Снаружи тихо накрапывал дождь, постукивая порывами ветра в окна и двери. Отец читал в свете догорающего камина, мама уселась с коробкой шиться и перешивала ленты на платье Алёны. Девочка улыбнулась им. Впервые так мягко и по-доброму, словно лучик света в первой невинной улыбке ребенка, и прошла в кухню. Где Стеша с охотой подала ей стакан молока с печеньем. Только Стеша вышла, в дверь, ведущую с кухни в сад, будто поскреблись. Алёна отставила стакан, и, прижимая Нэнси к груди, осторожно выглянула в окно. Снаружи вроде никого не было, и только будто высокая черная фигура метнулась в тень чернеющего тополя. Алёна напряженно всматривалась в залитое дождем окно, пока не вернулась кухарка, и только тогда оторвалась от него, когда та ей передала, что госпожа Алиса звала ее.
Нэнси чувствовала, как стучит ее сердце, когда она проходила по пустому коридору, и внезапный отчаянный стук в дверь не был для девочки столь уж неожиданным, как для слуг. Она замерла, сжимая куклу в руках, прожигая дверь пристальным взглядом, и словно знала, что за ней увидит. Та распахнулась, и на пороге показался Владислав, в кадетской форме, промокший и продрогший, с лихорадочно горящими глазами и щеками, дрожащими побелевшими губами и окоченевшими пальцами.
Переполох, устроенный слугами, вызвал родителей, и позволил девочке, попятившейся назад, спрятаться в малой гостиной. Алёна вжалась в стену у самой двери, и вслушивалась к громким возгласам родителей, гадавших о причине его возвращения. Разгневанный отец кричал о побеге, о том, что его сын - проклятый дезертир. Алиса опасалась воспаления легких. Влад продрог до костей, и на нем не оставалось сухой нитки больше трех часов. Сам Владислав вел себя на редкость тихо и покорно, позволяя кричать на себя, обнимать, переодевать в сухое и отпаивать горячим. Он почти не говорил. Словно пребывал в полузабытьи. Это-то и пугало Алёну больше сего. И она отчаянно пряталась в малой гостевой комнате в тусклом свете тоненькой свечи возле потухшего камина, прижимая к бешено бьющемуся в груди сердцу Нэнси.
Огонечек свечи угас, на дом опустилась тревожная грозовая дрема. Дождь закончился, но тревога ветром рвалась в окна, позвякивающие под ее натиском. Алёна поднялась в свою комнату. Дверь в комнату Влада была закрыта, но из-под нее в щель па полу просачивался бледный желтый свет. Нэнси прислушалась, там было тихо, и только тоненький еле различимый шелест бумаги и скрип пера рассеивали казавшуюся мертвой тишину. Алёна прошла к себе.
Оставив Нэнси на кровати, она тихонько переоделась в пижаму, но спать не легла. Вместо того она выглянула в окно, и прижимаясь к ледяному стеклу, шептала своему бледному отражению:
- Нэнси, я Нэнси, я его Нэнси...
Порывы ветра в окно заставляли ветви высоких деревьев царапать стекла, будто лапы самых жутких страхов. Стук в дверь заставил ее очнуться.
- Кто там?
Ответом ей послужила тишина, и легкий шорох у двери. Тот, кто пришел, вовсе не собирался уходить.
- Уходи, я сплю, - ее тоненький голос звучал напряженно и неправдоподобно.
Алена торопливо прошлепала в постель, прячась под одеяло.
- Нэнси, это я...
- Влад, я сплю. Давай завтра поговорим.
- Нэнси, мне нужно поговорить сейчас. Эта ночь страшная. Я до утра не доживу...
- Что ты говоришь? Влад, что с тобой? - Алёна осторожно спустила ноги на пол и на цыпочках прокралась к двери. - Позови маму, Стешу, они пошлют за доктором. Что с тобой? Тебе нехорошо?
- Мне нужно поговорить с тобой. Ты должна знать. Эти стихи в моей голове, эти ужасные слова, они не дают мне спать, не дают покоя ни днем, ни ночью!
Нэнси видела страх и душевную борьбу, происходящую внутри девочки, по ее лицу. Шорох за дверью повторился, будто кто-то сполз вниз по стене.
- Влад, позови маму... Влад, ты меня слышишь?
Не выдержав зловещей тишины снаружи, Алёна распахнула дверь, пуская в свою голубую спальню потоки тьмы. Влад сидел на полу у противоположной стены, обхватив голову руками.
- Владик, что с тобой? У тебя жар? - она принялась ощупывать его лоб, взъерошенные волосы. Юноша поднял голову с лихорадочно горящими глазами на бледном лице. Сестра помогла ему подняться, и он проговорил с надрывом:
- Меня трясет третий день, я почти ничего не помню... и знаешь, мне так даже нравится! - он вдруг выпрямился, дрожь прошла, и грудь в распахнутой настежь рубашке теперь размеренно поднималась от спокойного дыхания. Влад схватил Алёну за руку. - Ты получила мое письмо? Ты хочешь меня предать?
Девочка потупилась, пытаясь высвободить руку, но пальцы Влада крепко сжимали ее запястье. - Владик, пусти, мне больно!
- Ты получила мое письмо? - с напором повторил он.
- Ты много чего писал. Они у меня все там, где Нэнси.
- Последнее. Самое последнее. Почему ты не ответила? Ведь ты знаешь, что для меня такая жизнь - сущий ад! Я не могу всю жизнь так, по чужой указке, делать то, что им нужно. Когда же я буду жить сам, свободный, полностью принадлежащий сам себе?
Замявшись, Алёна отступила в сторону, отчаянно ища подходящий ответ.
- Твое письмо было странным. Я не все поняла, и знаешь, мне кажется не стоит так радикально. Тебе их совсем не жалко? Ведь мы же не чужие! Они нам жизнь дали!
- И теперь могут распоряжаться ею? Мы рождены свободными, а живем как рабы! Но только помоги мне, и мы станем свободны! Я все сделаю сам. Никто не скажет, что дети-сироты хоть в чем-то виноваты, никто не поверит. Я буду управлять имением и тоже напишу поэму, еще более прекрасную, чем та, что мы читали, и мы будем вместе жить тихо и счастливо. Ты должна помочь мне.
Влад дернул сестру за руку, заставляя поднять глаза.
- Нэнси, не лги мне. Ты решила предать меня! Твои глаза полны раскаяния! Ты не хочешь свободы!
Девочка в ответ только покачала головой.
- У меня мысли путаются. Ты не можешь так со мной поступить. Ты, как и они, обрекаешь меня на каторгу гарнизонного существования на долгие годы. Ты этого хочешь? Чтобы я сгинул в какой-то глуши? Ты посылаешь меня на мнимые подвиги, на смерть, на убийство! Знаешь ли, скольких мне придется убить? И в этом все видят мое предназначение! Пусть лучше ж я убью лишь однажды, но не возьму на себя грехи десятков загубленных душ. Я не буду пешкой в политической игре государства! Где письмо?!
Нэнси в ужасе видела, как Владислав метнулся к кровати, таща за собой сестру. Он схватил фарфоровую куклу и принялся вытряхивать из нее свернутые в маленькие конверты листки.
- Где оно? Которое? Зачем я так много писал, теперь не найти нужного! - юноша в отчаянии рвал бумагу, резко разворачивая и переворачивая письмо за письмом. Алёна сжалась рядом, на самом краешке, оправляя сбившееся платье и волосы Нэнси.
- Влад, прекрати, его здесь нет.
