От слов «будущую императрицу» Мария Фёдоровна чуть не потеряла сознание.

«Господи! Неужели когда-нибудь это случится…», – стоя рядом с мужем, думала она, глядя на коленопреклонённых сына и невестку, получающих благословение царя.

В этот же день император узнал о приезде Иоанна Кронштадского.

Александр очень ценил отца Иоанна, мысли коего о России созвучны были с мыслями самого императора, и ему вспомнился рассказ Победоносцева о встрече со священником: «Когда секретарь доложил, что отец Иоанн прибыл, я несколько времени продержал его в приёмной, и затем пригласил в кабинет. Пастырь не выглядел раздражённым: – Говорят, святой отец, что вы творите чудеса? – обратился к нему. Я, Ваше величество, как вы знаете, религиозный человек, и верю в догматы православной церкви, и в то, что раньше умели творить чудеса, но чтобы сейчас. Ведь ходит легенда, что как-то его позвали причастить умирающую девочку. Он глянул в лицо умирающего ребёнка, и душа зашлась от жалости. Тогда вместо отходной он прочёл молитву о здравии… И больная перестала задыхаться. «Будет жить», – положил ладонь на лоб девочки, и поражённая мать увидела слабый румянец на щеках дочери. Упала она на колени перед отцом Иоанном. Девочка выздоровела. Или случай на Соборной площади, свидетелями которого множество людей. Увидел пастырь мальчика с повязкой на глазах. «Что с ним?» – спросил у отца. Тот обьяснил, что ребёнок высунулся из окна вагона и искры от паровоза ожгли глаза. После этого сын ослеп. – «Доктора говорят, что зрение не вернётся». – «Вернётся!» – произнёс священник и, перекрестив, осторожно снял повязку, под протестующие речи отца. Каково же было потрясение родителя, когда мальчик бросился к нему со словами: «Папа, я вижу!» Отец ребёнка был лютеранен, но он попросил Иоанна крестить его с сыном в православную веру.

Об этом писали многие газеты. Так вот, Ваше величество, на мой вопрос о чудесах он ответил: «Творю не я, а Бог по моей молитве!» Так он сказал это, что понял я – предо мной стоит святой!.. И я, тайный советник и обер-прокурор Святейшего Синода пал пред ним на колени и попросил: «благослови отче!» И после с благодарностью поцеловал его руку. Простому батюшке. Вот оно – чудо! Ведь предо мной епископы потеют от страха…».

«Мне обязательно следует увидеть преподобного и помолиться с ним, – решил император. – Не за себя… За Россию!» – велел пригласить к себе отца Иоанна.

В отличие от Победоносцева, он сразу приказал провести в кабинет священника и встретил его стоя, как особу, равную по значению себе. Государь поклонился святому отцу и произнёс:

– Я не смел сам пригласить вас в такой далёкий край России, – мучился он от одышки, но продолжал, – однако, когда великая княгиня Александра Иосифовна предложила мне пригласить вас в Ливадию, я с радостью согласился на то и благодарю, что вы прибыли.

При виде государя отец Иоанн понял, что он обречён.

Братья царя, его жена и племянники были убиты горем. Они собирались в гостиной первого этажа и вели бесконечные разговоры об умирающем императоре.

Лишь Николай с невестой, стараясь не попадаться на глаза родственникам, предавались своему счастью. Они уходили на берег моря и там украдкой целовались, загораживаясь зонтиком от случайных свидетелей.

Николай любовался высокой голубоглазой девушкой в белом платье, а она восторгалась его открытым лицом и мягкой, немного робкой, но такой обаятельной улыбкой.

«Как мой Ники нежен и прост, готов любить каждого…».

– Ники, как ты жил без меня? – бросив пиджак на плоский, нагретый солнцем камень, сидели на нём, любуясь морем.

– И грустно, и весело… Ездил верхом, танцевал на балах, слушал оперу, посещал балет и театр, и ждал.., ждал.., ждал!

– И что же ты ждал? – жмурилась она от солнца и счастья, почти угадывая ответ.

– Ждал тебя… Я всё это время ждал Тебя!!! – кричал он морю, солнцу, ветру и чайкам.

Она шутливо закрывала ему рот рукой в душистой перчатке.

– Ждал Тебя, – поцеловав её пальцы, и чуть отстранив её руку, вновь кричал он.

– Тише! Тише! – задыхалась она от счастья, от его рук и губ. – Ну, расскажи! Расскажи! Расскажи о себе?! – просила она.

– Да особо нечего рассказывать. Жизнь без тебя была глупа, безумна, бездарна и пуста. Но я не знал этого и жил… Зимой катался на коньках, наслаждаясь морозом. В сумерках ужинали в полутёмной гостиной, и я летел на балет или в оперу, или в театр. Мне нравились «Евгений Онегин» и «Борис Годунов». Я наслаждался «Спящей красавицей» Чайковского…

– И до меня дошли уже слухи, – несколько сухо произнесла Алиса, – что наслаждались вы и балеринами, – увидела краску на щеках жениха. – Вот, сударь, вы и покраснели…

– Всё это было до вас.

– И что же было? – совсем сухо спросила она.

– Матильда Кшесинская. Но я не любил её. Она мне просто нравилась. Помнишь, я давал тебе читать свой дневник. Там всего-навсего и было написано: «Положительно Кшесинская меня очень занимает».

– Конечно, помню, – перестала она чертить зонтом на песке, – а дальше следует надпись: «Кшесинская мне положительно очень нравится». Я ещё тогда хотела спросить об этой Кшесинской.

– Ну, прости, прости меня. Люблю я только тебя, свою Аликс, вновь целовал, сломив слабое сопротивление, её губы, волосы и глаза.

– Ну что ж, – вырвавшись из его объятий, произнесла невеста, – что было, то было… Я прощаю тебя! Потому как всю жизнь тоже ждала.., ждала.., ждала. Тебя!

На следующее утро она вручила ему письмо на английском, которое он тут же, при ней, прочёл: «Что прошло, то прошло и никогда не возвратится. Мы все терпим искушения в этом мире и, будучи ещё молоды, не всегда можем бороться и удержаться от искушений, но, когда мы раскаиваемся, Бог прощает нас… Прости меня за это письмо, но я хочу, чтобы ты был совершенно уверен в моей любви к тебе, в том, что я люблю тебя ещё более, чем до того, как ты рассказал мне этот маленький эпизод, твоё доверие тронуло меня так глубоко… может быть, я буду достойна такого доверия… Боже, благослови тебя, возлюбленный Ники».

Растроганный Николай нежно-нежно поцеловал свою невесту.

– Ники, мы ничего не должны скрывать друг от друга… Не письма, не дневники.

– Но я же веду дневник на русском языке.

– Эт-т-то ничего… Я разберусь, – поцеловала жениха в губы. – Мадам Шнейдер на совесть учит меня грамоте. И что ты дарил этой балеринке? – вопросительно глядела в любящие глаза цесаревича. – Ники! Мы же договорились…

– Золотой браслет в бриллиантах и с большим сапфиром, – терялся перед женским напором Николай.

– Ники-и-и! Ты чудовище!.. Но я вновь прощаю тебя. А сейчас пойдём, почитаем дневник. Ты помнишь день нашей помолвки, – сидя рядом с женихом на диване спросила Алиса.

– Будто это было вчера. Тогда брачная церемония твоего брата Эрнста собрала в Кобурге весь цвет царствующих дворов Европы, но свадьбы великого герцога никого не интересовала, – хохотнул Николай, – все увлечённо занимались нашим сватовством.

« День стоял холодный и серый, – читала строки дневника Алиса, – но на душе было светло и радостно», – Ники, ты душка, – чмокнула в щёку жениха и с интересом, по слогам, продолжила чтение: « В 10 часов моя несравненная Аликс зашла за мной, и мы отправились вместе пить кофе у королевы».

– А ранним утром меня разбудили звуки команды и топот копыт по булыжной мостовой, – оживлённо произнёс Николай, – это королева Виктория послала к моему дому роту драгун, чтобы поздравить с помолвкой.

– Как ты мог спать, Ники! Я в ту ночь совсем не спала.

– И зря! Потому-то на фотографии в тот день ты получилась сонная… но хорошенькая, – быстро исправился он.

«…Спроси у Аликс, какой камень она любит больше всего – сапфир или изумруд? Я хочу знать это на будущее», – читала Алиса.

– Скажи своей мама, что больше всего мне нравится бриллиант…

«Но в тот раз она сделала тоже приятный подарок, – подумала Алиса,– послала мне браслет с изумрудом и прекрасное, в драгоценных камнях, пасхальное яичко».