Суету Татьяна не любила больше чем шум. Вежливо отказавшись, настолько, насколько хватало ее такта и почти утратившегося терпения, она, меланхолично поджав губы, прошествовала к своему столу.
Если припомнить, книга эта лишь пару раз попадалась ей на глаза. А припоминалось на редкость хорошо, потому как возле нее в то время ошивался старичок, тоже невидимый. Тощий, плюгавый старичок, крючковатый нос на плешивой голове. Подбородок по-старчески выдается вперед. Совершенно белый пух волос пучками торчал из больших мясистых ушей и топорщился за ними. Сухие руки с торчащими косточками запястий, выступающими из-под пергаментной кожи сухожилиями, сжимали подрагивающую в них книгу. Суставы пальцев вздулись шишками, а на кончиках пальцев необыкновенно крупные желтые ногти. Он был в рубашке с коротким рукавом, и оголенные предплечья покрывали длинные седые с проблеском черного волосы.
Но что ей запомнилось, это то, что его она слышала. Точнее даже не его, потому что он ничего не говорил. Но он издавал такой раздражающий тихий свистяще-клокочущий звук, от которого становилось жутко. Присмотревшись, Татьяна поняла и его источник. Старик имел обыкновение подсасывать выпадающую вставную челюсть на присоске, причмокивая при этом губами. Чтобы челюсть встала ровно, он подсасывал слюну из зазора между деснами и протезами, от чего в его горле свистело и клокотало.
Узкие плечи его были выдвинуты веред, спина сгорблена и взгляд невыносимо тоскливый из-под косматых бровей. Что видел он сквозь эти строки? Таня прочитала заглавие очередной страницы: "Приказ народного комиссара обороны 7 ноября 1942 года N345 г.Москва". Возможно он уходил воспоминаниями в прошлое. По виду в далеком сорок втором ему могло быть чуть больше двадцати. Значит, отзвуки его молодости пришлись на самые грозные годы в истории страны. Это был один из самых любимых периодов в истории у Татьяны. В юности она запоями читала хроники военных событий, штудировала ход Сталинградской битвы, перечитывала все возможные учебники, до которых могла дотянуться. Она хорошо понимала какой отпечаток на личности оставляли события того времени.
Несколько дней, пока проходили следственные мероприятия, Таня отсиживалась у себя в отделе. Покидая его только в случае крайней необходимости, она с недовольством слышала гул голосов, переклики сотрудников правоохранительных органов, доносившиеся до ее слуха с нижнего этажа. Это делало ее все более раздражительной. И она неожиданно резко одергивала случайных посетителей, стоило им хоть на мгновение нарушить ее спокойствие.
- Никаких мобильных в читальном зале! - рявкнула она на парочку студентов, с озабоченными лицами ищущих по карманам надрывающийся мобильный телефон. - В библиотеке говорить по мобильному нельзя!
Студенты пригнулись, вжали головы в плечи и ретировались вниз по лестнице на первый этаж. В наступившей тишине Татьяна замерла на мгновение и потерла пальцами виски. Пронзительная трель мобильного телефона вызвала у нее новый приступ мигрени. На фоне обострившейся нервной обстановки мигрени случались у нее довольно часто.
И в этот момент внимание ее привлек далекий приглушенный свистяще-хлюпающий звук. Она не сразу его узнала, скорее забеспокоилась. Казалось, где-то захлебывалась рвотой кошка. Таня поспешила на его источник, и довольно скоро оказалась в большом читальном зале. Его отдел был довольно обширным, и самым спрашиваемым ввиду распространенности тематик, популярных у студентов. Работа в послеобеденный час затихла. Сонные студенты листали книги, подперев щеки руками, сонные библиотекари клевали носом, почти задевая вязальные спицы, мелькающие у них в руках. У Валентины был выходной, а ее сослуживиц Татьяна не очень хорошо знала, да и не стремилась узнать, ввиду своей социопатии.
Она решительно прошла за стойку, и далее в зал со стеллажами, куда имели доступ только сотрудники библиотеки. Едва ли кто обратил на нее внимание. В крайнем слева ряду ближе к дальнему его концу она увидела знакомого старичка. Он стоял, сиротливо согнувшись, и тыкал крючковатым пальцем в толстый фолиант коричнево-желтой от времени бумаги в потрескавшемся обшарпанном переплете. Таня подошла поближе. Завидев ее, старичок жалобно всхлипнул и стал еще отчаяннее жестикулировать и гримасничать, указывая на книгу. И тут Таня его узнала. Это был тот самый старичок, что читал послание Иосифа Сталина с таким упоением.
Татьяна бодрым шагом устремилась к старичку.
Самодовольно хмыкнув себе под нос, Татьяна выудила фолиант с полки, и раскрыв его, без удивления обнаружила пропавшую монографию меж его страниц. Она была чуть толще стандартной брошюрки, и прекрасно улеглась в зазор меж рассохшихся страниц. Поняв ее намерения, он чуть не завопил от счастья, и завопил бы, если бы мог. А так он только открывал беззубый рот и всплескивал руками в старческом восторге.
Прижав находку к груди как наиценнейшее сокровище, Татьяна водрузила фолиант на место, и, поманив старичка пальцем, приглашая следовать за ней, вышла к стойке.
У Татьяны не нашлось подходящего слова, чтобы описать восторг, охвативший всех. Выяснилось, как и когда, книга оказалась в столь неожиданном месте, совершенно ином отделе, да еще упрятанная в фолиант. Оказалось, что один из студентов заказывал ее для написания курсовой, а потом поленился возвращать в отдел редкой книги, и сунул вместе с многотомным собранием по истории в общий читальный зал, где этого никто не заметил. Там энциклопедический том стал невольным хранителем монографии на долгие месяцы, до следующей ревизии, а заодно и соучастником в деле о ее пропаже.
А Татьяне даже премию дали, за помощь в раскрытии этого дела. На выплаченную сумму Татьяна накупила себе конфет, батончиков из кондитерского жира и вафельной крошки и желейных, которые с детства любила. Теперь, все свободное время, она попивала чай, вприкуску с конфетами, и в более благодушном настроении осматривала свою вотчину - зал иностранной литературы. Когда же ей на глаза попадалась очередная парочку, зависшая за стеллажом, она относилась к ним более благосклонно...
