Он замер, медленно переводя взгляд на сестру.

- Как нет? А где оно?

- Я его сожгла, - Алёна потупила взгляд, рассматривая блестящие оборки платья Нэнси.

- Ты хочешь его сохранить и использовать против меня! Это улика, и ты, ты - предательница! Как хочешь, дело твое! Лучше в кандалы, чем такая семья! Я не могу так больше! Да отцепись ты от этой дурацкой куклы! - он резко выхватил Нэнси и швырнул ее на пол. Фарфоровое тельце зазвенело от столкновения с полом, готовое расколоться на сотни маленьких осколков. Нэнси захлопала глазками, оглушенная на миг собственным звоном, а когда всмотрелась опять во тьму комнаты Алёны, пришла в смертельный ужас.

Влад, словно охваченный самим дьяволом, толкнул девочку на кровать, но неудачно, и она ударилась виском об угол стоящего рядом прикроватного столика. Судорога прошлась по телу девочки, и кровь фонтаном брызнула из рассеченного виска. Влад в недоумении склонился над ней, попытался зажать рану рукой. Нэнси захотела кричать, бежать вон из комнаты, всем своим существом ощущая страх за жизнь хозяйки. Но что она могла? Она всего лишь кукла... Она зажмурилась и молила о том, чтобы кто-то пришел, помог, спас, сделал хоть что-нибудь.

Когда она осмелилась открыть глаза, Влад сидел у подножья кровати и монотонно укачивал бездушное тело своей сестры, лицо которой застыло недвижно, как у недоделанной куклы. Его рубашка, лицо и руки были в темной блестящей в лунном свете крови. Нэнси знала, что Алёна была мертва, и ее безвольная ручка свисала на пол, бледная и стремительно теряющая тепло, как и все вокруг в ее комнате.

Где-то скрипнула половица, и юноша словно очнулся ото сна. Он вздрогнул, оглянулся, словно впервые познакомился с давно обитавшим в этой комнате ужасом. Глаза его скользнули по профилю сестры, расширились, и слезы отчаяния заструились по щекам.

- Алёна, Алёнка, что... что это?

Он поднялся на кровать, словно тряпичную куклу, держа ее тело на руках, и аккуратно разметил его поверх одеяла, и задрожал.

- Боже, Алёнка, это что... это я сделал... такое?

Словно неведомая сила скрутила его, выворачивая наизнанку. Он скрючился, пробиваемый крупной дрожью, как в лихорадке.

- Я не хотел... Эта жизнь в казарме, я просто сам не свой...

Он открыл глаза. На полу лежал оброненный Алёной пояс ее синего шелкового платьица, которое накануне перешивала мама. Нэнси видела, как Влад решительно схватил пояс, поднялся, и, не оборачиваясь, твердым шагом вышел во тьму коридора.

Нэнси замолчала, отчаянно моргая щеточками ресниц от душивших ее слез. В пыльной гостиной повисла немая могильная тишина, и затхлый сырой воздух, пропахший горькой плесенью, уплотняется так, что невозможно дышать. Кукла тяжело вздыхает.

- Остальное я узнала уже из криков слуг, когда дворник нашел в саду тело Влада. Страшная смерть обоих, одержимых страшной фантазией.

- Бедные дети. Они не заслужили такой смерти.

- Вы ошибаетесь, - возражает за стеклом Нэнси. - Они хотели покоя, уединения от всех и вся, и они получили его, хоть и ценой собственной смерти.

- Но они же все потеряли, их больше нет ни в этом доме, ни на этой земле.

- А вы уверены, что на этом их история закончилась? Дом по прежнему дышит, в нем по-прежнему есть хозяин, и вечно юная и прекрасная хозяйка.

Глазки Нэнси с задором и издевкой горят за стеклом, звенящем от напряженной беседы. Хотелось бы продолжить этот разговор и дальше узнать, что стало с хозяевами потом, как они перенесли трагедию, но нам больше нельзя задерживаться. Дом не любит визитеров, а мы и так уже слишком задержались. Нам лучше поспешить.

- Спасибо, дорогая Нэнси, за ваш рассказ. Мы постараемся сохранить его в памяти и больше не побеспокоим вас.

- Не обо мне беспокойтесь, о хозяевах, - машет нам на прощание кукла за пыльным стеклом шкафа.

Где-то в отдалении бьют часы, отзванивая одиннадцать ударов. На дом опустилась ночь, нельзя больше терять ни минуты. Нельзя беспокоить призраков прошлого. В парадной все скрипит, тревожно колышутся занавеси. На пыльном полу следы босых детских ног, уходящие вверх по лестнице. Скорее, они уже встали, и снова звучат наверху их тихие шепотки, они снова читают свою поэму...

Скрип наверху, не оглядывайтесь. Они вышли, они нас провожают холодными пустыми глазами, темными как ночь, томными, как все тайны мира. Только не оглядывайтесь. Прочь в дверь, через парк, к воротам. Дом отпускает один лишь раз. Вернувшиеся становятся его рабами навсегда.

Они никому не желают зла, они просто хотят быть одни, быть так, как им того хочется, как они мечтали о свободе.

Ночной сеанс

Максим сидел на кровати и потягивал виски с пепси. Обычно он пил коньяк, и с колой, конечно, не с пепси. Но в этот раз захотел виски. И в доме осталось немного сладкой газировки. А поскольку неразбавленный виски он не пил, то сошел и пепси под виски. Задумчиво причмокивая губами, он потягивал душистый напиток и беспокойно щелкал пальцем по экрану телефона в программе футбольного менеджера.

Его жена, Оля, неотрывно смотрела мистическое телешоу на экране лептопа. Участники этого шоу пытались доказать существование у них экстрасенсорных способностей. Они проходили разные задания и соревновались между собой на звание лучшего. Этот сезон давно прошел, давно был известен победитель, и после него сняли еще один сезон, и его Ольга тоже видела не раз. Но ей все равно было интересно пересматривать то, как люди произносят странных магические слова на других языках, или на русском, похожие на детские стихотворения, только страшные, совершают странные магические действа с размахиванием кинжалами и зажиганием черных свеч. Это было эффектно. Не все в шоу складывалось удачно. Местами сюжет выглядел просто комично, порой складывалось впечатление шарлатанства и маскарада. Но каждый раз в толпе горе-экстрасенсов, похожих на неудавшихся актеров, обязательно находился один или два, чьи манипуляции были менее смехотворными, и чьи результаты были более успешными. И сколько бы Ольга ни смотрела, для нее всегда так и оставалось загадкой, были ли эти люди актерами и участниками постановочного шоу, или же они в действительности, как они сами выражались, могли видеть то, что не дано было другим. Самые любимые фрагменты передачи Ольга пересматривала с особым интересом, и каждый раз все виделось совершенно иначе, чем ранее, несколько по-новому. Этим шоу и подкупало. С фильмами такого не было, да и с другими передачами тоже. Но здесь, фрагменты видеозаписи оставались неизменными, а казалось, что все в них другое. В памяти всплывали образы, но внимание выхватывало другие слова и другие жесты, и сколько ни смотрела она их, в них обязательно что-то менялось.

- Давай, настраивайся, сейчас минут через двадцать в кино пойдем, - коротко сообщил муж.

Оля сняла наушник и обернулась.