— Маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю, — отвратительным фальцетом продекламировал он, хлопая в ладоши. Посыпались слабые, неуверенные смешки, под ноги шуту покатилась монетка. Деметра глухо зарычала, но маска, тесно обнимающая ее лицо и защищающая кожу от обжигающих солнечных лучей, впитала в себя сей яростный звук. Чокнутый паяц! Ей итак дурно, еще он тут пищит! Женщина не без удовольствия приложила ногой по по заднице шута, склонившегося за монеткой. Цицерон упал на землю лицом вниз, вызвав очередной приступ веселья у прохожих. Голова Хранителя ответила глухим стуком на поцелуй с булыжниками, коими вымощена дорога славного города Рифтена.

— Ой-ой-ой, больно, — шут поднял на Деметру глаза, обиженные и умоляющие, как у побитого щенка. — Зачем слышащая это сделала? Чем Цицерон провинился, ведь он так верно служит Слышащей и Матери… — мужчина резко замолчал. На долю мгновения Дроконорожденной показалось, что ее пинок оказался судьбоносным и Хранитель наконец пришел в себя, но, увы, следующая фраза паяца обратила в прах ее надежды. — Цицерон проголодался… Цицерон хочет пирог… или морковку… эй, Слышащая, куда ты?! — темный брат вскочил на ноги и кинулся вслед за Деметрой. — Подожди, не оставляй Цицерона одного!

***

— От имени ярла Рифтена, Лайлы Руки Закона, я приговариваю вас к смертной казни, — чуть хриплый голос Мавен Черный Вереск эхом разносился над притихшей толпой мещан. Женщина упивалась всеобщим вниманием, будто сладким вином. Пусть венец ярла носит другая, но реальная власть сосредоточена в ее руках, унизанных золотыми кольцами, но умеющими держать оружие. Мавен поправила свой тяжелый бархатный плащ, отороченный мехом снежного волка, ее надменные золотистые глаза скользнули по лицам разбойников, стоящих на коленях в окружении стражи, и остановились на одном из эльфов, босмерке. Золотисто-каштановые волосы слиплись и потемнели от пота и грязи, обычно белая прядь у виска, заплетенная в косичку, кажется грязно-серой, на остром скуластом лице потеки краски — жалкие остатки боевого раскраса, но темно-янтарные глаза по-прежнему живые и цепкие и с холодным, поистине северным спокойствием взирают на аристократку Рифтена.

— Тинтур Белое Крыло, — Черный Вереск произнесла имя разбойничьей королевы медленно, будто пробуя его на вкус. Стражник рывком поставил босмерку на ноги, — твоим преступлениям настал конец. Сегодня топор палача свершит правосудие, и многие буду отомщены, — в том числе и ее сын. Лицо Мавен потемнело при воспоминании о Сибби. Эта остроухая сука подвесила его за ноги на дереве, и ее головорезы тренировались на нем в стрельбе из лука. Использовали одного из Черных Вересков как живую мишень… сердце словно сдавило стальными тисками, к горлу Мавен подкатил колючий ком. Женщина поспешно сморгнула слезы. Нельзя плакать. Нельзя показывать свою боль, свою слабость. Это не достойно ярла. Пусть и будущего. Рано или поздно Лайла не сможет удержать трон. Губы Черный Вереск тронула сухая улыбка, — начинайте. Думаю, сегодня можно обойтись и без молитвы. Боги итак радуются вашей смерти.

***

Бриньольф тихо присвистнул, когда первый из заключенных опустил голову на плаху.

— Ты погляди, как Мавен-то лютует, — хмыкнул он с кривой улыбочкой. Сунув большие пальцы за пояс, мужчина повернулся к сутай-рат. Каджитка меланхолично чистила ногти кинжалом, ни чуть не интересуясь происходящим. Ветер ласково ерошил ее бежево-серую шерсть, играл массивными золотыми кольцами в острых ушах, на что украшения отвечали ему тихим звоном.

— Эй, детка, ты же так все зрелище пропустишь, — глухой стук, и голова эльфа, данмера, падает в корзину. В воздух взлетают испуганно-радостные крики, кое-где звучит смех. Тело заваливается на бок, бьется в агонии, ярко-алая кровь обильно орошает уже напоенную дождем землю.

— Меня совершенно не волнуют подобные… увеселения, — сутай-рат важно шевельнула усами. — Слишком грязно. Чистая показуха. На место казненных придут другие. А все это… Черный Вереск просто хочет отомстить за своего сынка.

— Эй, потише, детка, — пальцы Бриньольфа сжали локоть каджитки. — Хоть мы и на короткой ноге с таном, не стоит забываться, Дханларас.

— Дхан’ларасс! — воровка передернула плечами, вырывая руку из плена Соловья. — Прежде, чем давать советы, научись сначала правильно произносить мое имя!

— Ладно, ладно, прости, детка… хочешь, тебе за ушком почешу? — он протянул руку, но сутай-рат рассерженно зашипела, отстраняясь. — Все, понял я, понял… детка, какая же ты все-таки злючка, — мужчина отвернулся от напарницы. Дхан’ларасс пригладила слегка растрепавшуюся шерсть и убрала клинок в ножны. Казнь Белого Крыла — довольно громкое событие. Разбойничья королева умудрилась насолить семье Черный Вереск, а такое в Рифтене и его окрестностях не прощается. Глядя на коленопреклоненную разбойницу, невозможно было подумать, что эта хрупкая и миниатюрная, как и все лесные эльфы, босмерка сумела собрать одну из самых больших шаек в Скайриме и больше года терроризировать всю округу. Помимо крупных краж и разоренных караванов Белому Крылу приписывали невероятную ненависть и жестокость к нордам. Дхан’ларасс презрительно фыркнула. Не переносить нордов и жить в Скайриме… это такая же глупость, как воровать, а потом самому же и возвращать краденое. Но у эльфийки талант, определенно. Не зря ее называют разбойничьей королевой. Пока она не убила Сибби, бандой Белого Крыла особо не интересовались. А когда тело парня нашли, и новость долетела до ушей его матери, цена за голову босмерки стала просто баснословной.

— Я слышал, она съела его глаза, а из берцовой кости сделала себе рукоять для кинжала, — взволнованно выдохнули позади каджитки.

— Да, да, босмеры запросто людей жрут и друг друга! Типа, это честь…

— Да плевать на их сраную честь! Пусть уже рубят, и дело с концом!

Когда Тинтур Белое Крыло склонила голову в прощальном поклоне перед палачом, толпа взревела. Глаза Мавен мерцали расплавленным золотом, горели жаждой крови, казалось, сейчас она выхватит меч и собственноручно казнит разбойницу. Дхан’ларасс нервно повела носом, от острого запаха крови у нее кружилась голова. Скорей бы этот балаган закончился… палач поплевал на руки, замахнулся, лезвие его секиры хищно сверкнуло…

— О-о-о.. Цицерон много слышал о работе палача, — сладко пропищал шут, проталкиваясь вперед и мимоходом успев дернуть Дхан’ларасс за хвост. Каджитка оскалилась, руки сами легли на рукояти клинков, но наглец был уже далеко, приплясывал вокруг плахи и ошеломленного карателя. — Руби, руби, руби, руби… а потом снова — руби, руби, руби, руби… И-хи-хи-хи…

========== KiiR Tah (Дитя стаи) ==========

Ярость клокотала в груди Деметры, раскаленной, кипящей лавой затопила ее сознание. Руки сжались в кулаки, ногти впились в ладони, бретонка почувствовала боль даже сквозь плотную кожу перчаток. Глаза Довакин, сверкающие расплавленным серебром, впились в вертлявую фигуру Цицерона испепеляющим взглядом. Шут же, демонстративно не замечая, продолжал самозабвенно кружить вокруг палача и разбойницы, корча рожи. Титаническим усилием подавив желание запустить в Хранителя заклинанием помощнее, бретонка сделала глубокий вздох и мысленно досчитала до десяти. Ну… кто бы мог подумать, что простое, невинное замечание Драконорожденной о том, что печально смотреть на казнь одного из самых способных убийц?! Стражники и горожане хихикали над кривляньями Цицерона, но вот Мавен было вовсе не до смеха. Лицо знатной дамы превратилось в застывшую, окаменевшую маску ледяного гнева. Деметра приглушенно выругалась. Если Черный Вереск отдаст приказ, даже ее репутация не спасет паяца. Чтобы улизнуть, Цицерону придется искупаться в местных каналах. Вряд ли надменная рифтенская стража рискнет окунуться в дерьмо, пусть и по приказу своего почти ярла. Довакин не удержалась от смеха, и он слетел с ее губ, но из-за маски ее веселое хихиканье превратилось в судорожные всхлипы.

— Какая скучная у тебя работа, — заключил Цицерон, качая головой, — то ли дело быть шутом: пляши, пляши, пой, пляши, убивай, трави котят, ухаживай за Матушкой, за ненаглядной, любимой, драгоценной Матушкой… о, как Цицерон тоскует по Матери!..