Не менее благодарный вам

Ваш сын Шарль.

Записка Сен-Пьера дону Фабрисио Армин.

10 ноября 1764г.

Любезный дон Фабрисио,

Я польщен вашим приглашением. Буду непременно.

Сен-Пьер.

Записка Сен-Пьера маркизе де ла Крус.

12 ноября 1764г.

Моя маленькая Жюли,

Как же я люблю тебя! Каждое утро я просыпаюсь и думаю, что вечером меня ждет свидание с тобой. Нет в Испании более счастливого любовника, чем я!

Теперь читай очень внимательно. Завтра вам доставят от доньи Исабель приглашение на скромный ужин, состоящий не более чем из десяти блюд. Уговори своего мужа принять это приглашение. Не следует тебе сидеть затворницей в таком веселом городе, как Севилья. Кроме того, моя дорогая, у доньи Исабель нам будет удобно встречаться, когда вы с ней сойдетесь короче. У ее воспитанницы нет близких подруг, быть может, поэтому она так хочет познакомиться с тобой. Она прекрасная женщина, умная и обходительная, и я уверен, что вы понравитесь друг другу. Если так все и будет, дружочек мой, позволь мне обременить тебя маленькой просьбой. Мне очень нужно знать, и знать абсолютно точно, не при посредстве ли покойного алькальда де Алава донья Исабель лишилась одного из своих имений. Тут имела место какая-то интрига, я в этом не сомневаюсь, и только ты, с твоим талантом заставлять людей изливать душу, сможешь докопаться до истины. Обяжешь ли ты меня таким пустячком?

Итак, до скорой встречи, моя ненаглядная.

Твой Шарло.

Письмо Сен-Пьера герцогу де Урбана.

В Мадрид. 14 ноября 1764г.

Дорогой друг,

Пишу вам отчасти потому, что соскучился по вас, отчасти потому, что хочу еще раз выразить вам свою признательность. То, что вы написали мне относительно утраты доньей Исабель ее кордовского имения, оказалось истинной правдой. Она сама рассказала об этом нашей общей подруге, маркизе да ла Крус. Алава, покойный алькальд Севильи обманным путем перекупил эти земли, нанеся донье Исабель чувствительный ущерб. Полагаю, что ее поездка в Мадрид и хлопоты о пенсии были вызваны этой потерей. Надо думать, она не очень-то жаловала алькальда, коль скоро ей известна его роль в этом деле. Впрочем, она принимала его у себя, как и все остальные. Быть может, само провидение назначило дону Алава умереть в ее доме. Чем больше я узнаю здешнюю жизнь, тем яснее мне становится, что никто не питал к алькальду дружеских чувств. Напротив! Я не знаю в Севилье человека, который не желал бы его смерти или, по крайней мере, не призывал бы всяческих бедствий на его голову. Но довольно об этом.

Третьего дня я удостоился приглашения на поэтический вечер от дона Фабрисио Армин, которого вы, к своему счастью, не знаете. Помните ли вы наши беседы о поэзии, мой друг? Если помните, то легко представите, какой мукой для меня было в течение трех часов слушать поэму, написанную александрийским стихом, на языке, которого я не знаю, и посвященную битве при Кадисе. Я пытался слушать внимательно, делая при этом серьезное лицо, но ритм стихов убаюкивал меня. Я уже клевал носом. Тут внезапный подъем голоса поэта в особо, как можно было догадаться, драматическом месте произведения, вывел меня из сонного оцепенения. Несколько раз мне приходилось выбегать из комнаты, едва только я оглядывал эту картину: небольшой зал, в центре которого сочинитель завывает, словно ветер, гнущий сосны на вершинах Сьерра-Морены, а вокруг люди, с каменными лицами внимающие ему, меня охватывал приступ хохота, который я не мог удержать. Должно быть, присутствующие сочли, что я дурно пообедал, но я не стал никого разуверять. Не знаю, испытали ли они сами наслаждение от этих стихов, но сомневаюсь, что испанцам может доставить удовольствие унылое стенание на их родном языке. Надеюсь, что вы проводите время лучше, чем я.

Надеюсь также, что вы отбросили все страхи и колебания относительно вашей будущности. Спокойствие - самый крепкий парус, который благодаря попутному ветру поможет кораблю достичь тихой гавани.

До свидания, мой дорогой друг. Увидимся ли мы в Мадриде или в Париже, уверен, что оба равно обрадуемся этой встрече.

Преданный вам,

Сен-Пьер.

Записка Сен-Пьера маркизе де ла Крус.

14 ноября 1764г.

Милая моя ревнивица!

Как ты могла подумать, что меня увлекает эта бедняжка донья Хосефа? Давно ли ты гляделась в зеркало? Или ты не веришь ему? Тогда загляни в мои глаза - пусть они станут для тебя зеркалом. Они скажут, что нет никого красивее тебя. Ты прекрасна, когда горишь предвкушением удовольствий, ты прекрасна, когда, утомившись от наслаждений, откидываешься на подушки. Ты прекрасна, когда твои нежные пальчики касаются струн арфы, ты прекрасна, когда смущенно выслушиваешь похвалы своему искусству. Ты прекрасна, когда танцуешь, вся отдавшись музыке, прекрасна, когда прогуливаешься по саду, вдыхая нежный аромат цветов. Ты прекрасна! Даже тогда, когда ты ревнуешь, ты прекрасна!

Как к лицу тебе ревность! Как запылали щеки, как затрепетали ресницы! Как ты была язвительно остроумна со мной, как нежна и кокетлива с другими мужчинами! Видишь, я-то ни в чем тебя не упрекаю. Я смотрел на твое лицо, любуясь сменой его выражений - любовь, презрение, снисходительность, разочарование, гнев - если бы я мог положить на музыку перемены твоих чувств, о! я был бы великим музыкантом!

Ненаглядная моя глупышка, не стоит отнимать у любви минуты для ревности. Ведь нам дорого каждое мгновение, когда мы вдвоем. Завтра же вечером я представлю тебе такие доказательства моей любви, какие перо и бумага передать не в силах.

Не сердись на меня, моя радость, помни, что нет другой женщины, кроме Жюли, для твоего

Шарло.

Письмо Сен-Пьера графу де Оссону.

В Мадрид. 17 ноября 1764г.

Господин граф,

Продолжу описывать вам свое времяпрепровождение в Севилье. Я рад был бы писать о делах, но, вынужденный оставаться праздным, расскажу о малозначительных событиях, в коих мне пришлось участвовать.

Двое из моих здешних знакомцев почтили меня приглашением в свой дом. Первым был дон Фабрисио Армин, молодой поэт, чья пылкость отнюдь не возмещает недостаток дарования. Он читал стихи, а я страдал попеременно то от приступов скуки, то от приступов смеха. К стихам было подано вино, столь же кислое, как и вирши, и фрукты, столь же сладкие, как взгляды, которые дон Фабрисио бросал на донью Хосефу. Ей, однако, до всего этого не было никакого дела: судя по мечтательному виду, мысли ее были вовсе не с доном Фабрисио. Осмелюсь сказать, что предавшаяся грезам девушка была единственной из присутствующих, кто не испытывал в тот вечер неловкости и раздражения. Д`Эскилаче избежал этой пытки, поскольку дон Фабрисио попросту не послал ему приглашения. А я, не склонный завидовать никому, был не прочь оказаться с молодым повесой вне стен этого унылого храма искусства.

Маркиз, соблюдя правила хорошего тона, ждал донью Исабель и Хосефу у дверей дома дона Фабрисио. Если бы стихи могли убивать, то, несомненно, поэт выпустил бы пару хорошо заостренных строчек в счастливого соперника. Но ему пришлось спрятать ревность в самый дальний уголок сердца и молча переносить обиду.