Он говорил о времени, что провел в армии, побуждая Шерлока думать об афганских горах и поразительной зеленой незрелости. Журчащий поток забавных историй: песок в армейских ботинках, развязавшиеся шнурки, розыгрыши и покер, полог брезентовой палатки, хлопающий на ветру, - наполнили сознание Шерлока. На языке чувствовался вкус тмина, ноздри наполнял запах горячего сухого воздуха, кружащего в разрушенных проходах чертогов его разума. Ветер играл разбросанными бумагами, оживлял засушенных бабочек, заставляя их вновь танцевать в разливающемся рассветном зареве яркими цветными вспышками.
И Джон был с ним рядом на истертой песком каменной плите, наблюдая, как льется сквозь лишенные стекол окна золотистый свет. Они сидели бедром к бедру, плечом к плечу, откинувшись назад и опираясь на руки так, чтобы соприкасались их пальцы. Не двигаясь, просто существуя.
Вместе, в то время как надвигались с горизонта приступы боли. В глазу этой бури они были вдвоем.
****
Вторая доза Норазофена влилась в его кровь так же легко, как и первая – Шерлок парил на самом краю сознания, пока Джон вводил иглу в вену. Казалось, лекарство выполняло свою работу, хотя Джон понимал, что оно только сглаживало самые острые грани боли в голове его друга и облегчало противоречивые сигналы, что нервы передавали по его телу.
Однако самому Шерлоку лучше не становилось. Наступила и ушла полночь, но не было ни малейших признаков, что тот возвращался к своему обычному саркастическому состоянию духа, а веки Джона начали наливаться тяжестью и усталостью. Шерлок по большей части спал, что, Джон знал, было благословением. Он просыпался на небольшие промежутки времени, наполненные короткими, болезненными вдохами и обрывками слов на французском, немецком или на чем-то, похожем на испанский или итальянский. Просьба повторить, казалось, помогала Шерлоку найти английский вариант, но требовала очевидных болезненных усилий, и по его мольбе говорил лишь Джон, и голос его, чуть громче шепота, наполнял воздух словами: обо всем и ни о чем – небольшая цена, если это приносило Шерлоку успокоение.
Но теперь, как раз когда Джон начал раздумывать над тем, чтобы притащить постельные принадлежности и лечь спать на полу, Шерлока начало трясти. Все началось как легкая дрожь, пробегающая по его обнаженным рукам, но постепенно ее интенсивность нарастала, становясь все сильнее, в то время как сам Шерлок свернулся на боку, придвигаясь к Джону, словно в поисках тепла.
Попытка накрыть его одеялом вызвала хриплый агонизирующий крик и чуть не убила Джона ощущением вины. Он сдернул причиняющий боль текстиль и отбросил его в угол комнаты, бормоча бессмысленные утешения Шерлоку, подтянувшему колени к груди. Джон присел на край кровати, тихий и обеспокоенный; торопливо съеденный ранее ужин из того, что нашлось в холодильнике, неприятным комом ворочался в желудке.
Быстрое, легкое прикосновение ко лбу Шерлока показало отсутствие лихорадки; ему просто было холодно. С наступлением полночи температура в комнате упала, и Джон сам, хоть и был в джемпере, немного мерз. Однако казалось, что даже простыня причиняет Шерлоку боль, заставляя его расчесывать зудящую кожу на ребрах до красных полос.
Спустя несколько мгновений Шерлок повернулся, придвигаясь ближе к бедру Джона только лишь для того, чтобы отдернуться как от ожога – тепло притягивало его, но прикосновение отпугивало. Его длинные пальцы безмолвно цеплялись за свитер и джинсы друга, и Джон увидел, как глаза Шерлока, моргнув, открылись и сердито посмотрели на него, куда более осмысленные, чем они были весь день.
- Холодно, - пробормотал он, убирая руки и прижимая ненадолго ладони к глазам, прежде чем обхватить себя самого, сжимаясь в комочек. – Ненавижу этот этап.
- Так всегда бывает? – спросил Джон, стараясь по-прежнему говорить тихо и мягко, болезненно осознавая каждый пробегающий по лицу Шерлока спазм. – Что ты обычно делаешь?
Плечи Шерлока дернулись - быстрое, резкое движение вверх, вызвавшее тихий стон дискомфорта, застрявший у него горле и завибрировавший в неподвижном воздухе комнаты.
– Жду, пока все пройдет? – это прозвучало так по-детски, но не обиженно, а с надеждой, словно он отчаянно ждал, что Джон предложит выход получше.
Потерев рукой переносицу, Джон вздохнул: в мозгу его один за другим пробегали возможные варианты, каждый последующий не полезнее предыдущего. По крайне мере, сейчас Шерлок говорил на английском, хотя, сколько это продлится, с уверенность сказать было нельзя.
– Если одеяло причиняет боль, то одеть тебя потеплее тоже не выйдет. А если под душ? Под горячую воду?
Шерлок закрыл глаза, и губы его искривились в болезненной гримасе.
– Не могу передвигаться, – он вновь затрясся, на этот раз сильнее, и Джон увидел, как он поморщился, когда застучали его зубы, без сомнения, громко отдаваясь в голове.
Если бы они были в больнице, можно было бы использовать одеяла с подогревом - что-то излучающее тепло, что можно расположить поблизости с Шерлоком, - но здесь, на Бейкер-стрит, у них не было даже грелок. Все, что Джон мог предложить – это был он сам, и он с трудом сглотнул, обдумывая эту идею. Безразличие Шерлока к понятию личного пространства было широко известно, но здесь вопрос был все же в несколько большем, чем просто встать слишком близко. С какой бы стороны Джон на это не смотрел, всегда присутствовал подтекст «находиться в одной постели», вне зависимости от отношений, сложившихся между двумя сторонами. Как ни крути, в этом была интимность.
Проблема была не в том, что он не хотел оказаться настолько близко к Шерлоку; он просто был не уверен, насколько легко сможет вновь отстраниться, когда в нем больше не будет нужды. И в том, как Шерлок отреагирует на подобное вторжение, когда его мигрень пройдет.
Очередной приступ озноба решил все за Джона, и он поднялся, стягивая джемпер, сбрасывая обувь, стаскивая носки и снимая джинсы, пока не остался только в трусах и футболке. Шерлок смотрел на него слегка недоуменно, и Джон обошел кровать, приподнял простыню и скользнул под нее, пытаясь действовать так, словно это было привычной повседневностью.
- Тепловое излучение тела, - объяснил он. – Это лучшее, что я могу предложить. Возможно, от меня исходит не так много тепла, в комнате достаточно прохладно, но, если нам повезет, это должно помочь.
Он смотрел, как Шерлок поворачивается к нему: движения были медленными и осторожными, словно позвоночник его был из крошащегося камня, а не из прочного кальция. Взгляд прищуренных глаз был сонным, затуманенным лекарствами, что все еще циркулировали в его крови; волосы находились в полнейшем беспорядке. В любое другое время Джон бы рассмеялся, но сейчас Шерлок выглядел на удивление невинно и безыскусно.
- Так нормально? – спросил Джон, глядя, как Шерлок подвигается к нему, ни в коем случае нигде не прикасаясь к Джону, но стремясь оказаться так близко к его теплу, как он только мог.
Тихий выдох был единственным ответом: Шерлок закрыл глаза, прячась от мерцающего сияния свечей, и, дюйм за дюймом, мышцы его расслабились. Джон чувствовал, как уходит, вытекает из тела Шерлока напряжение, оставляя его расслабленным и измученным. Ресницы темными полукружьями лежали над выступами этих невероятных скул, и складка боли между бровями разгладилась.
Джон не знал точно, как долго он лежал, глядя на Шерлока, чьи острые черты лица разгладили сон и свет свечей. Усталость давила на тело тяжелым грузом, но почему-то даже просто закрыть глаза казалось чрезмерным усилием. Он был слишком занят, наблюдая за Шерлоком, отмечая шепот каждого его вдоха и редкое подрагивание век.
В какой-то момент Шерлока вновь затрясло, и Джон обнаружил, что тоже дрожит. Глубокая ночь забрала с Бейкер-стрит все тепло, и Джон осторожно выскользнул из кровати, схватил одеяло и попытался пристроить его так, чтобы весь вес приходился на него. Шерлок оставался вне одеяла, но когда Джон забирался обратно в кровать, его покрытое футболкой плечо случайно задело Шерлока, и последовавшего за этим болезненного крика было достаточно, чтобы прогнать сонливость выбросом адреналина.
