Сабина. Мое тело, мое тело, в моем теле кто-то чужой. С двумя головами.
Юнг отвечает едва заметным сочувственным кивком. Потом расправляет плечи и вытягивается во весь свой внушительный рост.
Юнг. Позвольте объяснить, что входит в мои планы: я предлагаю, чтобы мы с вами ежедневно встречались в этом кабинете на пару часов — просто для беседы.
Сабина. Для беседы?
Юнг. Совершенно верно. Просто для беседы. Посмотрим, удастся ли нам выяснить, что именно вас беспокоит. Чтобы по возможности вас не отвлекать, я буду сидеть вот там, позади вас, а к вам просьба: ни под каким видом не оборачиваться и на меня не смотреть.
Ставит второе кресло у нее за спиной, шагах в пяти-шести, чуть в стороне, и садится. По лицу Сабины пробегает тик, в глазах появляется настороженность.
Итак. Вы родом из…
Сабина. Из Ростова. Из Ростова-на-Дону. Юнг. Для меня Россия — тайна, покрытая мраком.
Сабина. Мой город — особенный, он не похож на остальную Россию. Там красиво. До моря рукой подать.
Юнг. Где вы научились так бегло говорить по-немецки?
Сабина. В гимназии. Это был обязательный предмет. Еще не успела забыть.
Юнг. Хм. К сожалению, здесь, в Швейцарии, девушкам не дают такого образования, просто из принципа.
Сабина. Не знаю, можно ли считать это образованием, — учителя были тупы как пробки.
Открыв небольшой блокнот, Юнг положил его на колено; во время этой сцены, как и во время последующих сцен в этом кабинете, он делает для себя пометки.
Юнг. Как вы считаете, что провоцирует ваши припадки?
Сабина, изумленная прямотой этого вопроса, вынуждена сделать над собой усилие, чтобы ответить.
Сабина. Унижение.
(Оба молчат. Юнг сосредоточенно выжидает. Сабина непроизвольно запрокидывает голову и вертит шеей, не в силах противиться жестоким судорогам.)
Любое… унижение или издевательство… невыносимо видеть. Меня начинает тошнить, бросает в пот, в холодный пот, а потом я несколько дней не встаю с постели.
Юнг. Всем тяжело такое видеть. Но это, вероятно, были единичные случаи?
(Долгая пауза; Сабина явно терзается. В конике концов Юнг решает осторожно вернуть ее к беседе.)
Разве не так?
Сабина. Нет, не единичные, они происходили постоянно, сплошь и рядом.
Юнг. У вас дома?
Сабина. Мой… отец все время устраивал скандалы, вечно злился… на моих братьев.
Юнг. На ваших братьев?
Сабина. Угу.
Юнг. А на вас?
Сабина. Иногда… пожалуй. Но в основном доставалось моим братьям.
Юнг. И что он делал?
Сабина. Кричал и еще… кричал. Лупил их.
Корчится на стуле, у нее подергивается колено; контролировать выражение лица ей уже не под силу.
Юнг. Но вы любите отца?
Сабина. Ну да, только я не могла… не могла… на него порой нападала такая тоска, а я не могла… гордыня… когда любишь, это самое болезненное… Я даже…
(Умолкает и задумывается. Юнг выжидает.)
Я даже не могла…
Юнг. Да?
Сабина. …общаться с ним по-французски…
Юнг. По-французски?
Сабина. Да, я… учила французский и, когда спускалась к завтраку, говорила всем bonjour, но не могла… не могла… его… не могла… его… поцеловать…
У нее неудержимо дергается голова.
Юнг. Сейчас вы сделали паузу — о чем вы думали?
Сабина. Когда?
Юнг. Только что: вы прервались на полуслове. У вас возникла какая-то мысль?
Сабина. Я даже не… ох…
Юнг. Или видение? У вас было видение? Сабина. Да, видение… точно.
Юнг. И какое же было видение?
Сабина. Рука.
(Корчится в кресле и долго молчит, но в конце концов успокаивается и продолжает почти шепотом.)
Рука моего отца.
Юнг, чтобы не нарушить доверительность, тоже понижает голос.
Юнг. Почему вы думаете, что видели именно его руку?
Сабина. После того как… всякий раз, когда он нас избивал… после этого…
Юнг. Продолжайте.
Сабина. Он заставлял нас целовать ему руку. Содрогается и ерзает. Юнг делает пометки в блокноте.
СЦЕНА 3
В квартире. <b>Эмма</b> сидит, безмятежно наблюдая за <b>Юнгом</b>, который в глубокой задумчивости расхаживает по комнате со стаканом воды в руке.
Юнг. А затем у меня состоялся разговор с ее матерью.
Эмма. Так-так. И что это за особа?
Юнг. Бесчувственная. Одно слово — дантистка.
Эмма. Ох.
Юнг. Утверждает, что любит свою профессию, а у самой хищный блеск в глазах. Жалуется, что у Сабины слабое здоровье.
Эмма. Истеричность?
Юнг. Нет-нет, постоянные соматические заболевания. Дифтерия, скарлатина, то одно, то другое. Запоры.
Эмма. Бедная девочка.
Юнг. Пренебрежительно отзывалась о ее повышенной чувствительности: мол, жалеет нищих, переживает, что на Кавказе голод. Мечту Сабины выучиться на врача осмеяла как нелепую прихоть.
Эмма. Сочувствия ни на грош.
Юнг. Говорит, Сабина всегда была слишком умной, заносчивой, не находила общего языка с нормальными людьми.
(Качает головой и залпом выпивает воду.)
Мне бы чего-нибудь покрепче.
Эмма. Не положено, уж извини.
Юнг. Это курам на смех — неужели господин директор полагает, что его подчиненные станут напиваться и устраивать оргии в больничной столовой?
Наполняет стакан водой из графина.
Эмма. Но лечение сдвинулось с мертвой точки?
Юнг. Хотелось бы надеяться; впрочем, не знаю. Мне этот случай чрезвычайно интересен. Но внутренний голос подсказывает, что я был чересчур многословен.
Эмма. Кто бы мог подумать!
Она явно его поддразнивает, но он слишком поглощен своими мыслями, чтобы это заметить.
Юнг. Мне нужно последить за собой, чтобы поменьше говорить самому; чтобы не перебивать.
СЦЕНА 4
Отдельная палата в клинике «Бургхёльцли»; время позднее. <b>Сабина</b> в ночной сорочке сидит на кровати. Она поднимает голову, когда в палату с лучезарной улыбкой входит <b>медсестра</b>, годами ненамного старше ее самой.
Медсестра. Пора баиньки!
