- Я не могу лгать тебе и притворяться, что это было исключительно ради тебя. Я сам не мог бы просто сидеть в гостиной, зная, что ты мучаешься, и не только потому, что я врач, - он помотал головой в едва заметном отрицании, прежде чем сжать губы. – Видеть тебя таким… Я не мог… не мог не попытаться и не помочь. И если бы ты попросил меня уйти, я не уверен, что смог бы. Ты мне слишком дорог, чтобы оставить тебя, даже если ты сам этого хочешь.

Последние слова - тихое признание - Джон произнес почти шепотом, но он знал, что Шерлок в любом случае его услышит. Пожатие на руке Джона стало крепче, в то время как пальцы, державшие ручку, расслабились, и теперь она свободно лежала между ними.

- Я не смог бы попросить тебя уйти, - наконец сказал Шерлок, посмотрев на свои записи, прежде чем поднять голову и встретиться с Джоном взглядом. – Все остальные были непрошенными гостями – слишком острыми, или твердыми, или неправильными – всегда так было. Но ты, ты был весь солнечный свет и Брамс. Это все… Все, что я хочу.

Шерлок вновь пожал плечами в неуверенном жесте, словно понимая, что слова его не поясняют, что же он имеет в виду, но Джону они сказали все, что требовалось. Знать, что Шерлок хочет видеть его рядом, не только как врача, или держащую оружие руку, но как Джона Ватсона – и во время мигрени, и по другую сторону тех бушующих вод – было более чем достаточно.

Искушение сказать что-то еще, чтобы из дымки окружающих их чувств выкристаллизовалось нечто более осязаемое, было сильным, но Джон подозревал, что это будет уже шаг слишком далеко для них обоих. Придет еще место и время для других, более определенных слов, если потребуется, но сейчас он был счастлив просто сидеть рядом с Шерлоком и наслаждаться тем, как застал их рассвет этого дня: друзья и любовники с шансом на нечто большее.

- Брамс? – спросил он, заинтересовавшись, какая же ассоциация с ним возникла у Шерлока в мареве боли и спутанного восприятия. И увидел, как глаза Шерлока осветились улыбкой – мягкой, а не высокомерной или всезнающей. В выражении его лица была нежность. Джон поднял брови и наклонил голову на бок, ожидая ответа.

- Это очевидно, - сказал Шерлок. – На поверхности Брамс кажется очень прямолинейным. И только когда вглядишься поглубже, начинаешь по-настоящему ценить всю его сложность. Его произведения часто производят впечатление наивной простоты, но они невероятно богаты нюансами.

Пальцы его выскользнули из-под ладони Джона и задержались на нежной коже запястья, ласково водя вдоль вены, словно там содержались ответы на все вопросы.

– На первый взгляд ты выглядишь обыкновенным до мозга костей, но все, что нужно – это посмотреть еще раз и увидеть, что в тебе скрыто гораздо больше, – он отвел взгляд в сторону, словно смутившись от собственных слов, а потом добавил. – А кроме того, ты всегда очень отзывчив к Брамсу. Когда ты просишь меня что-нибудь сыграть, то на самом деле желаешь услышать именно его, даже если сам этого не понимаешь.

Невольно дюжина разных воспоминаний пронеслись в памяти Джона: огонь в камине, Шерлок и скрипка, вдохновенно поющая под его пальцами. Друг так редко играл по-настоящему: куда чаще звучали вопли умирающей кошки, чтобы вывести из себя Майкрофта, или коротенькие, исполняемые не в лад банальности, чтобы досадить соседям.

Но изредка, в первые несколько месяцев их знакомства, Джон слышал от него что-то подлинное, прекрасное, и он стал просить Шерлока сыграть. А потом настал момент, и друг стал браться за смычок по собственной воле: когда Джон, шатаясь от усталости, добирался домой из больницы, мокрый от дождя и измученный бесконечным потоком пациентов, или когда он рывком выныривал, потный и дрожащий, из очередного кошмара.

- Можешь сыграть что-нибудь? – спросил Джон. – Нет, если ты не хочешь… Просто… - он откашлялся, неожиданно почувствовав себя глупо из-за своей просьбы. – Прошло уже какое-то время с тех пор, как я последний раз слышал твою скрипку.

Он не был уверен, почему так отчаянно ему этого хотелось. Может быть, он стремился доказать сам себе, что перед ним – настоящий Шерлок, обладающий прежними способностями, но в то же самое время желающий видеть его рядом с собой. Возможно, он думал, что, вслушиваясь в звонкие, неземные звуки, сможет лучше понять, что же Шерлок в нем разглядел. В любом случае, желание было всепоглощающим, и Джон поймал себя на том, что ждет ответа Шерлока, затаив дыхание.

- Конечно. – На лице Шерлока появился легкий намек на понимание – нечто теплое и знающее, когда он достал скрипку из футляра. Уверенные пальцы проверили струны и колки, прежде чем провести канифолью по смычку и поднять инструмент к подбородку. В нотах не было нужды – не требовались ни нотоносец, ни ключи, ни паузы, чтобы повести за собой мелодию. Без сомнения, все хранилось у Шерлока в голове. Казалось, оно вытекало из него так же легко, как кровь из раны, и Джон улыбнулся, узнав зазвучавший нежный напев.

Шерлок был прав – это была его самая любимая вещь. Прежде чем он пришел сюда – на Бейкер-стрит, к Шерлоку – его восприятие классической музыки было минимальным в лучшем случае. И ничто не изменилось в самих композициях, чтобы привлечь его интерес. Скорее его зачаровал вот этот человек, из-под смычка которого они взмывали в воздух. Невозможно было смотреть на играющего на скрипке Шерлока и не увидеть, как проступает наружу его внутренняя страсть, тщательно скрываемая все остальное время.

Джон прислонился спиной к мягким подушкам дивана, позволяя музыке омывать его – то ленивой, словно первый летний день, то свежей и яркой, как тающий лед – и наблюдая, как Шерлок растворяется в игре. Шелк халата легким намеком выдавал движение мускулов спины, развеваясь при скольжениях и взлетах руки, что уверенно вела смычок в танце. Но внимание Джона было приковано к лицу Шерлока, настолько выразительному, что перехватывало дыхание – словно друг изливал саму свою суть в подъемах и падениях наполнявшей комнату мелодии.

И все это для Джона.

Было легко откинуть назад голову, полностью сосредоточившись на музыке и на том, что пытался передать ею Шерлок, и на этот раз Джон слушал. Он мог распознать каждое обещание в потоке нот и тихую клятву, что вплеталась между движениями: намек здесь, отблеск там, никогда не произнесенное вслух, но, тем не менее, очевидное.

Твой.

И Джон мог только выдохнуть безмолвный ответ.

Всегда.

____________________________________

Примечания переводчиков:

Алкиона — в древнегреческой мифологии дочь Эола (повелителя ветров). После смерти мужа, следуя его участи, бросилась в море и была превращена богами в зимородка.

Алкионовыми днями называли две недели тихой погоды около дня зимнего солнцестояния. В эти дни Эол смирял ветры, чтобы Алкиона могла высидеть птенцов в своем гнезде, плавающем по волнам.

Часто используется в качестве синонима слова «безмятежный»