— Так лучше? — спросил Джон, повернув голову, чтобы влажно и жадно поцеловать прижатое к его щеке колено и ощутить, как жёсткие волоски щекочут его губы.

— Д-д-да, — Шерлок дышал с трудом. — О, боже, Джон… это… о, да…

Со счастливой и чуточку самодовольной улыбкой Уотсон начал медленно наращивать скорость, вбиваясь в Холмса, пока тот сквозь всхлипывания и стоны не начал давать сбивчивые инструкции, впившись пальцами в задницу партнёра:

— Подожди, медленнее… сильнее… Боже, да, вот так…

— Коснись себя, — проговорил Джон прерывающимся голосом, чувствуя, как упирающиеся в матрас и поддерживающие вес тела руки начинают деревенеть. — Давай, дотронься до себя.

Шерлок повиновался: он обхватил свой член и без тени элегантности или изящества начал водить по нему рукой; его прерывистое дыхание быстро переходило в короткие резкие вздохи, и Джону пришлось прорычать:

— Господи, Шерлок, дыши, иначе отключишься.

— Джон… о, господи, Джон… это…

Сжав зубы, Уотсон позабыл о накопившейся в мышцах усталости и подстегнул себя «быстрее-быстрее-быстрее». Едва с губ Холмса сорвалось последнее слово, Джон принялся с силой вколачиваться в его тело — и Шерлок поплыл; красивое лицо исказилось, белая шея выгнулась на пёстрых подушках, и доктор почувствовал горячую влагу на своём животе и то, как Шерлок, громко воя, стиснул внутри себя его член. Этот вой был весьма откровенным, и смутившийся Уотсон, глядя на корчащегося в оргазменных судорогах любовника, глухого и слепого ко всему на свете, зашипел: «Замолчи!» — и наклонился, чтобы заткнуть рот Холмса страстным поцелуем, попытавшись хоть немного приглушить его стенания. Конечно, это ему не удалось, но, господи, как сексуально было чувствовать дрожь губ Шерлока на своих губах, когда стоны наслаждения вырывались из его горла, а костяшки длинных пальцев задевали живот Джона, двигаясь в липком тепле, размазанном между их телами. Чёрт возьми, кто бы мог подумать, что Шерлок окажется таким шумным.

Наконец беспомощные невнятные повторения имени Уотсона перешли в жалобные хныканья, и доктор с трудом сглотнул. Господи, он был на грани оргазма, всё тело требовало не останавливаться, толкаться, довести дело до конца, но он стиснул зубы и отодвинулся, боясь сделать Шерлоку неприятно. Лицо и шея Холмса были покрыты ярким румянцем, и Уотсон поймал себя на неуместной мысли, что по цвету они почти полностью слились с ярко-розовой подушкой, которая ночью свалилась на пол. Затем Шерлок глубоко вздохнул и открыл глаза, слегка приподняв уголки губ, и доктор больше не мог думать ни о чём другом.

Улыбки Шерлока были столь разнообразны, как сам Лондон, и Джон не был уверен, что видел все их версии. Была у детектива улыбка одержимого, когда он брался за новое расследование и полностью в него погружался; ещё была искусственная улыбка одними губами, предназначенная для полицейских, влезших с глупыми замечаниями; была и такая, которую Джон впервые увидел прошлым вечером в зимнем саду после того, как похвалил семью Шерлока — самодовольная и счастливая, и прячущая лёгкое смущение. Но улыбка, которой он любовался сейчас, была прекрасной, поразительно невинной и абсолютно непохожей ни на какие другие. Уотсон вспомнил, как впервые увидел ночное небо посреди пустыни и был ошарашен подавляющим великолепием созвездий, рассыпанных по бархатистому мраку, в которых было столько звёзд, сколько он и представить себе не мог.

Не сдержавшись, Джон открыл рот и выдохнул:

— Господи, ты великолепен.

Сияющая улыбка превратилась в хищный оскал, Холмс схватил Уостон за задницу и сказал:

— Давай, покажи мне, как это делается.

— Что? — растерянно спросил Джон. Шерлок притянул его к себе, начав ритмично приподнимать бёдра и побуждая любовника двигаться в нём, и Уотсон отчётливо понял, что долго не продержится и сейчас кончит.

— Если ты такой скромный, — продолжал допытываться Шерлок, теперь улыбаясь, как одержимый, и едва сдерживая смех, — так покажи мне, как это делается. Знаешь, на самом деле ужасно грубо говорить своему партнёру во время секса «замолчи». Я в шоке от тебя, Джон.

Не имея сил сдерживаться, Уотсон толкнулся вперёд, и его тихий смешок перешёл в стон удовольствия.

— По правде говоря, — Джон сам не понимал, что говорит, поскольку все его мысли были заняты невнятным «о-боже-сильнее-да-да-да», — могли подумать, что я здесь тебя убиваю.

Если и последовал ответ, Джон его не услышал. После оргазма Шерлок был расслаблен и податлив, и Уотсон сделал всего несколько движений, прежде чем ритм сломался, превратившись в беспорядочные отчаянные толчки; его яйца поджались, мышцы напряглись, и когда Шерлок подтолкнул его и крепко прижал к себе, Джон, содрогнувшись, наконец шагнул за край. Ему не удалось пережить экстаз беззвучно, хотя его стон был почти заглушён плечом любовника, к влажной коже которого доктор прижал лицо.

Когда Уотсон начал хватать ртом воздух, его сжали сильные руки Холмса, и он почувствовал дрожь во всём теле, будто его колотил озноб: такое с Джоном случалось после изнурительного матча по регби. Сердце стучало в груди молотом, он слегка повернул голову, чтобы несколько раз глубоко вздохнуть, и почувствовал, как губы Шерлока скользят вдоль линии его волос, беззвучно нашёптывая слова и оставляя на коже влажные поцелуи, в то время как язык пробует на вкус выступившие на висках капли пота.

Повернув голову, чтобы запечатлеть на пылающей щеке любимого целомудренный поцелуй, Джон наконец понял, что всё ещё удерживает на локтевом сгибе ногу Шерлока, подняв её под почти невозможным углом. Уотсон с изумлением подумал, что Холмс, должно быть, практиковал йогу — до сих пор он представить не мог, что забросить обе ноги за голову для кого-то могло быть обычным делом. Шерлок всё ещё прижимался к Джону так, что чувствовалось быстрое и неровное биение его сердца, но доктор попытался отодвинуться, не в силах избавиться от мысли, что его партнёру должно быть очень неудобно. Едва почувствовав это движение, Шерлок немедленно ослабил хватку и подтолкнул Джона в плечо, неправдоподобно простонав:

— Слезай. Ты тяжёлый.

Выпутавшись из его объятий, Уотсон откатился на край, чтобы снять презерватив, а когда попытался вернуться обратно, то обнаружил, что Холмс уже тут как тут — подполз под бок и почти улёгся сверху, мурлыча в плечо Джона, как кот-переросток.

— Ты такой же тяжёлый, как и я, — заметил Джон, крепко обняв забросившего на него ногу Шерлока. Он решил, что такой Шерлок ему очень нравится: оставляющий пустовать почти всю большую удобную постель, чтобы спать на крошечном пятачке около Джона; любящий уютно обниматься после секса, хотя из-за разницы в их росте позиция, при которой ступни Уотсона были зажаты едва не между коленями Холмса, казалась немного нелепой.

— Но ты служил в армии. Ты привык к трудностям, — пробормотал детектив, прижавшись лицом к шее своего доктора, из-за чего его слова звучали несколько невнятно. Джон с ленивым удовлетворением прислушивался к этому мурлыканью и пальцами расчёсывал влажные кудри, щекочущие его лицо, думая при этом, что физические неудобства — это одно, но как он справится с неизбежным унижением за предстоящим завтраком?

Шерлок вздохнул, с лёгкостью прочитав мысли партнёра.

— О, расслабься. В соседней спальне всего лишь Эвандер. Он не против, — Джону показалось, или в приглушённом голосе Шерлока послышалось смущение? — Может, он ещё спит. В любом случае, тебе должно быть лестно.

По правде говоря, возражения Холмса были малоутешительными, хотя он несомненно предпочёл бы вынести пытку, чем признать это. Уотсон сдержал смех, коротко ответив:

— Я бы удивился, если бы он не проснулся после такого.

Несколько успокаивал тот факт, что Эвандер был самым свободомыслящим представителем клана Холмсов, даже больше, чем милая бабушка Шерлока, которая, к несчастью, была их соседкой по спальням с другой стороны, но мысль о понимающих глазах бойкого кузена, устремлённых на них обоих поверх чашечки кофе, не могла не тревожить.