Горошек был вновь возвращен в морозильник, унеся с собой подаренное ледяное облегчение. Но Джон держал в руках что-то, слегка загремевшее, когда он пошевелился, и Шерлок ощутил в воздухе шепот перемен: влажный и прохладный туман посреди бархатистого жара пламени.

- Нужно хоть как-то тебя напоить, - вздохнул Джон. – Я нашел кубики льда. Как думаешь, сможешь их рассосать, или тебя вывернет?

Шерлок задумался над вопросом, и какой-то части его сознания – той, что не оказалась вышвырнута на орбиту, далекая и недосягаемая, - хватило здравого смысла, чтобы попытаться вспомнить, не пользовался ли он формой для льда в своих экспериментах.

- Это точно вода? – спросил он, с ненавистью ощущая, как низкие вибрации собственного голоса отдаются в голове невыносимым скрежетом.

Наступила тишина, и не было никаких сомнений, что Джон взвешивает все возможные варианты решения единственного в своем роде уравнения: Шерлок + морозилка + эксперименты = подозрительный лед.

- Выглядит и пахнет нормально, без проблем замерзло в домашних условиях. Если это не вода, то что?

- Кислота?

- И зачем тебе замораживать кислоту?

Губы Шерлока дернулись, складываясь в усталую улыбку, и дело было не в самом вопросе, но в том, каким тоном Джон его задал; голос друга заставлял предположить, что тот и так знает вероятный ответ: «Потому что это можно сделать».

- На столе в кухне лежали лакмусовые бумажки, - с трудом произнес Шерлок, перекатывая в уме каждое слово, прежде соединить их в предложение. Контролировать речь получалось лучше, и он ни разу еще не перешел на какой-либо другой язык, но все же затрачиваемые на это усилия не только выводили из себя, но и крайне выматывали. – Проверь кислотность.

- Вот именно поэтому нужно наклеивать этикетки, - ворчливо заметил Джон, но в голосе его проскальзывали нотки нежности. Что-то зашуршало, когда он поднялся и, пройдя в кухню, принялся за поиски. – Да, нашел. Красный – кислота, синий – щелочь?

- Да, - Шерлок умолк, пытаясь не обращать внимания на странный, еле слышный гул в ушах. Едва различимый звук, который может почудиться в абсолютной тишине, когда ухо обманывается, принимая ничто за нечто. Утомительный и назойливый, но от него можно отрешиться, если получится сосредоточиться на Джоне и его тихом звучании: симфония домашнего уюта из тихого дыхания и прикосновений, шороха шерстяного свитера и покоя.

- Без изменений. Скорее всего, это вода, - наконец сказал Джон. Шаги необутых ног по ковру возвестили о том, что он подходит к дивану, и Шерлок мог представить, как друг вновь еще раз подозрительно осматривает кубики льда. – Если вкус странный, выплюнь. Либо так, либо придется пить из стакана, а я не думаю, что это обойдется без последствий.

Шерлок скривился, понимая, что Джон прав. Будь он в больнице или в той богом забытой клинике, где провел большую часть своего шестнадцатого года жизни, от обезвоживания его избавила бы капельница. Здесь же, на Бейкер-стрит, не было подобного оборудования, и пусть друг был военным врачом и мог, вероятно, в крайнем случае, что-то соорудить из подручных материалов, это все же означало бы возложить на него совсем непомерную ответственность.

От воды его вывернет, он чувствовал это по тому, как дрожала в желудке омерзительная тошнота. Но лед?

Ни слова не говоря, он поднял руку, ожидая, что Джон вложит в нее твердый и гладкий ледяной кубик, и дернулся в изумлении, когда что-то холодное коснулось губ и проскользнуло в рот. Зубы заломило от резкой смены температуры – чувствительность зубной эмали обострилась с мигренью - но почти тут же это ощущение ушло: дискомфорт сменился мгновенным облегчением; очутившийся у него во рту кусочек зимы перетянул на себя внимание звенящих нервов, притупляя боль.

Вода просочилась в горло. Всего лишь намек на жидкость, недостаточный, чтобы потревожить желудок, но вкус – яркий, чистый, совершенно не химический – показался замученной иссушенной плоти эликсиром самой жизни.

- Нормально? – спросил Джон, и утвердительно промычавшему Шерлоку показалось, что он услышал радость и облегчение в следующем слове друга. – Еще?

- Пожалуйста.

Несомненно, Джон был настоящим гением, и Шерлок так бы и сказал, не будь его губы и язык столь захвачены ощущениями легко скользящих по ним граней замерзшей воды. Как друг понял, что ему сейчас нужно именно это? Одно единственное чувство, что возобладает над всеми остальными, отбросит боль назад, в сторону, во вне, и пусть не снимет ее совсем, но на краткий миг сделает почти неощутимой. Передышка, милостиво дарованная там, где обычно на нее не стоило и рассчитывать, и Шерлок издал тихий довольный звук, надеясь, что Джон поймет невысказанное послание: его искусство целителя достойно самого Аполлона.

Раздалось мелодичное позвякивание льда о посуду – чашка или миска? – когда друг достал следующий кубик, и на сей раз губы Шерлока заранее жадно приоткрылись. Быть может, у Джона соскользнули пальцы, или это дернулся сам Шерлок, слепо ища влагу, но только, помимо округлой льдинки, он прихватил зубами и языком кончик пальца.

Сдавленный вдох друга показался громким в тишине комнаты, но Шерлок едва ли его расслышал. Странная двойственность единого ощущения – чуть теплая плоть и звездно-яркий мороз – пронеслась по телу кратким, восхитительным и поражающим смешением вкусов, прежде чем Джон, сбивчиво извинившись, убрал руку. Осталось только дрожащее внутри тепло и затяжное послевкусие, в которое сразу же отчаянно вцепился, как зачарованный, осажденный болью разум Шерлока.

Соль и вода, почти смытый тающим льдом привкус танина и нотка чего-то, напоминающего кумин - отголоски соуса от наспех поглощенного обеда или же слабый естественный аромат самого Джона, почти неощутимый на кончиках пальцев. Отличить было невозможно, но, боже мой, как же Шерлоку хотелось знать это наверняка.

- Кончились, - пробормотал Джон. Была то игра воображения, или в голосе друга действительно прорезалась хрипотца? В нынешнем состоянии Шерлоку трудно было определить, что именно повлияло на тон Джона подобным образом, но саму слабую дрожь в словах заметить было легко. Странно, но теперь, когда разум детектива развеяло по ветру, когда была лишь боль среди опустошительного шквала, тем единственным, на чем мог он сосредоточиться, оказался Джон и его загадки, сияющие из глубины, словно звезды. – Посмотрим, сможет ли твой организм удержать эту воду.

- Меня не тошнит, - заверил Шерлок. Собственный голос показался отталкивающим и грубым: внутри кокона, что он выстроил вокруг себя, желанным гостем был лишь Джон. Детективу хотелось замолчать, но если он закроет рот, то же самое, вероятно, сделает и друг, и тогда тишина его раздавит. – Спасибо.

- На здоровье. Быть может, в следующий раз сможешь справиться с этим сам.

Странно. Шерлок уверен был, что в подобном заявлении должна звучать надежда. Возможно, он неверно истолковал тон, но в нем не было ни восходящей интонации, ни оживления, лишь тяжело падающие, приглушенные слова, как если бы Джона не радовала подобная перспектива.

Разумеется, Джон всегда стремился помочь, это было самим смыслом его существования, и он терпеть не мог ощущать себя бесполезным. Возможно, с начала болезни Шерлока это чувство преследовало его слишком часто, и сейчас он готов был взяться за любую мелочь, лишь бы избавиться от впечатления собственной непригодности.

Но нет. Такое предположение казалось неверным.

Разум его дрожал и покачивался, слишком неуверенный в оси своего вращения, чтобы можно было должным образом все обдумать. Джон Ватсон и в лучшие времена являл собой загадку, теперь же он и вовсе стал подобен фракталу из манящих теней и мягкого сияния. Шерлок чувствовал, что разрывается между желанием сосредоточиться на этой головоломке и невозможностью его осуществить. Испущенный им прерывистый выдох превратился в стон, как только протестующе отозвались на изменившееся давление сосуды, и в отчаянии он снова прижал к лицу подушку.