Песня про картошку закончилась, и класс, не дожидаясь Ольгиной команды, весело начал другую, схожую по тематике: «картошка-тошка-тошка» сменилась на «Антошка, Антошка, иди копать картошку».

Какие они еще маленькие, вдруг подумала Ольга. Они еще любят мультики, девчонки в куклы играют, мальчишки — в войну. А Ольга от них требует четкости мыслей и индивидуальности суждений… И правильно требует. Чем быстрее они начнут — не взрослеть, нет, но осознавать, что жизнь — это не только игра, что в ней кроме кукол и мультиков должна быть ответственность за свои слова, тем легче им будет потом…

Шофер Колесников вел автобус аккуратно и, хотя проехать по этой дороге мог с закрытыми глазами, не гнал, понимая, что везет самый ценный груз — детей.

— А можно мне возле водителя постоять? — спросил мальчишеский голос, когда закончилась очередная песня.

— Нельзя, Максим. Ты будешь мешать, — ответила учительница. — Сядь на место.

— Да пусть постоит, — разрешил Колесников. — Только тихо.

За плечом немедленно возник худенький парнишка. Колесников скосил глаза — мальчик с восхищением смотрел на приборную панель, на баранку, оплетенную черной кожей.

— Я тоже хочу! — выкрикнул кто-то.

— А можно мне порулить? — спросил мальчик.

— Нет, брат, — усмехнулся Колесников, — нельзя. В другой раз. Сам понимаешь, не мешки с картошкой везем.

Парнишка казался немного разочарованным, но продолжал стоять, по-прежнему с восхищением глядя то на убегающую под колеса автобуса дорогу, то на баранку. Его оттеснил другой:

— Хватит, ты уже постоял, теперь моя очередь!

— Так, — беспокойно прикрикнула Ольга, — всем сесть на место!

Парнишки с неохотой подчинились. Колесников подумал, что училка, пожалуй, больно строга, — конечно, ребятишкам интересно, особенно мальчикам. Он на секунду отвлекся от дороги и крикнул, стараясь перекрыть рев мотора:

— Ребята, хотите завтра поучимся водить?

Восторженный рев перекрыл и шум мотора, и еще какой-то неясный звук. Колесников не сразу уловил этот звук. Взглянул на дорогу и обомлел — прямо на него мчался на бешеной скорости мотоцикл с одним седоком. Колесников рванул баранку, пытаясь избежать столкновения, но и мотоцикл вильнул в сторону. Раздался скрежет металла, мотоциклиста выбило из седла — он пролетел метров двадцать и упал прямо на поросший папоротником пригорок. Автобус занесло, он попал правыми колесами в глубокую колею, накренился и перевернулся. Посыпались стекла, отвратительно запахло горелой резиной и бензином.

Двери оказались внизу. Днище начинало разгораться.

Взвод под командованием Братеева шел по лесу, совершая обычный обход. Грохот, раздавшийся со стороны дороги, заставил сержанта остановиться. Он повернулся и посмотрел на идущего позади Умарова:

— Слышал?

Умаров кивнул.

— На дороге что-то, — сказал он.

— За мной! — скомандовал Братеев.

Ломая ветки, они прорывались сквозь лес. Бежать далеко им не пришлось. Сперва они увидели лежавшую на траве фигуру с неестественно вывернутыми руками. Искореженный мотоцикл валялся в стороне. Но самое ужасное было не это. На обочине дороги лежал перевернутый «ПАЗ» — днище его полыхало, распространяя едкую бензиновую вонь.

— Сейчас рванет, — испуганно воскликнул Степочкин.

— Наблюдательный, — процедил Братеев. — А то мы не видим. Елки-палки! — Он хлопнул себя по колену. — Там дети!

Он рванул с места и помчался к автобусу. За ним, не дожидаясь команды, побежали остальные.

Сержант вскарабкался наверх, и сердце его, и без того стучавшее молотом, заколотилось еще быстрее. За чудом уцелевшими стеклами они увидели, словно в чудовищном аквариуме, искаженные ужасом детские лица. Голосов не было слышно — они сливались в общий жуткий плач, похожий на вой. Молодая женщина, наверное учительница, с окровавленным лицом, на котором горели безумные глаза, тщетно пыталась дотянуться до окна.

— Делай как я! — рявкнул Братеев и, склонившись над окном, стал стучать в стекло, привлекая внимание женщины.

Она наконец опомнилась, умоляюще посмотрела на сержанта. Тот прикрыл лицо руками, показав: вот так надо делать, чтобы не пораниться осколками. Женщина таращилась на него, и глаза ее вновь стали безумными от страха.

— Уйдите от стекол! Порежетесь! — заорал Умаров, не зная наверняка, слышат его в салоне или нет. — Уходите! — Он замахал руками.

Словно исполняя какой-то дикий ритуальный танец, солдаты махали руками, закрывали и открывали ладонями лица, пытаясь объяснить. Наконец до учительницы дошло. Она поспешно кивнула и, обратившись к детям, заговорила, сперва прикрывая лицо руками, а затем отчаянно жестикулируя.

Дети начали перебираться на другую сторону, забились между сиденьями, закрыли лица — кое-кто даже отвернулся. Убедившись, что они более или менее защитились, Братеев размахнулся и вышиб прикладом окно. Оно треснуло, но не разбилось, а стало крошиться. Братеев долбанул еще раз, и огромные смертоносные осколки полетели вниз.

Солдаты колотили прикладами по окнам, освобождая проемы от осколков. Плач становился все громче, беспомощный, жалобный плач.

Дым густел, языки пламени плясали на днище автобуса, выскакивая и прячась.

— Товарищ сержант! — закричал Жигулин. — Надо огонь тушить! Рванет сейчас!

— А что ты от меня хочешь?! — разозлился Братеев. — Детей надо быстрее вытаскивать!

Он и Умаров сквозь оконный проем запрыгнули в салон «ПАЗа» и по очереди стали передавать детей наверх, Рыжееву, Степочкину и Жигулину. Те ссаживали их вниз, на протянутые руки остальных солдат.

Детей вытащили быстро. Оказавшись на приличном расстоянии от чадящей ловушки, они немного успокоились и теперь, раскрыв рты, смотрели, как вытаскивают их учительницу.

Братеев протянул Ольге руку. Она уцепилась за него, но вдруг обмякла. Глаза ее закатились, и она упала между сиденьями.

— В обморок хлопнулась, — сказал Умаров. — Давай так тащить.

Они приподняли Ольгу и почти на весу поволокли ее к другой стороне, к спасительным окнам. Под ногами с ужасающим звуком крошилось стекло. Обливаясь потом, который жег глаза, Братеев подхватил Ольгу на руки, но она обвисла, словно тряпичная кукла.

— Держи ее за ноги! — заорал сержант Умарову.

Тот вцепился в Ольгины ноги, обдирая пальцы об острые каблуки, Братеев перехватил ее и подтолкнул вверх, к окну. Там ее принял свесившийся вниз Рыжеев — подхватив Ольгу под мышки, он рванул ее на себя и выволок сквозь оконный проем на крышу. Вместе с Жигулиным они передали ее на руки стоявшим на земле солдатам, и те потащили обмякшее тело к спасительному лесу, туда, где, икая и всхлипывая, стояли Ольгины ученики.

Братеев метнулся к водителю — тот лежал на боку. Лицо его было залито кровью, в волосах застряли осколки стекла.

— Жив? — спросил Умаров.

Братеев пытался нащупать на шее водителя пульс, но руки у сержанта дрожали от напряжения.

— Потом разберемся, — решил он. — Помогай!

Вдвоем с Умаровым они вытащили шофера в салон и почти так же, как до того учительницу, переправили наверх. Затем выбрались сами и, спрыгнув на землю, помчались к лесу.

И в этот момент огромный оранжевый шлейф взметнулся к небу, охватил автобус, и чудовищный взрыв сотряс воздух. Взрывной волной подхватило остатки мотоцикла, отбросило в сторону, будто пустую консервную банку.

Дети завороженно смотрели на пылающий автобус. Ольга застонала и, открыв глаза, непонимающе огляделась. Пришла в себя окончательно и, тут же вспомнив все, закрыла лицо руками. Алена Скворцова подошла к ней, погладила по голове, будто маленькую, и Ольга, всхлипнув, схватила ее, прижала к себе, уткнулась в худенькое детское плечо.

Братеев устало опустился на траву, спросил одного из солдат:

— Раненые среди детей есть?

— Нет, товарищ сержант. Только напутанные все очень.

Братеев достал рацию.

— Центральный! Центральный! Авария на двенадцатом километре! Автобус с детьми перевернулся. Среди детей пострадавших нет, но шофер серьезно ранен. — Он выслушал в ответ хриплое карканье. — Сейчас подъедут, — сказал он остальным.