С каждой минутой действие лекарства слабело, отнимая былое облегчение и возвращая его тело в прежнее, агонизирующее состояние. Краем сознания Шерлок понимал, что все куда лучше, чем могло бы быть. Без Норазофена он оказался бы в ловушке, на бесконечном конвейере сменяющих друг друга бессонных дней и ночей, подталкивающих тело все ближе к краю, без малейшей возможности скрыться от терзающего, рычащего, безжалостного зверя – своей мигрени. И даже сейчас он едва ли мог функционировать как нормальное человеческое существо, что уж говорить о том, чтобы блеснуть обычной своей гениальностью.

- Кровать, - решительно произнес он. – Мне нужно лечь в кровать.

- Тебя точно не стошнит, если встанешь? – спросил Джон.

С лица убрали подушку: какое-то мгновение ласково цеплялся за кожу лица хлопок, а затем сумрак комнаты попытался вломиться под закрытые веки, просочиться дымом меж ресниц, пока Шерлок нерешительно и медленно открывал глаза.

В отсветах огня казалось, что по потолку пробегает зыбь, и Шерлок отвернулся, глядя на Джона и обдумывая его вопрос.

- Если не встану сейчас, застряну здесь на всю ночь. Ты не уйдешь, а я не допущу, чтобы ты спал на полу, - он изложил факты, как игрок в покер вскрывает выигрышный расклад, не оставляя места спорам и не извиняясь. Он слишком хорошо изучил друга, чтобы понимать: тот ни за что не оставит его в таком состоянии и не поднимется к себе. В комнате Шерлока, по крайней мере, была достаточно широкая кровать, и подушек вполне хватило бы им обоим. – Не знаю, смогу ли заснуть сам, но я не хочу, чтобы ты отказывал себе в этом из-за упрямства.

- Уж кто бы говорил, - заметил Джон, подавшись вперед и обхватив за плечи севшего и пошатнувшегося детектива. Комната раскачивалась и крутилась, желудок сжался, но дальше тошноты дело не пошло, и Шерлок сделал глубокий вдох. Обычно пространственная дезориентация наступала раньше, но, с другой стороны, приступы никогда не следовали единому определенному сценарию. Он с трудом сглотнул, вцепился в плечи Джона и тяжело, неохотно поднялся.

- Я бы тебя донес, если бы от этого был толк, но, судя по всему, тебе только хуже станет, - пробормотал Джон, поддерживая Шерлока рукой между лопаток и помогая проделать короткий путь до спальни.

Господи, это точно. Если его поднимут на руки, будет кошмарно, но где-то в уголке разума он был впечатлен самим фактом, что друг почти наверняка без труда сможет его донести. Сейчас Шерлок хотя бы осознавал, что ступни его твердо упираются в пол, пусть все чувства и силились убедить его в обратном. Одной только мысли о том, что его поднимут, и он окажется без опоры, невесомый в этом вращающемся мире, оказалось достаточно, чтобы на коже выступил липкий пот, и Шерлок сжал губы в немом ответе.

Кровать вплыла в поле зрения: алтарь комфорта посреди ощетинившейся, жестокой реальности. Шерлок опустился на нее, желая, чтобы вздохнувшие шорохом перья и прогибающиеся под его весом пружины матраса могли дать голове тот же покой, что и телу.

- Тебе нужно снять халат, - прямо сказал Джон, и Шерлок не смог сдержать улыбки, услышав, как друг сбивчиво и неловко объясняет, зачем. – Я… То есть, ты можешь себя придушить, если начнешь вертеться во сне. Давай.

Теплые ладони нырнули под отвороты шелкового одеяния, легко спуская тонкую, гладкую ткань вниз по плечам, а когда Шерлок подвинулся, ослабляя ее натяжение, освободили из рукавов руки. Затем Джон просто вытащил халат из-под друга, словно выполнял тот трюк, когда сдергивают со стола скатерть, не потревожив при этом стоящей на ней посуды. На материале это должно было сказаться отвратительно, но Шерлок был слишком поглощен своими ощущениями, чтобы его это волновало.

- Мне надо потушить огонь и принести тебе ведро. Сможешь пару минут побыть один?

В ответ Шерлок полуутвердительно промычал, не открывая глаз, чтобы защититься от вращения мира вокруг, и пытаясь закрепиться на якоре остальных ощущений. От этого тошнотворная качка уменьшилась, но даже осязание, казалось, настаивало, что вся вселенная пульсирует и бьется в припадке.

В какой-то момент до слуха донесся металлический щелчок дверной ручки и слабый звон пустого ведра, поставленного на пол у кровати. Короткая и яркая вспышка заставила предположить, что Джон включил одну из прикроватных ламп и тут же приглушил ее свет. Приоткрыв глаза, Шерлок увидел, что друг набросил на светильник плотное полотенце, так что сквозь него пробивалось лишь слабое свечение. Достаточное, чтобы при необходимости можно было разглядеть ведро, и в то же время настолько тусклое, что оркестр в голове продолжил исполнение вельветинового Вивальди, не поднимаясь до крещендо пятой симфонии Бетховена.

Джон переоделся в футболку и пижамные штаны, благопристойно прикрывающие тело от шеи до пят, оставляя обнаженными лишь ступни и предплечья.

- Так нормально? – спросил он, указывая на хлопковую одежду. – Тебе ведь больше не больно от прикосновений?

- Нет, - выдавил Шерлок. – Чувствительность ушла. Теперь все… - он повел рукой, прижал ее к глазам. – Раскачивается.

Джон издал неясный звук сочувствия, но здесь оно было бесполезно. Шерлок знал, что друг ничего не может сделать, чтобы облегчить это тошнотворное ощущение бесконечных взлетов и падений, и сморщился, когда тот осторожно опустился на кровать. Было совершенно очевидно, что Джон прилагает все усилия, лишь бы не потревожить его, но само движение в реальности, наложившееся на воображаемый вихрь и головокружение, оказалось почти непереносимым. Шерлок почувствовал, как выступил на лбу и покатился по скулам пот, и стиснул пальцы на простыне, пытаясь хотя бы сейчас заставить тело взять верх над введенным в заблуждение разумом.

Разделявшее их пространство кровати казалось ему непреодолимой пропастью, они были одновременно так обжигающе близко и так целомудренно далеко, но в мгновение между двумя ударами сердца Джон перекинул через нее мост. Его пальцы обхватили запястье Шерлока, заставили его разжать кулак, чтобы соединить их ладони. Всего одна точка соприкосновения, но беспорядочно крутящаяся стрелка его внутреннего компаса мгновенно вытянулась в том направлении, словно Джон создавал вокруг себя магнитное поле. Он был единственным, что осталось незыблемым; и когда Шерлок перекатился на бок, придвигаясь ближе, Джон взял его за вторую руку.

- Лучше? – спросил он, и Шерлок приоткрыл глаза. С миром по-прежнему было что-то не в порядке, но у него получилось не обращать на это внимание достаточно долго, чтобы разглядеть в усталом взгляде Джона искренний свет.

Шерлок поерзал на кровати, проводя ладонями по рукам друга, и, наконец, придвинулся теснее, чувствуя шорох застиранного старого хлопка, коснувшегося живота, груди и ног, накрепко пришвартовываясь к единственному, что было стабильного в постоянно меняющемся мире. И Джон, замечательный, невероятный Джон, уверенно обхватил его рукой за талию в крепком объятии-обещании не позволить ему оказаться унесенным в открытое море.

- Лучше.

*****

Джон не собирался засыпать, ему нужно было оставаться на зыбком посту у тела спящего, истерзанного болью друга, но тревожный день взял свое. Он даже не понял, когда именно пересек границу, где реальность – Шерлок в его объятиях, теплый и живой - сменилась жарким пыльным ветром, запахом кедров и пороха.

Сперва сон был безобидным: воспоминание о другом месте и времени. Перед ним лежала изрезанная равнина Афганистана, где встречались горы и пустыня, а тонкая полоса зелени меж ними несла их смешанный аромат. От земли под подошвами ботинок поднималось жаркое марево, по шее катился скользкий пот, а вещмешок оттягивал плечи.

Шлем давил на голову тяжким грузом, ткань обмундирования, окрашенная в оттенки далеких песков, казалась почти выцветшей из-за осевшей на ней пыли. Ноги гудели после долгого патрулирования, но, даже не успев задуматься, Джон понял: что-то не так.

Здесь не было ни души. Рядом должны были находиться остальные парни из его группы, и все вместе они должны были прочесывать территорию в поисках повстанцев или СВУ, но Джон был один. Только он и пустое, гулкое дыхание ветра. Джон сморгнул песок с глаз, облизал сухие губы и заставил себя сосредоточиться, оглядывая землю под ногами. Все это неправильно. Предчувствие угрозы пробирало до костей. В воздухе повисло тягостное ощущение близкой смерти, и он невольно поежился при мысли о том, что именно может тут обнаружить.