Но станет ли признание им своих собственных чувств тем, что заставит Джона окончательно покинуть убежище на Бейкер-стрит, или же оно необходимо, чтобы друг там остался наверняка?
Шерлок облизнул губы, и слова, что он произнес, камнями упали из его рта.
– Ему следует знать. Литература, искусство, сами наши инстинкты говорят о том, что чувство, подобное любви, не может остаться невысказанным.
- Любовь? – сарказм в голосе Майкрофта был столь привычен, что Шерлок крепко сжал челюсти. – Что ты знаешь о любви?
- Побольше твоего.
Наступила тишина. Она стекала по стенам изумрудно-зеленым, заполняла трещины в полу и выплескивалась наружу, странно вязкая. Она склеила, слепила и сделала бесполезными его пальцы, пока он вслушивался в размеренное биение сердца в своей груди. Там, на Бейкер-стрит, настоящей, а не той, что уцелела как ядро его разума, Майкрофт сказал Джону, что Шерлок лишь недавно осознал наличие у себя сердца - и предостерег друга о недопустимости его разбить – но среди всех отрицаний Шерлок расслышал слова Джона:
- Это между мной и Шерлоком.
Это было верно на многих уровнях. На поверхности Джон пытался предупредить Майкрофта, что не следует совать свой длинный нос в его личную жизнь, но значение шло глубже, буквальнее. Что-то было между ними: нить. Иногда провисшая и неосязаемая, страховочный фал, не более. Порой она натягивалась, побуждая их вновь приблизиться друг к другу.
Джон почувствовал ее раньше Шерлока, наверное потому, что был привычнее к подобным вещам. Возможно, он ощутил ее в тот первый вечер у Анджело, когда Шерлок все еще предпочитал игнорировать эмоции в целом и любовь в частности, но со временем и детектив начал ощущать ее натяжение.
Паутинка, протянувшаяся меж двух конечных точек: одна – он, вторая – Джон. Единственный шелковый волосок, который с каждым проходящим днем утолщался, становился прочнее, превращался в струну, затем – в канат, пока они не оказались неумолимо соединены друг с другом. Все еще независимы и автономны, но также взаимосвязаны и погружены в симбиоз.
Иногда эта связь ощущалась просто как тепло и комфорт: приятные дни в дружеском молчании. Вечера, когда они смотрели очередную чушь по телевизору, и он сдерживался, чтобы не дразнить Джона своими умозаключениями о том, что же будет в финале. Дни, когда Джон обновлял свой блог, а Шерлок возился с экспериментами, которые порой заканчивались мирно, порой – разгаданным убийством, а один раз даже приездом пожарной бригады.
В другие моменты – темные, тихие минуты после погони, на полпути вверх по лестнице, на пороге или в замкнутом пространстве такси - струна накалялась, натягивалась сильнее, пытаясь заставить их приблизиться друг к другу. Иногда просто находиться рядом бок о бок было недостаточно, и все, чего хотел тогда Шерлок – позволить их границам стереться, а телам – скользнуть ближе, пока они не окажутся соединены чем-то реальным, одно внутри другого, так близко к единому целому, как только могут быть два человека.
Этого никогда не случалось, но были дни, когда он думал, что видит такое же стремление в глазах Джона, словно одно и то же сообщение пульсировало туда и обратно по соединившей их линии, передавая взаимное согласие, что оба они должны услышать.
И хотя они не уделяли ей внимания, связь между ними не уменьшалась и не отмирала. Да и как могло такое произойти, если Джон заставлял Шерлока поесть и время от времени поспать, собирал разлетевшиеся осколки его разбитого разума и соединял их обратно? Как могла она отмереть, когда, стоило Шерлоку прошептать «может быть опасно», и внутри Джона вспыхнул свет – исчезла хромота, позабыта трость, и жизнь возвращалась в него с каждым шагом, что они делали вместе?
- Любовь, Шерлок? – вновь раздался голос Майкрофта, на этот раз тише, не такой обвиняющий. – К лишенному воображения бывшему военному врачу?
Слово окутало его, мягкое, словно перья, которые он перебирал одно за другим – так много значений в единственном понятии: Филия, Агапе, Сторге, Эрос. Четыре грани одной всеохватывающей эмоции. Той, которой жаждут все люди, и которая проявляется столь разнообразно.
Филия, дружба. Это есть между ним и Джоном, уникальное и особенное явление в жизни Шерлока, бесценное сокровище само по себе. Сторге, жалкая, достойная слез семейная привязанность, что существует между ним и Майкрофтом, но нет: Джон – не семья. Братья по оружию – куда более подходящий термин там, где простые узы крови ничего не могут противопоставить готовности убить и быть убитым во имя жизни другого.
Агапе, жертвенная, бескорыстная любовь. Такой вещи не было места в настоящей жизни Шерлока, даже когда он пребывал в самом своем милостивом расположении духа. Все люди, включая сострадательных от природы, в глубине души эгоисты. Даже Джон в своей заботе о Шерлоке стремился укрепить его здоровье для того, чтобы детектив дольше оставался с ним рядом. И то же самое касается исцеления от хромоты и предоставления возможности жить полной жизнью. На поверхности могло показаться, что он сделал это ради Джона, но ниже залегает широкий пласт собственного интереса. Он сделал это потому, что нуждается в Джоне… разве нет?
И затем Эрос. Любовь плотская. Моменты, когда они задыхались после погони; не отрывающиеся друг от друга взгляды, и обещание поцелуев, что никогда не было исполнено. Потревоженные прокравшейся в них неожиданной фантазией и скольжением кожи о кожу сны. Джон - первый, кто за последние два года вызвал его интерес… Примет ли друг его, если будет предложено?
Шерлок помедлил, обозревая хаос вокруг себя и думая об одной оставшейся в неприкосновенности комнате: огонь в камине, кресло и Джон. Единственное среди развалин, что сохранилось в целости и безупречности. Его любовь во всех ее проявлениях, обретшая форму.
В моменты своего бодрствования он, возможно, уклонится от этого слова, от чувства, которое, как он всегда подозревал, ему не дано испытать, но здесь не было места подобному самообману. И он не мог открещиваться от этого так же, как делал во внешнем мире.
Губы его приоткрылись, и голос прошептал - тихо и застенчиво, но от этого сказанное не перестало быть истиной:
- Да, Майкрофт. Любовь. К моему соседу и другу. К Джону Ватсону.
Субстанция в банке ничего не ответила, признав, наконец, свое поражение, и Шерлок поднялся на ноги и направился по разрушенным коридорам тем же путем, что проходил в своих снах ранее. Но теперь он не был ни мертвым, ни замерзшим, и не был он потерянным. Перед ним сияла полоса света, широкая, наполненная обещанием, ведущая его безошибочно сквозь оскольчатую тьму и разгромленное здание к единственной уцелевшей двери.
И на пороге его ждал Джон; глаза его сияли, а улыбка, сильная и все же несмелая, робкая и одновременно требовательная, переполнялась теми же чувствами, что Шерлок ощущал внутри себя.
Он понимал, что все это сон – что Джон там, на реальной Бейкер-стрит, вероятно, мало что знает о чувствах, испытываемых Шерлоком, и возможно, никогда не ответит на них. Однако он шагнул вперед в раскрытые объятия Джона, позволил себе окунуться в теплую, полную солнечного света волну, и осознал, что в настоящий момент она для него вполне реальна.
******
Джон невидяще смотрел на страницы книги, глаза его не могли сфокусироваться на прыгающих перед ним словах – множество бесполезных черных точек на бумаге. Шерлок спал вот уже несколько часов, кумулятивный эффект седативных препаратов вверг его в полное отрешение от окружающего мира. Джон был вполне уверен, что в квартиру в поисках наркотиков мог заявиться хоть весь Скотланд-Ярд, и Шерлок об этом даже не узнает. Но с другой стороны это означало, что Джон был совершенно один, в компании своих ходящих по кругу мыслей.
Он посмотрел на Шерлока, наблюдая за размеренным подъемом и опусканием его груди: видение белой кожи и приоткрытых губ. Друг едва ли пошевелился с момента, когда Джон ввел ему последнюю дозу более шести часов назад, погруженный слишком глубоко во власть медицинских препаратов. В сочетании с усилиями, затраченными на выпроваживание брата, это оказалось для него слишком большой нагрузкой.
