- Чертов Майкрофт, - прошептал Джон со смешанным чувством раздражения и смущения. Возможно, все было бы не так ужасно, если бы сказанные слова не оказались так близки к истине, однако, верный своей сущности, старший Холмс был безжалостен. Казалось, он видит все насквозь и там, где большинство людей из простой порядочности поверили бы объяснениям Джона о необходимости согреть Шерлока, Макройфт, похоже, был исключением.
И не то, что бы Джон лгал. Бога ради, он все-таки был врачом. Конечно, он сделал бы все, что потребуется, чтобы помочь Шерлоку пройти через это – чем бы оно ни было. Они друзья…
Слово парило в его мозгу, и он вздохнул от неадекватности этого определения, раздраженно перелистывая страницы. Для Джона «друг» - это тот, с кем иногда пересекаешься, чтобы выпить в пабе, и кого можно время от времени попросить о помощи при переезде. С друзьями можно поговорить, когда все идет наперекосяк. Шерлок нечасто употреблял спиртные напитки, а уж в бар ходил крайне редко, и то только по настоянию Джона. Его невозможно было убедить хотя бы изредка навести порядок, не говоря уже о перестановке мебели, а если что-то шло наперекосяк, то это, обычно, была его вина.
Странным образом Шерлок умудрялся представлять собой полную противоположность тому, что Джон вкладывал в понятие «друг», но в то же самое время детектив был самым лучшим другом, что он когда-либо имел. Шерлок плевать хотел на все социальные условности и правила поведения. Он был честен до жестокости и часто являлся серьезной занозой в заднице, но он в точности знал, что движет Джоном по жизни так же верно, как если бы разобрал его на части и увидел все его шестеренки. И он вернул свет во все закоулки существования Джона, в то время как остальные не могли даже обнаружить выключатель.
Возможно потому, что этим выключателем был сам Шерлок.
Джон не был идиотом. Он знал, что его текущее состояние мира и довольства, с периодическим вкраплением наполненных адреналином моментов «о Боже, мы сейчас погибнем», целиком и полностью заслуга Шерлока. Без него у Джона не было бы ни того, ни другого. И дело было даже не в том, что исчезли бы и доступ к местам преступлений, и противоречащие здравому смыслу проникновения в чужие квартиры, и прочие подобные вещи. А в том, что испарилась бы перспектива всего вышеперечисленного. Шерлок был самой опасностью, и Джон это любил.
Любил его?
Господи, это была слишком рискованная мысль, чтобы на ней задерживаться. Любить Шерлока Холмса – да само по себе это означало напрашиваться на неминуемую катастрофу. Однако эта идея все чаще и чаще за последние несколько месяцев всплывала в его мозгу. Поначалу, с самой первой встречи, его пленили гениальность Шерлока и его внешность. Однако после того, как Шерлок отбросил эту возможность несколькими точно подобранными словами (на удивление тактичными, хотя сам Джон осознал это много позже), он позволил мысли о том, чтобы забраться к Шерлоку в постель, ускользнуть, забыться и появляться вновь лишь в редких случайных фантазиях.
Однако где-то по дороге его чувства изменились, подвергнувшись каким-то невероятным метаморфозам. Не играло роли, что они с Шерлоком никогда не состояли в интимных отношениях, вне зависимости от того, что все вокруг думали обратное. Как будто луч вожделения прошел сквозь призму дружбы и, преломившись, с другой стороны оказался Вот Этим. И Джон не был уверен, какое Этому дать определение. Шерлок Холмс умудрился стать единственным важнейшим человеком в жизни Джона, и последний вовсе не был убежден, считать ли случившееся самым лучшим или самым трагичным событием из всех, что с ним происходили.
Он раздраженно выдохнул и вновь бросил взгляд на Шерлока, пока мысли его следовали по накатанной дорожке. У него никогда не было такого друга как Шерлок. Никто никогда не заполнял своим присутствием его жизнь так всецело, не заставлял его ощущать, словно все остальное вокруг вторично по сравнению с ними двумя – будто Джон и Шерлок будут существовать, даже если весь остальной мир разлетится в клочья.
- К черту все, - пробормотал он, положил книгу и поднялся на ноги, потягиваясь и направляясь к камину, чтобы раздуть огонь. Угольки обещающе тлели, и пламя заплясало вокруг новых поленьев, что Джон положил на решетку; его веселый треск был самим определением уюта на Бейкер-стрит.
С трудом Джон опустился на пол у очага. Кочерга тяжелым весом лежала в его руке, пока он смотрел невидящим взглядом на прирученный огонь и на темные тени трубы над ним. Правда была в том, что он больше не знал, что же обо всем этом думать. Если бы это был кто-то другой, любой другой человек во всем мире, он просто выложил бы карты на стол – объяснил бы, что чувствует, и спросил бы, есть ли желание попробовать двинуться дальше вдвоем. И даже отказ было бы легче перенести, чем ощущать себя запутавшимся в своей собственной растерянности, словно рыба в сетях.
Но речь шла о Шерлоке, человеке, который рассматривал чувства во всех их проявлениях как слабость и не собирался за это извиняться. Джон не мог себе представить, что друг воспримет хоть что-то из того, что он хотел ему сказать, с интересом или хотя бы с тактом. В лучшем случае он останется равнодушен. В самом худшем случае, Джон подозревал, что потеряет соседа, друга и дом в один момент.
Он выругался себе под нос и без энтузиазма пошевелил поленья на решетке, прежде чем отложить кочергу и подняться на ноги. Легкая тошнота, что он ощутил в глубине желудка, была скорее следствием переживаемых эмоций, а не голода, но время было как раз обеденное, так что он отправился на кухню, проверить, что же осталось в холодильнике.
В том, как же быстро все могло измениться, есть что-то тревожное, размышлял Джон, инспектируя многочисленные упаковки. Еще неделю назад он был вполне доволен возможностью продолжать жить дальше, как и всегда, изо всех сил стараясь изгнать из мозга любые фантазии и счастливо оставаться единственным другом Шерлока Холмса. А теперь хватило всего-навсего двадцати четырех часов, и все его надежды рассыпались по полу словно бусы, яркие и блестящие, разорванные простым действием заботы о Шерлоке – нахождением рядом с ним – и осознанием, с какой благодарностью принимается его доброта.
И это заставило сыграть с самим собой злую шутку. Заставило его надеяться, что, возможно, все это время он ошибался, и громкое осуждение Шерлоком таких вещей, как сопереживание, было всего-навсего попыткой спрятать свое собственное эмоциональное нутро.
- Напрасные мечтания, - прошипел Джон сам себе, вытаскивая коробку цыпленка по-тайски с жареным рисом и захлопывая дверцу холодильника.
- Что именно?
Приглушенный шепот Шерлока заставил его подскочить, ресторанная упаковка дернулась в руках, прежде чем он опустил ее на стол и тихо подошел к дивану. Шерлок не сдвинулся с места, но глаза его приоткрылись, слегка дезориентировано глядя в потолок.
- Надеяться, что ты научишься наклеивать этикетки на свои ядовитые эксперименты, - с легкостью солгал Джон, намеренно понижая голос и опускаясь на корточки рядом с Шерлоком. Тот факт, что детектив не разгадал ложь или, по крайне мере, не сказал об этом, сообщил Джону почти все, что ему требовалось знать о текущем состоянии Шерлока. – Я тебя разбудил?
Какое-то время казалось, что друг не ответит. Его тусклый взгляд, по-прежнему устремленный вверх, был почти неподвижен, но, наконец, глаза его слегка дернулись, и голова шевельнулась в отрицании, прежде чем Шерлок тихо простонал: «Нет». Он беспомощно поискал на ощупь вторую подушку, что свалилась с дивана во время его сна, Джон ласково опустил ее на лицо друга, оставив открытыми рот и нос, и услышал, как Шерлок вздохнул с облегчением от прикосновения прохладного хлопка.
- Глазам все еще больно от света? – спросил Джон и поморщился от жалости, когда в знак согласия раздалось хриплое мычание. За окном уже стемнело, и в квартире был полумрак, рассеиваемый лишь горящим в камине огнем. – Могу я что-то сделать?
- Принеси ведро.
