Когда на прикроватной тумбочке завибрировал мобильный доктора, Шерлок выругался. Уткнувшись в обнимающую его руку Джона, он проворчал:

— Если это Лестрейд, пусть отцепится. Даже если это шесть серийных самоубийств или неподдающаяся расшифровке тайнопись.

Уотсон протянул другую руку и схватил телефон. На дисплее было оповещение о текстовом сообщении от неизвестного абонента. Открыв его, Джон рассмеялся и прочёл его вслух:

С Рождеством, Джон. На случай, если вам когда-нибудь надоест мой проблемный кузен, я оставляю свой номер. Обязательно мне позвоните! ЭХ

— Боже, твоя семья невыносима, ты сам понимаешь это? Откуда у него, чёрт возьми, мой номер? — с быстрой усмешкой взглянув на Шерлока, Джон увидел, как на его лице борются недовольство и смех.

— Господи, Эв совсем стыд потерял, — и Холмс собственнически обнял своего мужчину за талию, что доставило Уотсону безмерное удовольствие. — Он не должен тебя получить. Ты бы умер с ним от скуки через неделю.

— Возможно. Хотя не знаю, иногда иметь немного мира и покоя было бы неплохо.

Только Шерлок открыл рот для категоричного «скукота», как его прервал новый сигнал входящего СМС; открыв сообщение, Джон прочёл:

PS. Передайте от меня поздравления с Рождеством и Дэйву. ЭХ

Доктор был озадачен, но вдруг почувствовал, как напряглось тело его партнёра. Он с недоверием посмотрел на детектива.

— Дэйв — это ты?

— На самом деле Дэвид, — Сказал Шерлок предостерегающим тоном. — Дэвид Шерлок Холмс. Майкрофта дразнили в школе из-за его имени, и родители решили дать мне возможность быть обычным.

Сбитый с толку нотками недовольства в голосе Шерлока, Джон спросил:

— А что не так с именем «Дэвид»? Нормальное имя. У меня была пара приятелей в университете с таким именем.

— Вот именно! Оно глупое! Скучное! В Британии невозможно выйти из дому, чтобы не столкнуться с десятком Дэвидов.

Не будучи уверенным, буквально или фигурально высказался Холмс, Уотсон заметил:

— Ну, могло быть и хуже.

— А Майкрофт и кузены обычно называли меня «Дэйв». Дэйв, — Шерлок отлип от Джона и сел, выплюнув это имя с накопившимся за многие годы отвращением, и посмотрел с вызовом, будто ожидая, что друг засмеётся. — Господи, оно омерзительно.

Приложив нечеловеческие усилия и призвав на помощь всю выдержку военного, Уотсон не позволил себе расплыться в улыбке и потянул Холмса за руку, пытаясь уложить его обратно. Поворчав, Шерлок подчинился, и когда его голова вновь устроилась в изгибе шеи Джона, тот ладонью огладил его плечи, помогая расслабиться, и прошептал в тёмные кудри, как бы пробуя имя на вкус: «Дэвид Шерлок Холмс». Шерлок подскочил как ужаленный и угрожающе прорычал:

— Даже не вздумай…

— Я не буду писать об этом в блоге, — поспешил заверить его Джон, пытаясь предупредить неминуемый взрыв. — Обещаю. Это будет нашей тайной.

Постепенно Шерлок успокоился под ласково поглаживающей ладонью, и Джон лежал, бездумно улыбаясь и глядя в потолок. Наконец он смог его рассмотреть, и надо было признать, что потолок был действительно необычным: золотые шестиконечные звёзды были вкраплены в сложный геометрический узор, который повторялся тут и там в отделке всей комнаты, напомнив Джону посещение его классом Альгамбры в Испании в рамках культурного обмена.

Дыхание Шерлока замедлилось и совсем успокоилось, и доктор подумал, что детектив задремал. Небесам было известно, как сложно было Холмсу уснуть даже в самых хороших условиях, и когда Уотсон осторожно набросил одеяло на полулежащую на нём фигуру, он подумал, что, возможно, с этой задачей наконец удалось справиться.

Закрыв глаза, Джон вспоминал, как отчаянно и едва дыша Шерлок цеплялся за него после оргазма; вспоминал его безнадёжный тон во время их разговора в зимнем саду прошлым вечером; слова, которые беззвучно шевелили волосы Джона — Шерлок не хотел быть услышанным; и Джон подумал, что, возможно, не понимал всей глубины чувств Шерлока к нему. В нём зародилось подозрение, что он один из немногих, если не единственный человек в Великобритании, ради которого Шерлок Холмс был готов снять броню, как бы невероятно это ни было. Потому что если Шерлока можно было сравнить с непреодолимой силой, то Джона — с непоколебимой скалой, и бог свидетель, как всегда говорила его мать, он всегда был несговорчивым упрямым камнем, если ему доводилось вбить себе что-то в голову. Джон Уотсон стал для Шерлока Холмса точкой опоры, чем-то, что не давало потерять себя, когда мысли в его мозгу вертелись, как слепящий сверкающий фейерверк.

Обняв Шерлока покрепче и чувствуя прилив радости, Джон спрятал своё лицо в копне тёмных кудрей и больше не пытался сдержать рвущиеся из него слова. Слова, которые вертелись на кончике его языка с того момента, как Шерлок открыл глаза и ослепительно улыбнулся ему какую-нибудь четверть часа назад, но жили глубоко внутри него уже несколько месяцев, с тех пор, как он осознал, что лучше сам умрёт, чем увидит друга убитым, поэтому тогда он схватил Мориарти и велел детективу бежать. Он тихо прошептал:

— Думаю, я люб…

— Нет. Не произноси это.

Холмс вынырнул из дремоты в бодрствование в мгновение ока, и Уотсон ошарашено подпрыгнул.

— Господи, я думал — ты спишь. Что ты сказал?

— Не произноси это, — Шерлоку парадоксальным образом удалось обнять своего доктора ещё крепче и при этом полностью разрушить романтику момента, разве что он надеялся остановить слова Джона, не давая ему дышать. — Не сейчас, в более подходящее время. Так что это не считается.

— Но сейчас идеальное время, — начал горячо настаивать Уотсон, немного уязвлённый таким резким и незамедлительным отпором. — Мы наконец стали парой после многомесячных ухаживаний друг за другом, мы только что занимались сексом, чёрт возьми, сейчас грёбаное Рождество, а ты говоришь мне, что…

Шерлок поднял одну руку, чтобы жестом прервать этот поток, и тут же снова крепко обхватил Джона за талию.

— Что бы ни говорили люди сразу после секса — это не считается. Потому что, — тон его голоса стал небрежным, — за них говорят гормоны и эндорфины. Таково правило.

— Значит, когда я сказал, что ты был великолепен…

— Верно. Не считается. Но в любом случае я оценил твоё отношение.

— Ты оценил моё отношение?

— Да. Благодарю.

Это прозвучало так, словно сосед по квартире благодарил его за чашку чая, и, вспылив, Джон сказал:

— Это глупое правило.

Шерлок наклонил голову и внимательно посмотрел на него.

— Не имеет значения. Это моё правило.

— Ну, откровенно говоря, я думаю, что твоё «правило» высосано из… — Уотсон спохватился и сдержал своё недовольство, так как Холмс, сильно хмурясь, начал расплетать их ноги и отодвигаться, что предвещало вселенскую обиду. Он подумал, что, может, эта размолвка даст детективу серьёзные основания не доверять постельным разговорам любовников. Он схватил Шерлока за руку. — Хорошо, хорошо. Отлично, это твоё правило. Я не буду говорить те слова. А теперь иди ко мне и ложись, ненормальный. Слишком ранний час для таких споров.

Шерлок не торопясь снова умостился под боком у Джона, и тот осторожно спросил:

— А будет считаться, если я скажу это в другое время?

Холмс помолчал несколько секунд и коротко ответил:

— Да. Будет. Если ты скажешь.

— Отлично.

Больше всего детектив любил сюрпризы, и пока его блоггер думал, в каком неожиданном месте он повторит своё признание (В такси? Но как только он произнесёт те слова, они, должно быть, немедленно накинутся друг на друга, так что лучше бы сделать это дома), ему внезапно пришла в голову другая мысль, такая навязчивая, что он не смог ей воспротивиться. Он коснулся лба Шерлока лёгким поцелуем, заранее извиняясь про себя за то, что он собирается сделать, и прошептал с озорством в самое ухо:

— Весёлого Рождества, Дэйв.

Матрас скрипнул и прогнулся под резко развернувшимся Холмсом, и Уотсон не прекратил хихикать, даже когда ему в голову прилетела бирюзовая шёлковая подушка. Прежде чем Шерлок смог повторить атаку, Джон раскинулся на кровати, ухватив любовника за талию и повалив на постель, и их короткая схватка за доминирование закончилась тем, что доктор уселся верхом на Шерлока, удерживая его запястья прижатыми к матрасу над головой.