Это было прекрасно. Он был прекрасен, полностью вверивший себя Джону, и тот заставил себя сосредоточиться не на распростертом теле, но на ощущении гладкой плоти под руками. Теплая кожа туго обтягивала лобную кость, у перехода к носу чувствовалось, что напряжение мышц становится сильнее. Джон проводил по лбу ровными и нежными круговыми движениями от висков и обратно к центру.

Он на автомате выбрал ритм, лишь слегка касаясь кожи самыми кончиками пальцев и внимательно наблюдая за лицом Шерлока в поисках малейшего знака, что его действия причиняют другу дополнительный дискомфорт.

- Скажи, если сделаю больно, - тихо попросил Джон, глядя, как двигаются под закрытыми веками глаза Шерлока и приподнимается верхняя губа, перед тем, как тот ответил.

- Не сделаешь, - на мгновение лоб прорезала неглубокая складка, а затем друг заговорил снова, уже мягче. – В любом случае, пока у меня всего лишь раскалывается голова и повышена звуко- и светочувствительность.

- Хмм, «всего лишь» совершенно не сочетается с тем, что ты назвал, Шерлок, - пробормотал Джон, рассеянно перебирая темные, мягкие завитки, неспешно поглаживая кожу головы под ними, очерчивая контуры черепа друга. – Кто-нибудь так делал? Я про то время, когда ты был младше? – с любопытством спросил он, держа в уме скорее образ загадочной мамули, нежели Майкрофта. Или, возможно, так поступала какая-нибудь сердобольная медсестра в одной из тех клиник, где пришлось лежать Шерлоку.

- Нет, - ответил друг, и в его тихом голосе послышалась тень удовольствия от подобного проявления заботы. – Мамуля боялась ко мне прикасаться. Все боялись. Как будто я мог от этого сломаться.

- Это… - Джон замолчал, пытаясь подавить рвущийся из груди вздох, при мысли о Шерлоке, окруженном медоборудованием, накачанном обезболивающими и бывшем в полном одиночестве. – Ужасно. Неужели никто не помогал?

- На то были лекарства, - ответил Шерлок. – Я не могу винить их за эти страхи. Тогда, в детстве… со мной сложнее было справиться. Я с трудом мог себя контролировать. Без конца плакал, иногда кричал, что делало только хуже, - его губы искривились, руки сжались в кулаки. – А подростком я становился совершенно неуправляемым во время приступов. Был похож скорее на раненое животное, чем на разумное существо. И когда вырос, понял, что мне лучше справляться с этим в одиночку, чем нервировать окружающих, - он облизал губы, повернул голову, так что пальцы Джона теперь проводили по скуловой дуге рядом с левым ухом. – К тому времени, как я понял, что этого приступа не избежать, было уже слишком поздно, чтобы удалось отвлечь тебя на что-то другое.

- И к лучшему, - твердо произнес Джон, поморщившись, когда друг дернулся от звуков его голоса. – Прости, - тут же добавил он, уже тише и не так резко. – Просто не хочу, чтобы ты считал, что обязан что-то от меня скрывать. Не хочу, чтобы меня держали в неведении. Я хочу помочь, хоть чем-то.

Пальцы Шерлока обхватили лодыжки Джона, между которых он лежал, и начали медленно поглаживать выступающие кости и затененные впадины, словно друг был зачарован этим ощущением. Прикосновение было легким, на грани щекотки, Джон провел языком по губам, а рассеянно описываемые круги, казалось, телеграфировали информацию по нервам к его рукам, принявшимся перебирать волосы Шерлока теми же движениями.

- Я знаю, что со стороны все это должно казаться невероятно странным, - начал Шерлок.

- Скорее страшным, - перебил Джон, и губы его изогнулись в кривой улыбке, когда друг поднял на него взгляд. – Только ты можешь вывести мигрень на совершенно новый уровень.

- И только ты можешь напомнить мне, что она пройдет, - тихо ответил Шерлок, слегка откинувшись, чтобы уютнее уткнуться головой в его ладонь. – Во всем этом так просто потеряться, признать, что улучшения не будет, и что мой разум окажется разбит навсегда. А ты напоминаешь мне, что это не так.

- Это самое меньшее, что я могу, - сказал Джон. – Сама мысль о том, что ты проходишь через это в одиночку, и некому помочь… - он затряс головой, невидяще уставившись в окно. – Я знаю, ты раньше с этим справлялся, но мне отвратительно думать об этом. Я никогда не видел, чтобы с тобой творилось такое – чтобы твой разум запутался сам в себе. Ощущения тебя обманывали, половина всего, что ты говорил, была бессмыслицей, а другая – на чужом языке. И даже теперь, когда тебе, кажется, стало легче, ты едва держишься на ногах, - он с трудом сглотнул, голос его превратился в шепот. – Тебе нужен кто-то, кто будет рядом, и я не смог бы тебя оставить, даже если бы ты сам об этом просил.

Признание повисло в воздухе, куда более значимое теперь, когда было озвучено. Джон расслышал хриплые нотки в собственном голосе и, поморщившись, заставил себя умолкнуть. Вдруг он сказал слишком много, и это поставит под угрозу границы, воздвигнутые им и Шерлоком? А меньше всего Джон хотел оттолкнуть друга сейчас, когда тот в нем так нуждался.

Он намеренно не опускал взгляд на лицо Шерлока, перевернутое и странное под таким неестественным углом, но все же продолжил слегка массировать, очерчивать пальцами и ладонями голову друга, запоминая уникальную форму черепа, в котором был заключен этот невероятный разум.

- Этот приступ не закончился… пока еще нет, - ответ прозвучал измученно и глухо, словно Шерлоку невыносима была сама мысль об этом. – На каких языках я говорил?

- На испанском, итальянском, - произнес Джон, чувствуя облегчение от того, что друг не стал вдумываться в полный смысл того, что он так неуклюже высказал. – Но чаще всего на французском. К нему ты возвращался постоянно. Ты сказал мне одну вещь… - он озадаченно нахмурился, пытаясь припомнить, как звучала фраза. – Что-то вроде «m’as je échoué».

Опустив взгляд, он увидел, что Шерлок свел брови, и взгляд его остекленел, как будто детектив изо всех сил пытался вспомнить, что затерялось в пучине седативных и боли. Наконец на лице его мелькнуло что-то вроде узнавания.

– Быть может, «Tu ne m’as jamais échoué»? – медленно спросил он, наморщив нос, когда Джон кивнул в ответ. – Так не скажет ни один француз. Это просто французские слова, подставленные вместо английских.

- А ты не… - Джон прикусил губу, руки его замерли. Сказанное тогда другом маячило в глубине сознания, один фрагмент неизвестности из многих ему подобных. В том, как Шерлок это произнес, было что-то важное, и потому казалось почти невозможным от этого отмахнуться. – Не помнишь, что пытался сказать?

Плечи Шерлока напряглись, и он медленно поднялся, садясь. Правая рука прижалась к виску, словно в попытке приглушить ноющую боль, а затем он обернулся и устроился между лодыжек Джона, скрестив ноги. Лицо его в сумрачной комнате было бледным, у основания горла и ключиц притаились тени, но глаза были полны решимости, это был взгляд именно Шерлока, а не того потерянного, измученного человека, который представал взору Джона последние два дня. Как будто детектив снова стал самим собой, несмотря на боль, и все его внимание было сосредоточено на друге.

На минуту тому показалось, что Шерлок не ответит. Джон был почти уверен, что он отмахнется или вылезет из кровати, положив конец этому странному и безупречному эпизоду близости. Но все же, спустя несколько заполненных тишиной ударов сердца, Шерлок дернул плечом и неловко прочистил горло, прежде чем озвучить перевод.

- Ты никогда меня не подведешь.

========== Глава 7: Брошенный Львам ==========

Лицо Джона все еще хранило следы привидевшегося кошмара, ясно проглядывавшие в напряженных линиях у глаз и складке на лбу. Однако со словами Шерлока стресс стал уходить, сменяясь теплой, открытой улыбкой. Видимо, Шерлок умудрился подобрать верные с точки зрения проявления чувств слова, и изменение выражения лица Джона говорило само за себя. Вопреки всему - от пережитого во сне ужаса до тяжкого груза беспокойства о Шерлоке - он был счастлив.

- Спасибо, - пробормотал Джон, опустив голову и с минуту почесывая ухо, прежде чем вновь встретиться с Шерлоком взглядом. Однако за всем этим было больше, чем прозвучавшая простая благодарность. Джон отвечал Шерлоку тем же, пусть и не выражая свои чувства словами, но они явственно проступали в линиях его лица и в бесконечном терпении его заботы. – Я… Я знаю, на свете немного людей, кому бы ты сказал такое.