По воле вождя принесён был слугой
Узорчатый плащ из парчи дорогой.
Окутав юнца одеянием тем,
Собрался к властителю мчаться Ростем.
Но только лишь ногу успел он занесть
2620 В седло, как услышал печальную весть:
«Сохраб из просторного мира ушёл.
Гроб нужен ему, не дворец, не престол!
Позвал он отца, тяжко-тяжко вздохнул,
Со стоном ресницы навеки сомкнул».
И спешился, вихря быстрее, Ростем,
И вот на главе его прах, а не шлем.
Воззвал он, и хлынули слёзы дождём,
И плачут воители вместе с вождём:
«Мой отрок, отмеченный славной судьбой,
2630 Род витязей гордых венчавший собой!
Ты шлем и кольчугу, венец и престол
Навеки покинул, навеки ушёл!
Тягчайшая это из тягостных бед —
Стать сыноубийцей на старости лет.
Внук Сама, чьё имя повсюду гремит,
Сын матери славной — повержен, убит!
Со мной ни один богатырь несравним,
А в битве я был — что младенец пред ним.
Мне обе руки да отрубят, кляня,
2640 Во прахе отныне да видят меня!
Что молвить, коль спросит о юноше мать,
Как чёрную весть ей посмею послать?
За что он убит — как найду я ответ,
За что пред невинным померк белый свет?
Позор мне! Один я виновен во всём.
Кто слышал, чтоб сын был повержен отцом?
Кто б сына своею рукою убил,
Отважного, мудрого, полного сил?
Царь славный, родитель чистейшей из жён,
2650 Что дочери скажет, бедою сражен?
Род Сама-воителя гневно кляня,
Жестоким, коварным сочтёт он меня.
Кто ж думал, что отрок блистательный тот
Столь рано, как тополь высокий, взрастёт,
И двинется против Ирана войной,
И день мой окутает мглою ночной!».
По воле Могучего, юноша-сын
Покрыт багряницею, как властелин.
Мерещились царство ему и престол,
2660 Гроб тесный — увы — вместо них он обрел!
С поляны в гробу исполин унесён,
В шатре у Ростема покоится он.
А ставку погибшего в битве вождя
Сожгли, вековые обряды блюдя:
Предали огню и седло, и шатёр,
И трон, и доспехи, слепившие взор.
Степная, бескрайная дрогнула ширь,
Рыдает по сыну Ростем-богатырь:
«Не видеть уж миру героя в борьбе
2670 Подобного львиной отвагой тебе!
Где разум, что многое в мире постиг,
Где мощные плечи, где ясный твой лик?
Увы, как страдал ты, простёртый в пыли,
Томясь по отцу, от родимой вдали!».
Одежды свои раздирал он в слезах,
Лил кровь из очей, грыз в отчаяньи прах,
Твердил: «Будет сына Заль-Зер проклинать
[94]И с ним Рудабе — добронравная мать.
Ростем, скажут, верх над юнцом одержал,
2680 Вонзил ему в грудь смертоносный кинжал!
О, что я скажу в оправдание им?
И кто оправданьям поверит моим?
Что витязи скажут в родной стороне,
Услышав недобрую весть обо мне,
Узнав, что подкошен рукою моей
Столь доблестный муж, украшенье мужей!».
Тогда меченосцы Кавуса-царя
На землю вкруг скорбного богатыря
Уселись, и хор увещаний звучит,
2690 Но тот не внимает, печалью убит.
«То рока обычай: одною рукой
Дарит он венец, петлю держит в другой.
Лишь сел ты на трон, торжеством осиян,
Уж с трона тебя совлекает аркан.
К земному душой не тянись, всё равно
С землёю расстаться тебе суждено.
Подольше пожить загадаешь едва —
А глядь, уж во прахе твоя голова.
Такую нам долю судил небосвод,
2700 Разумный безумцем его назовёт,
С ним тщетно ты споришь — разгадка проста:
Незрячие очи, немые уста...
Не плачь, и родного напрасно не кличь!
Ведь смысл происшедшего нам не постичь».
Услышав, что умер Сохраб-исполин,
С бойцами примчался Кавус-властелин,
И речь полилась, благосклонна, сладка:
«Всё бренно, от кряжа Эльборз до листка;
Всё сферы, вращаясь, с собой унесут;
2710 Не должен земной обольщать нас приют.
Кто знает, чей раньше наступит черёд,
