Он опустил веки, отгораживаясь от проплывающего над ним потолка. Проклятье! Ему необходим был весь разум в полной мере, а не то, что осталось – наполовину отрешенное, затуманенное лекарствами, придавленное безостановочно гудящей в черепе болью нечто.
Но первым делом нужно разобраться с этим отвратительным жалким состоянием, убраться отсюда и вернуться на Бейкер-стрит – к нормальному ходу вещей. Быть может, когда он снова станет самим собой, будет не разрушенным, рассыпавшимся на части созданием, но цельным и способным управлять своим телом, - он сможет уделить все свое внимание Джону и этой новой, нежданно возникшей вероятности.
Он должен был разглядеть ее раньше. Ведь если на то пошло, Джон раскрывался перед ним не только в стенах больничной палаты. Он был рядом с Шерлоком все это время, не просто замирая взволнованной тенью у ложа больного - нет, его присутствие было реальным и ощутимым, Джон крепко обхватил друга и не отпускал, без колебаний помогая выстоять в схватке с мигренью.
Возможно, Шерлок уловил это той частью своего разума, что не затерялась в боли и какофонии спутавшегося восприятия. Сны во время приступов были яркими и осязаемыми всегда, а ясность - лишь редкой в них гостьей. Руины и хаос в разбитых стенах чертогов разума были обычным делом, но никогда прежде не доводилось ему видеть нечто нерушимое в самом их ядре. Никогда прежде не было некой незыблемой силы, несгибаемой и способной уберечь хоть немногое от уничтожения. И все же, Джон из его снов был такой же постоянной величиной, как и тот, что в реальности – всегда рядом, ни разу не подводивший и близкий в куда более интимном смысле, чем могло подразумевать простое вожделение.
Кровать остановилась у кабинета компьютерной томографии, и медсестры откатили ее к стене, ожидая, когда закончат с предыдущим пациентом. Они молча стояли рядом, оставив Шерлока наедине с его мыслями, какими бы те ни были.
Джон хотел его поцеловать. Это желание ясно читалось во всем – от потемневших глаз до того, как округлились его плечи - но почему? Возможно, причина сама по себе была не столь важна по сравнению с действием, но выяснение мотива всегда являлось для Шерлока жизненной необходимостью. Рожденный волнением порыв? Или то был сдвиг в отношениях врач-пациент, и именно из-за этого рассыпались выстроенные меж ними барьеры? Поднимутся ли они вновь, когда Шерлок поправится полностью? Быть может, ему придется вернуться к прежнему: наблюдать за тем, как Джон приударяет за очередной юбкой, и не обращать внимания на изредка брошенный в его сторону разгоряченный взгляд?
- Я ошибался.
Открыв глаза, он увидел Майкрофта, возникшего, словно из ниоткуда, у его постели. Шерлок знал, что на деле брат просто подошел, незаметно и тихо, но все равно на какое-то мгновение почти смог понять, почему тот вызывал у него семилетнего такое восхищение – до того, как удрал, бросив его на милость мигрени, психоаналитиков и поведенческих тестов.
- Что? – хрипло спросил Шерлок, приподняв голову над подушкой и пытаясь вникнуть в сказанное братом. Подобные слова не часто срывались с его губ. Поскольку единственным ответом стала лишь искривленная бровь – они оба терпеть не могли повторяться - Шерлок улегся обратно и произнес холодно и ровно: - Ты часто ошибаешься, но редко это признаешь. Мне стоит отпраздновать это событие?
- Сарказм вернулся к тебе уже в полной мере, - пробормотал Майкрофт, рассеянно обхватывая пальцами металлический бортик кровати – видимо, за неимением зонта. – Я ошибался насчет Джона.
- Да, с первой вашей встречи, - произнес Шерлок, прокручивая фразу в голове слово за словом. – Это же ты всегда строил о нем самонадеянные допущения.
- Это не так, - Майкрофт побарабанил пальцами по металлу, создавая слабым постукиванием мелодию, причудливую и легкую, напоминающую о раннем Моцарте. – Поначалу я счел, что он может стать полезным инструментом в моих руках, но его мгновенно возникшая непоколебимая преданность тебе поставила на этом крест. Тем не менее, я продолжил рассматривать его, как… - Майкрофт помедлил, и Шерлоку было очевидно, что тот сейчас тщательно выбирает слова. Брат не делал неопределенных жестов, облекающих невысказанное в некую форму – он никогда бы не позволил себе быть столь неточным. Майкрофт был мастером словесной архитектуры, до чрезвычайности осторожным, и потому Шерлок нередко ловил себя на том, что прислушивается к невысказанному столь же внимательно, как и к тому, что прозвучало вслух.
- Говори, что хотел сказать, - наконец, резко, хоть и не особо убедительно, бросил он. – Я сейчас слишком измучен, чтобы разгадывать твои намеки.
- Я посчитал, что он – нечто временное, преходящее. Кто-то, прибившийся к тебе на пути. Ты вел, он следовал за тобой, - Майкрофт опустил взгляд на руки, губы его сложились в натянутой улыбке, говорящей скорее о неловкости, нежели о радости. – Я не осознавал, насколько необходимым он стал для тебя. Для твоего счастья.
- Для моего счастья? – повторил Шерлок, не трудясь избавить тон от проникшей в него тяжелой усталости и прижав к ноющему лбу ладонь. – С каких пор оно стало тебя волновать? Мои работоспособность и повиновение – все, что тебя заботит.
- Ты действительно так считаешь? – спросил Майкрофт, и в голосе его была едва различимая дрожь. Не насмешка, скорее нечто близкое к искреннему огорчению. Намеренная манипуляция или проявление чувств? Шерлок знал, что первое вероятней, но быстрого взгляда на брата хватило, чтобы усомниться. Тем, кого он пытался заставить плясать под свою дудку, Майкрофт смотрел прямо в глаза в попытке изобразить кристальную честность. Подлинные же эмоции расценивались им как нечто, чего стоит стыдиться. В те редкие моменты, когда брат признавал, что испытывает их, он выглядел точно так же, как сейчас: опущенный взгляд, голова чуть повернута – словно не мог набраться мужества и посмотреть своим чувствам в лицо.
- К чему этот разговор? – спросил Шерлок, перекатывая голову по подушке и силясь направить возможности своего разума на выполнение одной простой задачи: наблюдение. – Ты же вел к чему-то, иначе ты бы просто промолчал.
Майкрофт расправил плечи, словно беря себя в руки, подтянулся, и Шерлок заметил, как дернулся его кадык, прежде чем он начал говорить.
- Джон Ватсон обладает многими достоинствами, которые, возможно, я проглядел. Однако проницательностью он не отличался никогда.
Майкрофт внимательно посмотрел брату в глаза.
- Твое поведение, твоя от него зависимость – совершенно тебе не свойственные, даже в таком состоянии – мне говорят красноречивее всяких слов о том, как ты к нему относишься, но твой посыл, вероятно, теряется среди сомнений, что испытывает сам Джон, - он вновь опустил взгляд на собственную руку, сжимающую бортик кровати. – В какой-то момент, как бы ни было тебе это трудно, придется прямо объяснить, что именно ты чувствуешь.
- Хочешь сказать, как ты сейчас? - пробормотал Шерлок с намеком на саркастическую усмешку и стиснул зубы. – Если бы я считал, что от этого будет толк, сказал бы тебе не лезть в то, что тебя не касается.
- Твоя жизнь меня касается, - без промедления ответил Майкрофт. – Ты мой младший – мой единственный – брат. Кому было заботиться о твоем благополучии, пока не появился Джон, как не мне?
Вспышка эмоций была сдержанной, но все равно шокировала - не столько своим смыслом, сколько тем, от кого именно она исходила. Тому, что Майкрофт нечасто обсуждал подобные вещи, предпочитая уклоняться от прямого ответа и прятать свое беспокойство за невыносимым авторитарным вмешательством в повседневную жизнь Шерлока, были свои причины. И все же вот оно – неосторожное высказывание, раскрывшее подлинное отношение, а с ним вместе – ослабление самоконтроля, столь ненавистное им обоим. Сантименты вынуждают человека полагаться на других – открывают слишком много и в то же время совершенно недостаточно. Причины для взаимной холодности были у обоих братьев, и Шерлок поймал себя на том, что с настороженностью смотрит на Майкрофта, пока тот поправляет галстук и откашливается.
