– Хм… если так ставить вопрос… Хорошо, Ваше Величество, я беру его. Под вашу ответственность.

– Как будто это что-то меняет… По Кенни Маккормику у тебя есть возражения?

– Возражения против лишнего шанса? Дайте два. Нет, правда, я взял бы ещё парочку. Чую, понадобятся.

– Вообще-то я отдаю тебе последнего. Таких талисманов у нас больше нет. Я его берёг.

– Спасидо и на этом.

– Это всё? Я думал, ты попросишь у меня Джо.

– Неуловимого? Мне не нужен агент, в существовании которого я не уверен.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Потому что Джо я бы не отдал. Ладно, вопрос по персоналиям мы решили. Сколько тебе нужно на слаживание команды?

– В таком составе? Две недели как минимум.

– Считай, что это время у тебя есть. Не очень много, но есть. Надеюсь, ты понял, как тут расставлены приоритеты.

Карабас склонил голову.

– Хорошо. Теперь посмотри вот это, – Король дал Карабасу ещё один листок. – Запомни и отдай мне. Это вся наша сеть в Директории. Используй её по своему усмотрению.

– И ни в чём себе не отказывай, – пробормотал раввин, разглядывая листок бумаги. – Что, вы хотите сказать…

– Да, рав бар Раббас, именно так и обстоят наши дела скорбные.

– С этим нельзя работать.

– Ты опять прав. Но других агентов у нас для вас нет.

– Плохо, очень плохо, – Карабас снова уткнулся в список. – А это кто? – вдруг заинтересовался он, проглядывая имена. – Неужели еврей?

– Насколько мне известно, это существо считает себя таковым, – усмехнулся Король. – Будь с ним поделикатнее.

– Постараюсь, – буркнул раввин. – Не понимаю, как он может быть евреем. Он же не обрезан.

– Ну, кажется, у них там тоже что-то такое есть, – сказал Бин Ладен с лёгким сомнением в голосе. – Педипальпы… или, как их там, хелицеры… не помню. Чем-то они размножаются, верно?

– У них нет крови, – отрезал бар Раббас. – А при обрезании это главное.

– Главное – задание, – перебил Король. – Теперь последний козырь. В самом крайнем случае ты можешь обратиться к губернатору Директории лично. Не как к агенту, а как… – Король запнулся. – Подойди.

На этот раз безмолвный разговор продолжался минуты три, не больше.

– Это рискованно, – сказал Карабас. – Мы не знаем, хороший ли он брат.

– У бегемота нету талии, зато обширный кругозор, – ответил Король. – А такой кругозор в Директории бывает только у хороших братьев. Но повторяю – это самый крайний случай. Ты понимаешь, что означает слово «крайний»? Это не тот случай, когда тебе придётся спасать чью-то шкуру. Шкура того не стоит. Однако если от цели тебя будет отделять один сантиметр и ты не сможешь пройти этот сантиметр без помощи губернатора – вот тогда ты придёшь к нему как к брату. Я, как друг, передал тебе Пароли и Знаки. Они разрешают тебе действовать моим именем. Именем Тораборского Короля. Ещё раз – это худший вариант из всех возможных. Постарайся его избежать.

– Почему? – бар Раббас постарался вложить в вопрос возможно больше почтительности.

– Потому что в таком случае я буду обязан этому гиппопотаму. Я поклялся помогать братьям и платить добром за добро. Я готов нарушить любые клятвы. И нарушал их все. Кроме этой. Потому-то я до сих пор жив.

– А если я действительно доберусь до… – Карабас сделал жест.

– Даже если доберёшься, – твёрдо сказал Король, – я буду следовать обычаям Ха’брат Церех Аур Бохер. Теперь понимаешь, почему я назвал данный вариант худшим? Но если другого выхода не останется – используй его… Всё, закругляемся. Я даю тебе полную свободу действий. Агентов расходуй как хочешь, главное – найди, войди и сделай. Молон лабе, как сказал один мой греческий коллега в непростой ситуации[5].

– Это может не сработать, – осторожно сказал раввин.

– Это последняя надежда. Иначе нас ждёт обычная судьба анклава высокой цивилизации, окружённой морем варваров. Сокращение территории, изоляция, уничтожение. Пока у нас есть кое-какие ресурсы. Но они рано или поздно кончатся. Мы умираем – а это самый верный путь к тому, чтобы когда-нибудь всё-таки умереть. Впрочем, то же самое ждёт и Директорию. Останется Страна Дураков. И это навсегда, потому что эсдеки – не просто варвары. Это гораздо хуже. Это варвары, у которых нет и не будет обычных проблем, характерных для варварских обществ… Иди. Впрочем, – Король усмехнулся сквозь стекло шлема, – я не удивлюсь, если ты захочешь воспользоваться этим для себя. Только не лги мне, что такая мысль не может прийти тебе в голову.

Карабас промолчал.

– Так вот, когда эта мысль тебя всё-таки посетит, скажи ей, чтобы она ушла. У тебя нет другого дома, кроме Подгорного Королевства. Измена Родине себя не окупает.

В этот момент Бар Раббас ощутил – слегка, самым краем насторожённого ума – ментальный контакт с глубиной сознания Короля.

Кратчайший миг; но Карабас успел понять, что Тораборский Король владеет силами, превосходящими способности психократов. Разум великого старца был твёрд как гранит, холоден как лёд и замкнут, как мир. Бар Раббасу показалось, что он пойман, зажат меж зеркал, повторяющих облик друг друга в бесконечном ряду отражений – в тесной, давящей вечности, чьи железные пальцы сомкнулись на висках.

– Карабас даль ам’героль, – других слов не стало.

– Хорошо, – давление в висках исчезло. – Ещё что-то?

– Да. Инструкции на случай неудачи.

– Никаких инструкций. Случай неудачи нас не интересует.

28 сентября 312 года от Х.

Воздушное пространство бывшей Южной Европы.

Поздний вечер.

Недалеко – где-то в паре километров – бушевала гроза. Тучи смотрелись огромными кусками серой ваты, прошитыми паутиной разрядов. Сеть молний пульсировала величественно и беззвучно.

– Штаники сыми, дусик, – предложил Арлекин, прижимаясь к Пьеро сзади и гладя его бёдра. Пьеро не отреагировал – он вспоминал строки Лотреамона о витринах магазинов на улице Вивиен. И в который раз силился понять, что такое «витрина».

Равнодушный ко всему Кенни в потёртой парке с капюшоном – он её никогда не снимал – сидел на корточках в углу и подрёмывал. От него пованивало несвежим тряпьём, высохшим потом и застарелым унынием. Пьеро ощущал его ауру – тусклую, сдувшуюся, какую-то даже слежавшуюся, как давно не расправлявшееся бельё – как продолжение его запаха.

«Не жилец», – почему-то подумал он и внезапно ощутил холодный ток вверх по позвоночнику. Дар проснулся, Дар пробудился – впервые за последние полгода. О, эти шесть месяцев, заполненные мучительным смятением чувств и айс-дефолтами с их долгой адреналиновой тоской! О!

Пьеро смотрел на Кенни и видел – чем-то вроде седалища души, – почерневший капюшон в траве. В нём, как ядрышко в скорлупке, белел череп. Левую глазницу пронзал ствол борщевика, туго налитой дурным соком, прущий вверх, в небеса – слепые, неблагодарные.

В небе что-то замкнуло – да так, что всё осветлилось мерцающим судорожно сиянием. Треснуло огромной коленчатой молнией. Пьеро послышался отдалённый грохот крошащегося воздуха. Он прижался к иллюминатору, расплющив бледное, порочное лицо о суровый пластик.

Почему обожествлялась молния? – подумалось Пьеро. – Почему молния – бог? Потому что в ней сила. Бог силён.