Устав читать, отложила в сторону дневник.

– А сколько пришло поздравительных телеграмм из России, – с гордостью произнесла Алиса.

– Если бы ты знала, как мне надоело отвечать на них, ведь расцветала весна, все ездили кататься в колясках…

– Но зато мы оставались одни, гуляли по саду, вдыхали аромат цветов и целовались у голубого пруда с золотыми рыбками. Это были десять дней блаженства… А потом ты уехал…

– Прочти, Аликс, что я написал по этому поводу, – нашёл он нужную страницу.

«Какая печаль быть обязанным покинуть её надолго, как хорошо нам было вместе, просто рай».

– Мой Ники! Как я люблю тебя!

Десять дней продолжалось счастье Алисы.

      «Вторая прекрасная декада после Кобурга, – думала она. – Но впереди вся жизнь… Роскошная, в цветах и бриллиантах жизнь… А Гёте говорил, что за свою долгую жизнь пережил всего одиннадцать счастливых дней… Бедный Гёте!»

– Ни на кого не глядит, словно мы недостойны её внимания, – сетовала за вечерним чаем сорокалетняя великая княгиня Мария Павловна, жена великого князя Владимира, брата Александра Третьего. – Подумаешь, принцесса Дармшматская, – специально исковеркала название княжества. – А я из дома Мекленбург-Шверинского, – с гордостью оглядела своих сыновей – Кирилла, Бориса и Андрея: «Какая жалость, – подумала она, – что мой супруг на два года младше императора… Как прекрасно выглядело бы, случись всё наоборот!»

Неожиданно её поддержала Мария Фёдоровна:

– Её нищий папа, герцог Людвиг, абсолютно не воспитывал свою дочь, не привил ей самых элементарных навыков этикета… Недавно взяла суп с подноса лакея прежде меня.

– Да, да, а моего сына, Кирилла, просила подать ей кусочек жареной птицы… Господи! Какое невежество. Должно определить, чего именно желаешь: утку, каплуна, курицу, рябчика.., а не вводить молодого человека в замешательство.

«Тоже мне, вежливые, воспитанные барышни, – краснела лицом жена другого царского брата – Сергея, великая княгиня Елизавета, или Элла, как чаще её называли, родная сестра обсуждаемой особы. – Меня не стесняются, ведь знают, что обидно их слушать… А сама-то Мария Павловна, – вспомнив приятное, подавила набежавший смешок, – протянула лакею, чтоб налил рейнтвейна, рюмку зелёного стекла, хотя согласно этикету, этот напиток наливают в плосковатые рюмки тёмного стекла, а зелёные нужны для токайского… И тоже мне, нашла чем хвалиться… из Мекленбург-Шверинского дома она… не дом, а убожество…».

      ________________________________________

20 октября император пригласил к себе жену, детей, родных и некоторых придворных.

Неизвестно почему, но он знал, что день этот будет его последним днём на земле.

Ум его был ясен. С тоскливой нежностью глядел он на любимую женщину и детей.

– Дай свою руку, – попросил жену, и последний раз в жизни ощутил тепло её ладони. – Я любил тебя, – ласково глядя на неё, прошептал Александр. – Люблю… И буду любить тебя там…

Императрица беззвучно рыдала, чувствуя, что всё кончено… С болью ощущая каждую секунду уходящей жизни: « Как мне их задержать, как мне их задержать…», – сжимала руку мужа, с детской надеждой думая, что пока она держит её, муж не уйдёт… не может уйти… ведь она не отпустит его…

Будто во сне она видела, как сын подписал какой-то манифест, и даже в голове её отразилось несколько строк: «От Господа Бога вручена нам власть царская над народом нашим… перед престолом Его мы и дадим ответ за судьбы державы Российской».

Затем, в том же сне наяву, она увидела отца Иоанна, возложившего руки на голову мужа.

«Зачем? – подумала она. – Зачем он делает это?.. Я хочу проснуться…», – вдруг почувствовала, что рука мужа стала тяжёлой и холодной и поняла, поняла, проваливаясь куда-то в туман и небытие, что она не смогла удержать его.., что его больше нет.., что последняя секунда его жизни ушла с последним его выдохом…

      В этот момент раздался гром пушек на военных кораблях, стоявших в Ялтинском заливе. Флот прощался со своим императором.

В конце дня перед дворцом установили алтарь, и священник в золотом облачении приготовился принимать присягу…

Рубанов заменил Петру Черевину его царственного друга и весь вечер они вспоминали императора, разбавляя слёзы крымским вином.

Утром следующего дня, пошатываясь после помин, грешники пошли в церковь, замыкая небольшой хвост из родственников нового царя, и присутствовали на обряде обращения в православие немецкой принцессы.

– Когда придём во дворец, будет повод опохмелиться, – поддерживали генералы друг друга.

Церковная церемония не произвела на друзей никакого впечатления, в отличие от нового самодержца, который издал свой первый указ, провозгласив новую веру, новый титул и новое имя Алисы Гессенской, ставшей теперь православной великой княгиней Александрой Фёдоровной.

Уже другой, уверенной походкой шагала она по задрапированному в чёрное дворцу.

– Аликс, ты поразительно хорошо и почти без акцента прочла молитвы, – целуя её перед сном, произнёс Николай.

В конце недели гроб на броненосце «Память Меркурия» перевезли в Севастополь, а оттуда, на траурном поезде – в Москву.

Мария Фёдоровна осунулась и постарела от тоски и горя. Ночами, в бредовом полусне, из которого всё не могла выйти, она нежно обнимала гроб и в забытьи шептала:

– Ну зачем, зачем ты покинул меня.., ведь я так тебя люблю…

А вокруг свечи и молитвы священника, траурные свечи и прощальные молитвы.

– Саша.., – шептала она, – ты помнишь, в этот день была наша свадьба… Много света, цветов и улыбок, – ласково гладила гроб. – Да уберите вы свечи, – подняв голову, закричала она, – и несите свадебные цветы, – обнимала драпированный пурпуром гроб.

Вошедший брат почившего царя, вытирая слёзы со своих щёк, бережно увёл её в купе.

В Москве, катафалк с гробом повезли в Кремль. Несмотря на дождь, тротуары были запружены народом. Москва прощалась с императором.

– Это Бог плачет над нашим царём, – рыдала, одетая в чёрное, вдова чиновника. – Как мы теперь будем без него?..

Прежде чем въехать в Кремль, десять раз останавливалась траурная процессия, и на ступенях десяти церквей служили литургии.

Николай не понял ещё до конца, что стал императором огромной державы. А в Георгиевском зале Кремля предстояло держать речь… А он никогда этого не делал, не привык и терялся перед скоплением народа. Ведь, в сущности, он был ещё очень молод и неопытен.

Саму-то речь сочинил Победоносцев, но от волнения она абсолютно не шла в голову.

«Что делать? Что делать?» – переживал он.

Своего императора выручил похмельный Рубанов, потому как трезвому человеку такая мысль вряд ли придёт в голову.

– Вы, Ваше величество, положите листок с речью в шапку, а как снимите её перед народом, так и читайте…

Первое выступление царя прошло превосходно, и он был благодарен генералу.

      _______________________________________

Поезд с телом императора приближался к вокзалу столицы Российской империи.

Максим Акимович Рубанов жадно глядел в окно, мечтая увидеть в толпе встречающих свою жену.

«Может, заболела? – беспокоился он. – Или дети?» – с надеждой взгляд его переходил с одного лица на другое.

Да ещё мешали выстроившиеся на платформе в ряд красные с золотом придворные кареты, обитые чёрным крепом.

И тут он увидел жену, стоявшую у кареты и вглядывающуюся в каждое вагонное окно.

Максим заколотил ладонью по стеклу, но её отвлёк кучер, решивший подогнать экипаж поближе к вагону.

Приказав денщику заниматься вещами, он бросился к выходу. На его счастье, состав резко дёрнулся и остановился.

Максим первым вышел из вагона и, огибая кареты и толкая людей, побежал к тому месту, где недавно заметил жену.