, ни в грош не ставит благорасположение императрицы п что он сам — второй Костюшко. Александр Васильевич действительно ходатайствовал за многих вчерашних повстанцев, а их родственники осаждали его просьбами.

Двор выехал в Царское село. Тише стало в столице. Неожиданный визит к адмиралу нанес Зиновий Чепега, атаман Черноморских казаков и по армейским чинам ставший генералом.

— Полки мои направились в Польшу, — отвечал он на расспросы адмирала. — А я здесь за деньгами. За фураж и провиант отпустили мне восемьдесят тысяч, но чтобы их получить, взятку дал — пятнадцать копеек с рубля. Посоветуйте, Осип Михайлович, что делать: жаловаться?

— Намекни Зубову, что принудили взятку дать.

Но Зиновий Алексеевич прожил в Царском селе месяц, не жаловался, взял две тысячи прогонных и уехал к полкам, получив на дорогу пирог с рыбой длиной в сажень.

Перед отъездом, не дождавшись Андре, Рибас хотел было навестить Сильвану, но она вдруг сама явилась на Дворцовую набережную. Настя, узнав о ее визите, прислала на половину мужа секретаря Хозикова с целью рекогносцировки: что за дама в их доме? Но Сильвана не оставалась и четверти часа у адмирала, потому что с порога сказала:

— Ваш брат Андре играет у Вирецкого. Я отвозила туда кофе, и управляющий передал мне записку от вашего брата.

Андре в записке просил ссудить его тремя тысячами и прислать их в дом Вирецкого на Итальянской. Этот дом был адмиралу памятен! Он отправился туда, прихватив шкатулку с деньгами, ценными бумагами и личный карточный набор: десять нераспечатанных колод, мел, увеличительное стекло, серебряную табакерку. Сильвану Рибас завез по дороге в кондитерскую. Узнал, что Руджеро год как страдает подагрой, почти отошел от дел, а итальянцы из господ теперь редко бывают у них.

— Джузеппе, будь осторожен, — попросила она, а адмирал подумал, что только Сильвана во всей столице называет его так.

Возле дома на Итальянской стояло несколько летних экипажей. В три пополудни адмирал вошел в гостиную, где его встретил управляющий. С ним Рибас на минуту заглянул в крохотную контору и заплатил десять рублей. Управляющий ворковал:

— Коммерческая игра идет как всегда вяло. В зеленой — гусары. Больше шумят, чем испытывают судьбу. В малиновой итальянец Маттео играет с поручиком.

— Где Андре?

— В штофной.

Через голубой зал, где играли в коммерческий вист на двух столах и слышались возгласы: «Ренонс не считается! Масть! Роббер, господа!», за слугой с подносом, который спешил в зеленую, Рибас коридором прошел в штофную. Тут было многолюдно — настоящая игра начнется к вечеру, а пока в штофной приглядывались к возможностям партнеров, старались угадать темпераменты и характеры. Две дамы, склонившись друг к другу, шептались за столом, в одной из них в платье с глубоким декольте и янтарными квадратными бусами на точеной шейке под пламенем рыжеватых волос адмирал узнал Катрин. «Мой бог! Как она здесь?» Он отвернулся и увидел Андре, стоящего у окна в зеленый сад.

— Почему ты не заехал ко мне с дороги? — спросил Рибас у брата.

— Я начал игру в трактире у заставы, — отвечал Андре. — Выигрывал. А продолжать пришлось здесь.

— С кем ты играл?

— Он назвался Маттео. Негоциант. Но ловок.

— Сколько?

— Я же писал — три.

— Будь здесь и жди.

— Дай мне денег. Больше ничего не нужно.

— Ничего, кроме трезвой головы, — отвечал адмирал, отсчитал Андре три тысячи и вышел из штофной, незамеченный Катрин.

В малиновой комнате три стола оказались пусты, а за четвертым незнакомец, очевидно, Маттео, играл с поручиком. Рибас поставил шкатулку на свободный стол и присел, наблюдая за игрой. Поручик выигрывал брелан за бреланом. У стен, обитых синим штофом, стояло несколько мраморных бюстов, придававших обители азарта степенный вид. Адмирал отвернулся от игроков — вошла Катрин.

— Дорогой, — обратилась она к Маттео, — когда же мы едем?

— Как только я проиграю этому юному гению все, — ответил Маттео обреченно.

— Отдай ему все свои деньги и уедем.

— Увы, надо играть.

— Тебе никогда не выиграть у этого Купидона, — сказала Катрин и погладила поручика по щеке. Тот, зардевшись, встал, восторженно поцеловал ее руки. Но адмирал искоса смотрел только на Маттео — нельзя упустить ни одного движения игрока… руки его над столом летали, ни на секунду не оставаясь без движения. Нет, Рибас ничего не заметил, но может быть Маттео заметил, что за ним наблюдают? Подозрения не оставляли адмирала.

— Я счастлив, мадам, — сказал поручик. — Где мы найдем вас, когда закончим?

— Ах, я буду в саду.

Она ушла, не взглянув в сторону Рибаса. Через получас поручик снял с пальца перстень.

— Я играю только на деньги, — твердо сказал Маттео. Поручик, пошатываясь, вышел из малиновой. Маттео аккуратно вытирал пальцы шелковым платочком.

Рибас перекладывал на столе нераспечатанные колоды.

— Не заплесневели ли ваши карты? — весело обратился к нему по-французски Маттео.

Рибас сидел к нему вполоборота и, не глядя на игрока, спросил:

— Что вы можете предложить?

— Что угодно. Прошу.

— Я бы хотел играть за этим столом.

— Почему? Светлее?

— Укромнее.

Переменить стол по мнению адмирала было немаловажно.

— Мне все равно, где проигрывать, — сказал Маттео и сел за стол Рибаса.

— Фараон? — спросил адмирал, улыбнувшись.

— Право, не знаю, — неуверенно ответил игрок, а Рибас, распечатывая колоду, продолжил:

— Буйот?

— Играл вчера. Не повезло.