Баз срезал лазером с петель дверь сортира и выволок оттуда полузадохшегося, облёванного Воху. Его он уложил на пол, вывернул ему руку и уселся с удобством сверху.

В таком состоянии шерстяной выглядел жалко. Однако глазки блестели ненавистью.

– Так, – сказал кот, располагаясь на своей жертве так, чтобы не дышать её запахом. – Теперь и поговорить можно.

– Ты плохо умрёщь, – пообещал Воха. – Клянус Тарзаном, ты очэнь плохо умрёщь.

– Возможно, – согласился кот. – Но вот у тебя-то какие перспективы?

Нахнах высказался в том смысле, что он кого-то в рот эбаль. Кот счёл это неуважительным.

– Вы артистку убили, – напомнил он. – По понятиям за это знаешь что полагается?

Шерстяной выразил мнение, что понятия – харам и Тарзан их эбаль.

Базилио вздохнул. В отличие от Попандопулоса, он не любил причинять боль. Если уж приходилось с этим возиться, он старался делать всё быстро и результативно. С годами он выработал схему, которая его обычно не подводила.

– Мы попытаемся немного оживить наш диалог, – приговаривал он, выламывая клиенту волосатую лапу. – Полагаю, начнем мы с измельчения твоих лучезапястных суставчиков. Знаешь, как аппетитно они захрустят? То-то, аппетитнее, чем кукурузные хлопья. Потом я подогрею тебя лазерочком. Сначала чуточку обжарю мочки ушей, потом пройдусь по жирненькому загривку. Ах, какими завитушками из копчененького мясца ты украсишься, любо-дорого будет посмотреть! Далее наведу я огнь опаляющий на твои чудесные чёрные кудряшки – красавцем сделаешься неописуемым! Потом лучик-то тепловой на губки тебе направлю: надо, чтоб они у тебя были поярче, позапеканистее. Затем еще носик… – слова у кота не расходились с делом, так что когда дело дошло до носика, шерстяной уже выл не переставая.

Доведя клиента до нужной кондиции, когда тот был уже готов на всё, чтобы хоть немного уменьшить боль, кот приступил к допросу. В основном его интересовало, кто планировал операцию, а главное – придёт ли подкрепление. Волновал также вопрос об арбалете.

Результаты были несколько обескураживающими. Воха оказался даже не нахнахом, а курсантом Гиеновки, военного училища в Гиен-Ауле. Он отучился три года и что-то умел. Третьекурсником был и парень с арбалетом – именным, подаренным какой-то комиссией за хорошую стрельбу. Что в этом такого удивительного, Воха не понимал. Остальные были и вовсе зелёные. У них был отпуск, они гуляли, ну и догулялись до идеи пойти в пресловутые «Щщи» и там побарагозить. Нет, резать посетителей они не собирались, дудолить заведение всерьёз – тоже. Они хотели посидеть, покушать, ну и немножко пошалить. Им не понравилась музыка и «бэспарядок», и они это исправили. Почему из-за такой мелочи на них напали, Воха, опять же, не мог взять в толк, несмотря на всю доходчивость котовых аргументов.

Базилио почувствовал что-то вроде разочарования. Хотя и отдавал себе отчёт, что с настоящими бойцами он бы так просто не разошёлся. Какими бы отморозками ни были шерстяные, но драться они умели. И всё-таки ему было неловко. Поэтому Базилио отпустил парня без лишних мук, передавив ему сонную артерию. Последним словом Вохи было «зачэм».

Закончив с этим, кот наконец пошёл к столу. Крот осторожно и бережно положил на него тело петуха. Рядом встал Боба, прижимая к себе ту самую бутылку.

– Инфаркт, – коротко сказал крот Бобе, закрывая петуху клюв. – Я думал, Валька от печени уйдёт, а вон оно как вышло. А всё равно – умер в бою. Ну хоть так, – он начал стаскивать с петуха свитер.

– Он кто? – спросил кот, коснувшись белых шрамов на гребне – на месте грубо сведённого партака.

– Командир отделения, – просто ответил крот. – Защёкин Валентин Павлович, спецназ Директории. Двадцать три спецкомандировки.

– Понятно, – протянул Базилио. – А чего он так? Служил бы.

Крот вытер лапой нос.

– Рапорт на него написали. Штабные крысы дали ход. Выперли, наград лишили и военную прошивку ему грохнули. Всё продал, кое-что прошил обратно по нелегалу, ушёл к эсдекам наёмником. Там мы и познакомились. Хороший был командир, бойцов берёг. Себя не сберёг. Шерстяные его отловили. Разговорчики ходили, что продали его. Командиры и продали. Ну да кто теперь разберёт… Мы его через сутки отбили, живой был, только опоздали малешко… – он молча сдёрнул с мертвеца штаны. Кот увидел страшные шрамы на бёдрах, изуродованный пах и всё понял про завершение половой зрелости.

– Вот после этого он и ушёл, – закончил крот. – Стал петь. Голос у него был. А я с ним. Не бросать же Вальку.

– И чего ж вы на ребилдинг бабла не собрали? – нахмурился Базилио. – Вы ж популярная группа. Или в Директории уже и денег не берут? Что-что, а эти погремушки ему бы в два счёта отрастили.

– Мы два раза на это деньги собирали. Валька всё пропивал нахрен. Говорю же тебе, в службе он разочаровался, а такое не лечится. Ладно, хоть умер хорошо, с музыкой. Ну что, проводишь с нами командира? – Кот кивнул. – Что из него будешь? Гребешок мой, – предупредил он сразу.

– Яйца бы съел, в каком-то смысле они у него были, – признал Баз. – А так – что поло жите. Потрошки какие-нибудь. Или рёбрышки.

Подошла сука-подавальщица, крот дал ей ноги покойника, сам взял за руки, и они понесли труп на кухню, готовить последнее солдатское угощение.

Тем временем публика, немного отошедшая от всего пережитого, начала шевелиться. Зебра выбралась из-под раздаточного стола и, пошатываясь, поплелась куда-то, смотря перед собой невидящими глазами. Енот, сидевший рядом с убитым собратом, тихо заскулил сквозь зубы. Выхухоль попытался было встать и снова сел – было слышно, как у него подломились коленки. Но уже было понятно, что все более или менее в себе, ситуацию понимают и хотят только одного – как-нибудь по-быстрому удрать отсюда.

В воздухе висел кислый, перегоревший страх, а также стыд и срам. Подкрашенные котовой вонью из сортирного проёма.

– Сидеть тут не будем, – предупредил кот. – Стошнит.

– В бильярдной накроем, – предложил Боба. – Или на кухне, там место есть.

– Сколько у нас в запасе? – решил всё-таки не затягивать с этим кот.

– Ночь, – оценил Боба. – Вообще-то, я так думаю, их не скоро хватятся, но кто-нибудь стукнет, – он скосил глаза на молчаливую толпу, уже потянувшуюся на выход. – Хорошее было место, – он обвёл взглядом закопчённые своды «Щщей».

– Извини, что ли, – кот положил лапу Бобе на плечо.

– Да не за что, ты всё правильно сделал, – сказал обезьян. – Я что, не понимаю? Шерстянка так и так «Щщи» у нас отжала бы. Через полгода максимум. А вообще-то раньше. Они сейчас всё под себя берут. А так – уйдём на красивом аккорде. Я давно хочу в Директорию свалить, – признался он. – Старенький я, мне бы клеточки перебрать и всё такое. А лучше перепрошиться. В орангутанга, – Боба сделал вид, что шутит.

– Ты понятно. Счета у тебя там в банке.

Мартыхай сделал каменную морду.

– А команда? Повара, охрана, прочие?

Боба махнул лапой, что могло означать разное.

– А хозяин ко всему этому как отнесётся? – продолжал любопытствовать кот.

– Да чтоб я знал его! – обезьян говорил, похоже, искренне. – Мы за норму работаем, нам каждый месяц минималку выставляют по баблу и по артефактам. Ни разу не ошиблись, кстати. Кто-то тут за нами хорошо смотрит… Ну да чего уж теперь-то. Против шерстяных не побузыкаешь. Хотя валил ты их смачно. Ну и я тоже поучаствовал, – добавил он не без гордости. – Кстати, ты не мог бы? – он протянул коту ту самую бутылку. – Чтобы ауры не осталось.

Кот поставил бутылку на стол, разбил её серией пикосекундных импульсов на мельчайшие осколки, потом сплавил их в однородную массу.

– Пожалуйста, – сказал он. – Это и тарзановские эмпаты не прочтут.

Тут из-за двери появился со склонённой головой Попандопулос, виновато волоча за собой гуся, из которого текло что-то скверно-розоватое.

Кот посмотрел на гуся в рентгене и покачал головой. Глистоед получил куда больше мужского счастья, чем смог выдержать.

– Да я чего, я ничего, – начал козёл, форсируя голос. – Да он мне сам – сильнее, говорит, сильнее. Вот я того… Вставил как следует. А у него там всё нежненькое такое…