— Ха… а ты шутница, детка, — выдавил он и опрометью бросился из комнаты. Вслед ему летел низкий бархатистый смех каджитки.
***
Лис широко зевала, сидя на руках у Онмунда, терла глаза, что-то лопотала себе под нос, и маг потеплее укутал ее в шерстяной плащ, по краю шитый шелком. Утро прохладное, особенно для ее чешуи, а Деметра с ее любовью к тратам септимов наряжает ее как ярлову дочку. И сейчас девочка облачена в темно-синее платьице с кружевным воротничком и манжетами. Вся чистенькая, аккуратненькая, а после первой же остановки в лесу или в деревне будет чумазой, словно все планы даэдра на животе проползла! Платье порвет и испачкает, кружева истреплются… Лис обняла юношу за шею. На тонкой чешуйчатой шейке поблескивал золотой медальон, совсем простенький, но зачарованный на исцеление болезней. Мало ли какую заразу даэдра на детей наслать могут. У Онмунда был такой, когда он был ребенком, оловянный, с вырезанной на крышке волчьей головой, но он его продал вместе костяным кинжалом, когда собирал на магические книги. Колдун неспешно брел к воротам Вайтрана, чувствуя, что руки начинают неметь под весом полугодовалой аргонианки. Деметра раньше все шипела, мол, только в Рифтене окажутся, сразу же спихнет ее или в приют, или той хозяйке таверны Кираве, а сейчас… Онмунд тяжело вздохнул, прислушиваясь к ее свистящему дыханию.
Оседланные Тенегрив и Грзэин стояли у конюшен. Мерцер держал свою кобылу под уздцы, задумчиво глядя вдаль. На сухом холеном лице ни следа недосыпа. Онмунд приветственно похлопал жеребца по крутой шее, Тенегрив отозвался довольным тихим ржанием.
— Конь! — выпалила Лис, мгновенно сбрасывая остатки сна. Извовчившись, она вцепилась в жесткую гриву жеребца. Вот уж странно, что дочь Чернотопья такой любовью к лошадям воспылала. Смеясь, маг посадил девочку в седло, дал в руки поводья. Мерцер медленно обернулся, будто только сейчас заметил присутствие зятя. В серых глазах бретона не было обычного презрения. Во взгляде мелькали усталость, беспокойство. И острое едкое подозрение.
— Ты знал, что Деметра больна? — процедил он. Черты его абсолютно бесстрастны, но слова ранили юношу сильнее, чем меч. Онмунд замер, но мужественно выдержал тяжелый взор тестя.
— Молчишь? — маг оскалился по-волчьи. — Язык проглотил или сказать нечего?
— Ей это по нраву.
— По нраву?! — прорычал бретон. Грзэин нервно заплясала на месте, почувствовав ярость хозяина. — Моя дочь!.. моя девочка проклята, она вампир, а ты говоришь, что ей это по нраву?!
— Мы поедем через Морфал, — норду сложно было говорить сдержанно. Злость рвалась наружу, требовала свободы. Как смеет Мерцер обвинять его в безумстве Деметры?!— Есть там человек. Он… знает нежить.
— Уж не Фалион ли? — мужчина фыркнул. — Слышал о нем, слышал. И что, силком жену к нему потащишь? — он потер переносицу, несколько непокорных бледно-золотистых прядей упали на его высокий лоб. — И что мне с ней делать? Херовый муж из тебя, Онмунд, — бретон рассмеялся, увидев как вытянулось лицо зятя, и вновь выругался, витиевато, заковыристо, — что, думаешь, я только по приемам хожу? Меня жизнь так временами нагибала, что и не так заговоришь.
Северянин, не сдержавшись, усмехнулся. Броня чопорного высокомерного ублюдка из Сиродила дала первую трещину. Сейчас перед Онмундом стоял и посмеивался его тесть. Не придворный маг и отец Довакин, а его тесть. Серебристые глаза лукаво искрились, плутоватый прищур совсем как у Деметры. Напряжение немного спало, но тут же вновь сковало воздух, когда мужчины увидели Драконорожденную. Ноги блондинки едва касались земли, она словно парила, распущенные волосы лентами развивались на ветру, а рядом с ней неторопливо ступала эльфийка, невысокая и тонкая, с парой боевых топоров на поясе. Золотисто-рыжие волосы перехвачены кожаной вышитой банданой, прикрывающей уши, и единственная белая прядь, заплетенная в косичку, лежала на плече. Темно-янтарные глаза скользнули по лицам магов, вспыхнули и погасли. Мерцер поморщился, узрев, что босмерка боса.
— Это Тинтур Белое Крыло, ты же помнишь ее, Онмунд? Она идет с нами, — заявила магесса, взглядом пресекая любые возражения.
========== EK DUR (Ее проклятье) ==========
Глаза Мавен пылали в полумраке. Огонек свечи трепетал и извивался, отражаясь во взгляде женщины, и Камо’ри казалось, что глазницы аристократки полнятся расплавленным золотом. Еще немного — и оно перельется через веки, хлынет по смуглым щекам, с едва слышным шипением въедаясь к кожу. Кончик хвоста каджита дернулся, вдоль позвоночника пробежал холодок, но в остальном пират ничем не выразил своего беспокойства. Эта сука Черный Вереск чует страх и слабость за версту.
— Я ведь отправила тебя в Вайтран. Или в Морфал, в Фолкрит, даэдра в задницу! — губами Мавен владела сухая вежливая улыбка, в ласковом тоне отчетливо звучал гнев. — Куда угодно, но ты должен был вернуться с головой Белого Крыла. И что же я вижу? Ты и не думаешь покидать Рифтен, сидишь подле своей окотившейся сестрицы. Кстати, кто у нее?
— Две дочки и сын, — пальцы зудели от желания сжать рукояти скитимаров и отсечь черноволосую башку этой нордской мрази. У нее такой кол в заднице, что его конец у Черный Вереск из глотки торчит, а сама она едва ногами до земли достает, — скоро совсем глаза откроют.
— Очаровательно, — пропела женщина, постукивая ухоженными пальцами по дубовой столешнице. Камо’ри презрительно фыркнул, сморщил нос, ощущая жжение под нашлепкой на левой глазнице. Сразу видно, что ни меча, ни мотыги в руках надменная северянка не держала. Предпочитает действовать слухами, уговорами, ядами… или клинком в чужих руках. Пират уже понял, что именно скажет ему Мавен Черный Вереск.
— Выходит, у тебя трое расчудесных племянников. Говорят, котята очень милы. Дхан’ларасс, вероятно, души в них не чает, — глаза женщины чуть сузились, игра теней превратила ее лицо в злорадно-насмешливую маску. Капли расплавленного золота повисли на ресницах Мавен.
— Конечно. Каждая мать за свое дитя жизни не пожалеет, — выплюнул сутай-рат, скромно потупив взгляд. В очаге жарко пылал огонь, но Камо’ри чувствовал ледяное дыхание. Обливион на голову Черных Вересков! Азурах одна знает, есть ли засланец Мавен в гильдии. Женщина плавно поднялась на ноги. Губы плотно сжаты, глаза поблескивают остро, будто каленая сталь.
— Верно, мать на все готова ради сына. Даже мертвого. Поэтому ты принесешь мне голову этой эльфийки. По своей воле или нет, — в тонких аристократичных пальцах зашуршал пергамент. — Как зовется твой корабль? «Меч Алкоша»? — северянка недобро усмехнулась. Ее улыбка отдавала желчью. — Знаешь ли ты, что я только росчерком пера могу сделать так, что твое судно никогда не покинет гавани? Или вообще будет конфискован. Корабль же имперский? Тогда почему им правит каджит? — женщина помолчала, после чего облизнулась, как сучка, учуявшая сахарную кость. — Тебе не кажется, что котов нынче много в Рифтене? Ты, твоя сестра… и трое котят. Нежеланных ублюдков принято топить, верно? — смех Мавен, низкий, хриплый, резко захлебнулся при виде обнаженного скитимара. Она отступила на шаг и побледнела, ощутив спиной твердость стены. Но самоуверенное высокомерие вернулось к ней в тот же миг. — Ты не посмеешь, — заявила норжанка, испепеляя каджита взглядом, — не дерзнешь поднять меч против Черного Вереска!
Стоит ей закричать — и пропал Камо’ри. Сбегутся все, включая ее старшего сына, и к утру голова сутай-рат будет отправлена в подарок Ларасс. Не допусти Алкош, чтоб молоко у сестры пропало… но рифтенская сука слишком горда, что бы вопить. Пират молнией ринулся вперед, но и Мавен шарахнулась в сторону, спасаясь от широкого лезвия скитимара. Острие клинка распороло рукав ее бархатного кафтана, ткань обагрилась кровью. Северянка упала на колени, и только сейчас страх дворянки, густой и вязкий, поплыл в воздухе. Мавен полоснула по Камо’ри жгучим, исполненным ненависти золотистым взглядом.
— Ты поплатишься за это! — прохрипела она, зажимая ладонью рану. Черная кровь сочилась меж ее пальцев, с глухим стуком разбивались капли об пол. — И сестрица твоя! А ее отродья пойдут на корм собакам!
