– Погодь-погодь, – прервал его Буратина. – Ты-то тут каким боком? Папа сам разберётся. И вообще, – у деревяшкина проснулся наконец инстинкт защиты личного пространства, – что ты такое говорил насчёт того, что ты тут живёшь? А по какому праву? Кто тебе тут ползать разрешил, чмошник?

Насекомое резво попятилось вверх.

– До сих пор моё право на пребывание здесь никем не оспаривалось, – зашипело оно, разинув жвалы.

Это Буратина понял правильно.

– Значит, никто не разрешал. Прижился тут, ещё и хозяйничает. Ах ты столетняя букашка-таракашка, – последние слова деревяшкин произнёс с особенным удовольствием. – Так вот, меня здесь поселил папа. Здесь я хозяин. Убирайся отсюда.

– Вы… вы унизились до демонстрации примитивных собственнических инстинктов! Одумайтесь! Вы не в вольере! – задохнулось от возмущения насекомое.

– Тогда дерись. Вызываю тебя на спарринг, – оскалился бамбук и поднялся с койки.

– Ах вот вы как… Угрозы и грубое насилие, как это по-гойски… Что ж, я не в силах противостоять открытой агрессии. Я уйду, хотя мне грустно покидать комнату, где я прожил целых сто лет, – быстро проговорил жук, подрагивая тельцем и осторожно переставляя лапки. – Однако, прежде чем я уйду, выслушайте всё же один полезный совет, – голос жука стал сладким, но с издевательской ноткой. – Попытайтесь всё же как можно скорее попасть в хорошее училище. Я бы рекомендовал Хогвардс или Аусбухенцентрум, там по крайней мере чему-то учат… И поторопитесь. То есть поторопите своего любезного папочку. В противном случае вас ждут, да простится мне подобный оборот речи, ужасные опасности и страшные похождения. Мне будет, разумеется, очень жаль, но в случае промедления вам придётся пролить горькие слёзы. Ибо, – тон господина Замзы стал откровенно угрожающим, – если вы не уберётесь отсюда вон в сколько-нибудь приемлемые сроки, я не дам за вашу жизнь и дохлой сухой мухи.

– Почччему? – у Буратины слегка заклинило челюсть.

– Потому что у тебя пойершер холцкоп[11]! Францн зол дих уфэсн ун ди нос зол дир аропфалн![12] – злобно прошипел сверчок и клацнул жвалами.

Буратина не понял ни слова, но интонацию воспринял однозначно. Он вскочил на стул, со стула на стол, схватил первый попавшийся предмет потяжелее (им оказался молоток) и со всей силы запустил его в Грегора Замзу.

Бамбук целил в головогрудь. Однако Замза, проявив неожиданную резвость, спрыгнул на пол. Молоток просвистел над ним, ёбнул в стену, отлетел и зафиндилился под койку.

Буратина, не утоливший ярости, с диким воплем бросился на сверчка.

Замза, однако, оказался не такой уж лёгкой добычей. Деревяшкин не успел спрыгнуть со стола, как Грегор резво вскочил на ножки, сиганул прямо в голограмму и пропал. Из-за пламени очага донесся хитиновый скрип – видимо, сверчок протискивался в какую-то узкую щель, – задыхающееся «антисемитизм кругом!» и шум падения.

Бамбук вздохнул. Преследовать юркого сверчка не имело смысла. Оставалось надеяться, что неприятное насекомое навсегда убралось из этой комнаты.

13 октября 312 года от Х.

Директория. Резиденция губернатора. Малый приёмный зал.

Утро.

Белые атласные соцветия звёздчатого остролиста вокруг бассейна губернатору были не по нутру. Он недолюбливал эти мертвые, холодные цветы, чья форма безупречна, пронзительная белизна не имеет изъяна, одеколонный аромат хищно заполняет помещение любой кубатуры. Однако выбора не было: остролист дезинфицировал воду и воздух, а плоть губернатора была восприимчива к последним версиям древнего как мир гриппа.

Разумеется, простейший ребилдинг с коррекцией генома навсегда избавил бы господина Наполеона (а также Моргана и Гейтса) Пендельшванца от этой напасти. Но губернатор категорически не желал каких бы то ни было лишних вмешательств в свои гены. Он боялся потери способностей психократа. Увы, опасения были небеспочвенны. Даже Принятие Третьего Глаза – обряд необходимый, даже неизбежный в его-то положении – обернулось двухмесячным бессилием и не вполне полным восстановлением… К тому же остролист хорошо помогал от газов в желудке.

Губернатор с шумом вынырнул из воды, отфыркался, положил передние лапы на край бассейна. Решил, что пора сменить воду: он только что обильно помочился, и влага приобрела неприятный привкус. Сделал ещё одно усилие, подтянулся и вылез на подиум. Прижмурив верхний глаз, нажал на педаль и включил душ. Сверху с шипением ударили струи воды, омывая складки тяжёлого розовато-бурого тела.

Пендельшванц вытянул массивное рыло и с наслаждением почесался о металлический кронштейн. Нижние глазки его блаженно сощурились.

Начальник полиции, сидящий на гостевом месте, посмотрел на губернатора с тоскливым нетерпением.

– Надо что-то решать, – напомнил он.

Полицмейстеру было жарко. Хотелось лечь на холодный пол и вывалить язык. Вместо этого он сидел, оттопырив волосатые локти, за мраморным столиком с подагрическими ножками и облупившейся столешницей, на которой можно было разобрать остатки инкрустации: циркуль и наугольник.

– Я не уверен, что надо что-то решать сейчас, в данный момент, – голос господина Пендельшванца был низким и хриплым, каким и полагается быть голосу большого начальника. – Что нам, собственно, известно?

– Нам известно, что на нашей территории действуют агенты Тора-Боры, – ответил полицмейстер.

– Во-первых, не на нашей, – поправил бегемот, зыркнув на него левым чёрным глазиком.

– В непоср-редственной близости, – поправился полицмейстер, сдерживая рвущееся из глотки рычание.

– Так-то лучше. Devil in the details. Во-вторых, откуда нам это известно? От них же. Что делает исходное утверждение сомнительным.

– То есть? – не понял честный служака.

– Смотри. Что мы знаем точно? Что старая военная база, в которую до сих пор никто не мог проникнуть, занята двумя существами. Которые связались с нами и заявили о себе как о бывших агентах Тора-Боры. Насколько это соответствует истине, мы не знаем. И проверить не можем. Мне эта версия кажется маловероятной. Хотя бы потому, что пресловутая тораборская группа должна пройти или через поняш, или через шерстяных. И тот и другой путь заканчивается примерно одинаково. Правда эта, как её…

– Мальвина, – подсказал полицмейстер.

– Мальвина, да, – бегемот задумчиво поскрёб пузом о подиум. – Мальвина утверждает, что группа состоит из очень сильных паранормов, включая психократа вне категорий. Тем не менее даже очень сильный паранорм сделан из мяса. Против достаточно грубой физической силы у них нет шансов. А шерстяные умеют быть достаточно грубыми. Точно так же я не представляю себе, как можно пройти мимо поняш, не подчинившись им. Разве что идти с завязанными глазами и заткнутыми ушами… и то вряд ли. Но, допустим, они пройдут. Это значит, что они не просто сильны, а очень сильны. Настолько сильны, что нам лучше обращаться с ними максимально предупредительно.

Пёс ощерился. Из-под самого носа, где сходились чёрные подрагивающие брыли, высунулся кончик лидокаинового жала.

– Не психуй, – Пендельшванц зыркнул на полицмейстера верхним глазом. – Я не сказал, что мы должны им стелить ковровую дорожку. Я говорю о том, что не стоит начинать с конфликта. Мы относимся к тораборцам настороженно. Не враждебно. В конце концов, мы с Тора-Борой – соперники, но не враги. Мы находимся слишком далеко друг от друга, и у нас разные интересы.