— Так что нам теперь делать? Единственного человека, который что-то знал обо всем этом, убили.

— Подождем следующего убийства. Их должно быть больше. В конце концов, у Пека не было книги, несмотря на то, что думали убийцы.

— Но как…

— В кабинете не было безопасного места, чтобы спрятать ее. Хранение ее в доме только привлекло бы тех, кто искал ее, а судя по фотографиям на столе, он был семейным человеком, так что, скорее всего, хотел защитить их, удержать подальше от самых непривлекательных сторон своего бизнеса. Разве что Пек спрятал книгу в каком-то третьем месте, что маловероятно. Я бы сказал, что кто-то забрал книгу у него, и убийца скоро узнает об этом. Это кто-то, кто может оставаться незамеченным в поле зрения, кто-то, кому он доверял. Скоро будет больше убийств, больше предупреждений для того, у кого сейчас книга.

(Боже, он заставлял это звучать так чертовски просто.)

В дружеском молчании они поплелись через луг обратно в школу.

И опять Джон поразился, насколько странной стала его жизнь. Меньше, чем за две недели, перейдя в новую школу, он подружился с (вероятно, возможно, определенно) чокнутым соседом по комнате и посетил место преступления.

Пресловутый (вероятно, возможно, определенно) чокнутый сосед, шедший перед ним, заметив, что Джон больше не идет рядом, остановился и подождал, пока он догонит его, как можно лучше пытаясь сделать вид, что это получилось случайно.

Джон ухмыльнулся.

Он бы за это целый мир отдал.

Проходили недели. Последние неясные дни лета сменились неожиданно холодной осенью. Ни одной новой жертвы не было, и Шерлок становился все более угрюмым и замкнутым. Количество отвратительно пахнущих экспериментов и оскорблений интеллекта Джона возрастало, что иногда делало жизнь в 221 почти невыносимой. Не помогало и то, что Шерлок, казалось, решил разбивать каждую возможность отношений Джона с Сарой.

— Что, блин, ты там пишешь? Ты не отрываешься от блокнота уже двадцать минут, — Сара заглянула через его плечо, взгляд скользнул по строчкам французского, написанных аккуратным почерком Джона.

Урок французского, кажется, был единственным местом, где он мог говорить с Сарой без Шерлока, появляющегося из ниоткуда и объявляющего миру, и Саре в частности, что Джон пускает во сне слюни или еще какую-нибудь случайную и, обычно, ложную информацию, которую, как предпочел бы сам Джон, миру знать бы не следовало.

(К тому же, он не пускал слюни. Это была наглая ложь.)

— “Bien que je voudrais que dire qu’il est mon meilleur ami, Sherlock peut être d’une arrogance incroyable, ainsi que l’ignorance quand il s’agit de connaissances de base,” прочитала Сара, прежде чем он смог закрыть запись ладонью. — “Несмотря на то, что я бы назвал его своим лучшим другом, Шерлок бывает крайне высокомерным, и крайне невежественным по отношению к элементарным фактам”. Ты очень много о нем пишешь.

Джон покраснел.

Мадам Бертран несколько недель назад дала им задание — вести дневник, чтобы практиковать навык сочинений. Джон начал записывать, что происходит с ним каждый день (Проснуться. Спорить с Шерлоком. Идти на уроки. Спорить с Шерлоком. Лечь спать. Быть разбуженным посреди ночи Шерлоком. Спорить с Шерлоком. Повторить). Но медленно, без какого-либо его собственного намерения, главным объектом его дневника стал его сосед по комнате, что не ускользнуло от Сары, и она не упускала возможности поддразнить его.

(Шерлок заполучил дневник в руки только однажды. Это было как раз после того, как Джон написал об убийствах, отчаянно нуждаясь написать хоть что-нибудь, зная, что мадам Бертран едва ли будет читать все, разве что мельком посмотрит, чтобы убедиться, что они на самом деле используют французский язык. Оставить блокнот на кровати было ошибкой; когда он вернулся с обеда, то обнаружил Шерлока, листающего страницы, на его лице была смесь скуки и отвращения.

— Прочитал в твоем дневнике все о Брукс и Пеке, — услышав, что вошел Джон, Шерлок сел и запустил в него блокнотом.

— Что думаешь? И как ты смог это прочитать? Ты выбрал латынь, а не французский, — Джон попытался поймать блокнот или увернуться, но тот все равно врезался прямо ему в голову.

— Я свободно говорю на французском. Моя мать родилась в Париже. И я думаю, что это искаженная, романтизированная версия событий, перенасыщенная гиперболами, чтобы добавить дешевое чувство волнения и ожидания, и ты абсолютно не знаком со сослагательным наклонением. К тому же, мне не нравится, что ты характеризуешь меня как холодного и грубого.

(Джон не знал, чего еще он ждал.)

— Что ты имеешь в виду под “крайне невежественным по отношению к элементарным фактам”? Разве он не что-то вроде гения? — голос Сары был мягким и донесся неожиданно близко по отношению к его уху, и Джон приложил все усилия, чтобы проигнорировать разливающееся по грудной клетке тепло. — К тому же, ты знаешь, что у тебя отвратительный французский, и если ты перейдешь в следующий класс, это будет чудом?

— Ой, отстань, — сказал он, предпочитая умолчать о том, что единственной причиной, по которой его пускали на уроки французского, было то, что ему удавалось уговорить Шерлока ночью помогать ему с домашним заданием. — И просто… Он не знает простых вещей. Такие, что знают все с начальной школы. Например, кто нарисовал “Мона Лизу” или что Земля вращается вокруг Солнца.

Сара подняла брови.

— Он не знал, что Земля вращается вокруг Солнца? — спросила она скептически.

— Поверь, я был так же шокирован, как ты.

С минуту Сара молчала, накручивая кончики волос из хвостика на пальцы.

— Знаешь, ему повезло, что ты у него есть. Ты уверен, что он это понимает? Или сам хоть понимаешь?

— Я… Эээ…

— Господи, я забыла, насколько слепыми могут быть парни. Я серьезно, иногда ты ведешь себя так, как будто у тебя никакой жизни, кроме него. Когда ты последний раз общался с другими людьми или, я не знаю, на свидание ходил? — на последние слова было сделано ударение, которое не мог не уловить даже Джон.

У него во рту внезапно пересохло, и пришлось прилагать титанические усилия, чтобы заставить себя что-то сказать.

— У меня есть жизнь помимо Шерлока, — все, что он был способен выдать.

Сара усмехнулась и закатила глаза.

— И ты всегда в гуще толпы, правда? Что насчет этой субботы, около шести? Мы можем сходить в город, посмотреть кино или еще что-нибудь.

И теперь Джон окончательно потерял дар речи.

(Скажи что-нибудь, ты, идиот, прошипел голос в его голове Что угодно.)

— Я не могу.

(О черт. Что угодно, кроме этого.)

Улыбка Сары поблекла, лицо чуть вытянулось.

— О. В смысле, я полностью понимаю, не волнуйся насче…

(О боже. Ему надо это как-то исправить.)

— Нет! Нет, я точно хотел бы… сделать это. С тобой. Эм. Просто в эти выходные я должен быть в Лондоне, навестить папу.

(И своего терапевта, но он предпочел не упоминать это.)

— Но вообще, определенно, да, — продолжил он, надеясь, что не выглядит очень уж по-идиотски. — Тогда в следующие. Договорились?

Сара снова широко улыбнулась ему, и он почувствовал, что краснеет.

— Договорились.

Когда днем Джон вернулся в комнату, Шерлок лежал, развалившись на кровати, полуоткрытый ноутбук безучастно лежал на его животе, а он пялился в потолок.

С тех пор, как стало ясно, что никаких убийств в ближайшее время не предвидится, Шерлок ходил мрачнее тучи. В редких случаях, когда он вылезал из кокона своей кровати, то рылся в вещах Джона, несмотря на то, что Джон менял код замка на чемодане три раза, или громко удивлялся о потрясающем отсутствии интеллекта у Джона, у школы, у всего мира в целом.

Несмотря на то, что теперь поведение Шерлока заставляло Джона на стенку лезть, он не мог игнорировать тот факт, что это волновало его и постоянно вертелось у него в голове.

Свет в комнате был погашен, и Джон споткнулся в темноте, врезавшись коленкой в комод Шерлока. Он выругался и нащупал выключатель.