<b>Фрейд</b> сидит за столом, попыхивая сигарой. Это худощавый пятидесятилетний человек среднего роста, с бородкой; на вид проницателен и энергичен; одет в старомодный сюртук — продуманно и консервативно. Перед ним расположился Юнг; его ноги не помещаются на знаменитой кушетке и неловко выступают за ее край.
4 марта 1907 года; время — едва за полночь.
Юнг. В этом сне происходит следующее: какого-то жеребца при помощи тросов вздергивают на значительную высоту; вообще говоря, лошадей там несколько, но мое внимание привлекает именно каурый жеребец. Внезапно один трос лопается, и бедняга летит вниз. Как ни странно, он не разбивается, а просто вскакивает на все четыре ноги и галопом уносится прочь, сдерживаемый только тяжелым столбом, который волочится за ним по земле. Вдруг на пути возникает верховой на жалкой лошаденке, и жеребец волей-неволей замедляет бег; а перед лошаденкой возникает тарантас, и наш скакун вынужден еще более умерить свою прыть.
Фрейд ненадолго задумывается.
Фрейд. Надо полагать, жеребец — это вы.
Юнг. Да.
Фрейд. И в какой-то степени ваши надежды рушатся, отсюда — падение.
Юнг. Или же это указывает на мои поиски собственного пути.
Фрейд. Теперь относительно столба…
Юнг. Должен признаться, в студенческие годы меня прозвали Столбом — за мой рост.
Фрейд. Хм.
Юнг. Всадник мешает мне продвигаться вперед…
Фрейд. Так-так.
Юнг. Как я подозреваю, это соотносится с первой беременностью моей жены. Мне тогда пришлось отказаться от стажировки в Америке.
Фрейд. Н-да, Америка. Вы правы: для каждого из нас это необычайно заманчивая территория.
Юнг. А возникший впереди тарантас и вовсе перекрыл мне дорогу; очевидно, он знаменует собой опасение, что две наши дочурки, а с ними и другие дети, которые появятся в нашей семье, свяжут меня по рукам и ногам.
Фрейд. Да, как отец шестерых детей, могу подтвердить, что это неизбежно, не говоря уже о финансовых проблемах.
Юнг. Нет-нет. К счастью, моя жена располагает баснословным состоянием.
Фрейду требуется несколько мгновений, чтобы переварить этот факт.
Фрейд. А-а-а. Да, это весьма удачно.
(Он хмуро прокручивает в голове все, что услышал.)
Теперь насчет столба.
Юнг. Да?
Фрейд. С моей точки зрения, целесообразно будет задуматься о том, что он символизирует пенис.
Юнг. Согласен; в таком случае логично предположить, что страх бесконечной череды беременностей накладывает некоторые ограничения на сексуальность.
Фрейд. Но сексуальные отношения как таковые, я полагаю, можно считать удовлетворительными?
Юнг. Абсолютно.
Ответ прозвучал слишком пылко; Фрейд поднимает на Юнга благожелательный взгляд. Юнг отводит глаза и с преувеличенным старанием раскуривает трубку.
Фрейд. Ваша интерпретация звучит вполне убедительно; конечно же, кому, как не вам, досконально знать этот предмет. Но должен заметить: если бы такое сновидение посетило кого-нибудь из моих пациентов, я бы сказал, что количество сдерживающих факторов, мешающих нашему бедному жеребцу, указывает на сознательное подавление сильнейшего полового влечения.
Юнг. Верно.
(Посасывает трубку.)
Да, это имеет место.
Фрейд не может сдержать едва заметную торжествующую улыбку.
Фрейд. Ваше письмо про пациентку из России стало для меня настоящим подарком. И какой поразительный успех!
Юнг. Да, заметное улучшение после снятия первоначального напряжения шло как по маслу. Мы понаблюдали ее в клинике еще пару месяцев, но в этом даже не было особой необходимости. Потом она получила от нас рекомендацию в университет, на медицинский факультет, и сейчас прекрасно учится. Живое доказательство эффективности вашего психо-анального метода.
Фрейд. Психо-ана-ли-ти-ческого.
Юнг. Разве так?
Фрейд. Да, это более логично и более благозвучно. По крайней мере на мой слух.
Юнг. Вам виднее.
Фрейд. Вы до сих пор ее наблюдаете? Вашу девушку из России?
Юнг. Да, сбор материала продолжается. К примеру, на днях она мне призналась, что в возрасте от четырех до одиннадцати лет подвергала себя весьма специфической процедуре: приседая на одной ноге, пыталась вызвать у себя дефекацию и одновременно — не допустить дефекации. К слову, она временами не опорожняет кишечник до двух недель кряду и при этом, по ее собственному заверению, испытывает ни с чем не сравнимое блаженство.
Фрейд. Занятно. В моей практике те пациенты, у которых фиксация остается на анальной стадии эротического развития, нередко сообщают весьма любопытные подробности. И вполне естественно, что им присущи сходные черты характера. Они привередливы, сверх меры чистоплотны, упрямы и чрезвычайно прижимисты в отношении денег. Надо думать, ваша русская пациентка обнаруживает те же качества.
Юнг. Представьте себе, нет; ничего похожего.
Фрейд. Ну-ну.
Он пыхает сигарой, очевидно в некотором раздражении.
Юнг. Насколько я могу судить, мазохистские аспекты ее состояния имеют более глубокие корни, нежели любая анальная фиксация, доступная нашему изучению.
Фрейд. Но первое неразрывно связано со вторым.
Юнг. Могу только сказать, что она довольно несобранна, эмоционально отзывчива — и при этом полная идеалистка.
Фрейд. Что ж, наверное, это и есть русский тип.
Юнг. Кстати, она была несказанно рада, что я отправляюсь в Вену для встречи с вами. Почитает вас как своего спасителя. Косвенного.
Фрейд, прищурившись, смотрит на Юнга.
Фрейд. Она — девственница?
Юнг. Да, безусловно. То есть почти наверняка. Нет, точно.
Его легкое замешательство не ускользнуло от Фрейда, который, посасывая сигару, вернул себе благодушное настроение.
Фрейд. Вы даже не представляете, до какой степени мне важно быть уверенным, что после меня останется хотя бы один человек, способный написать мой некролог и продолжить мое дело.
Юнг. Ну, что вы, пройдет еще год-другой — и ваши труды, ничуть не сомневаюсь, получат всеобщее признание.
Фрейд, печально улыбаясь, покачивает головой.
Фрейд. Очевидно, вы не догадываетесь, какое непримиримое и мощное сопротивление встречает наша работа. На нас ополчился весь цвет медицинской науки — оно и понятно; эта свора требует отправить Фрейда на костер, но все это — мышиная возня в сравнении с той бурей, какая грянет в обществе, когда наши идеи — в искаженном, подтасованном виде — начнут просачиваться в сознание широких масс: на нас обрушится полное неприятие, бешеная ненависть, неудержимая злоба… Вы даже представить такого не можете.
