В мирные залы музея вошла тревога. Прославленные холсты вынимались из рам и накатывались на специальные деревянные валы, напоминающие огромные катушки. Картины небольшого формата укладывались в ящики; графика — рисунки, акварели — в папки. Готовились к новому дальнему переходу богатыри-суворовцы, герои картины Сурикова «Переход Суворова через Альпы». Гневно смотрели репинские бурлаки. Будто вздрогнули русские воины на полотнах Сурикова и Верещагина. Новобранцы на картине Савицкого, казалось, снова шли воевать за Россию…
Эвакоэшелон отправился из Ленинграда в Горький. Здесь драгоценные ящики перегрузили с железнодорожных платформ на баржу, и сокровища искусства поплыли по Волге и Каме — в Пермь.
Только один эшелон с картинами сумел вырваться из блокированного Ленинграда. Вторая партия экспонатов, пролежав некоторое время на товарной станции, вернулась назад. Большая часть сокровищ осталась на своих местах и встретила войну «лицом к лицу».
В июле к музею сошлись художники, не ушедшие еще воевать, рабочие, солдаты ближайших воинских частей. Они рыли в сквере яму, обкладывали ее досками. В ней предстояло покоиться Анне Иоанновне — бронзовой статуе Карло Растрелли. Это замечательное произведение русской скульптуры было закончено в 1741 году — ровно за двести лет до начала войны. Печально ознаменовался двухсотлетний юбилей статуи.
Растрелли передал в облике Анны Иоанновны идею тупого самовластья и напыщенного величия. Полное, одутловатое лицо царицы лоснится, оно выражает ограниченность и жестокость. Бронза сковала и, одновременно, раскрыла для потомков черты той, что построила Ледяной дом и сослала на каторгу — за десять лет царствования — более двадцати тысяч человек, считая лишь знатных дворян.
К. Растрелли. Анна Иоанновна с арапчонком
Российская Академия наук, получив известие об окончании работы над статуей, долго не могла отыскать для нее подходящего помещения. Да и водрузить скульптуру на место представлялось крайне сложным делом. Академия сообщила кабинету двора, что «во оном литом медном портрете весу более ста пудов будет, и для того надлежит учинить наряд, дабы оный портрет на больших роспусках шестью или восьмью лошадьми в Академию наук привезть, и для внесения оного в залу прислать до тридцати человек солдат…»
Теперь, по прошествии двух веков, снова пришлось «учинить наряд», чтобы перенести статую в сквер и закопать ее в землю.
Потом настал черед Александра III.
Этот грузный царственный всадник явился петербуржцам в 1909 году. Скульптор Павел Трубецкой изобразил «царя-миротворца» во всей его тягостной, грубой силе, восседающим на першероне.
Памятник может показаться карикатурным сегодняшнему зрителю. Между тем Трубецкой передал в нем непреувеличенное впечатление от времени и событий александровского царствования.
На открытии памятника перед Николаевским вокзалом (ныне площадь Восстания) присутствовал Репин. Когда сняли покрывало, Илья Ефимович крикнул:
П. Трубецкой. Александр III
— Верно! Верно! Толстозадый солдафон! Тут он весь, тут и все его царствование!
Репин демонстративно, вызывая неодобрительные толки, поздравлял Трубецкого.
В 1913 году появилось стихотворение Валерия Брюсова «Три кумира»:
… Третий, на коне тяжелоступном,
В землю втиснувшем упор копыт,
В полусне, волненью недоступном,
Недвижимо, сжав узду, стоит…
Красные знамена, заполнившие площадь в дни Октября, как-то сразу притушили величие мощного першерона и его всадника. Статуя превратилась в насмешливую примету навсегда отошедшего строя. Так воспринял ее Демьян Бедный, написавший для «Правды» стихи:
Мой сын и мой отец при жизни казнены.
А я пожал удел посмертного бесславья:
Торчу здесь пугалом чугунным для страны,
Навеки сбросившей ярмо самодержавья.
Позднее стихи эти были высечены на цоколе монумента. А в 1937 году статую сняли. Ее доставили на территорию Русского музея. Огромный всадник стал единственным экспонатом, не поместившимся в музейных залах.
Теперь, в сорок первом, люди старались оградить великана от превратностей войны. В Михайловском саду вырыли еще более глубокую яму.
Но опустить в нее всадника оказалось невозможным — он был слишком тяжел. Тогда выхлопотали две баржи с песком — они причалили к набережной канала Грибоедова у самой стены музея. Десятки людей таскали песок и засыпали статую. Песчаная гора росла, как египетская пирамида. Наконец, голова статуи покрылась песком. С боков «курган» укрепили досками, а сверху сделали накат из бревен. Поверх наката насыпали земли и засеяли ее овсом. Так завершился этот камуфляж.
* * *
А в музейных залах по-прежнему лежал в своем кресле умирающий Сократ, склонялся над своей бесконечной летописью Нестор, все так же задумчиво сидел, уронив книгу, Иван Грозный — мраморные и бронзовые герои скульптора Марка Антокольского.
Картины устанавливали в ящиках поближе к капитальным стенам, под каменными сводами. Напрягая последние силы, люди стаскивали в подвалы ящики с фарфором и мелкой скульптурой, с листами рисунков и гравюр. Путь с верхнего этажа в нижний продолжался порой два-три дня.
Заботы, каких хватило бы на огромный коллектив сотрудников, легли на плечи двадцати человек. Если б дело шло о набегах древних варваров, окна музея превратили бы в бойницы, за тяжелыми дверьми строили бы баррикады. Но как защитить сокровища искусства от современных варваров, от их фугасных и зажигательных бомб, от дальнобойной артиллерии, наконец, от воздушной волны после близкого взрыва, когда вылетают стекла и губительная сырость врывается в залы, угрожая краскам великих мастеров?
Камни Ленинграда со стоном приняли первые бомбы. Музейные работники познакомились с «зажигалками», изготовленными на родине Гёте и Дюрера. В стране, где родилась великая поэзия, бессмертная музыка, замечательные полотна и вдохновенная архитектура, теперь производилась смерть. В самый канун 7 ноября на территорию музея упала полутонная бомба, — по счастью, она не разорвалась. Но стекла дворца вылетели с печальным звоном, усыпав осколками нарядные паркеты.
Раны музея оказались сравнительно небольшими. Но в этом здании и маленькая пробоина могла привести к печальным последствиям, маленький осколок мог стать причиной великой потери. Потолки в некоторых залах были пробиты. Помещения, охраняемые обычно от каждого лишнего процента влаги, увидели снег. Хранители музея, голодные, теряющие последние силы люди, совершали каждодневный обход по залам музея привычным, но теперь ставшим длинным и трудным километровым маршрутом.
И. Антокольский. Иван Грозный
Блокадными веснами наступало оживление. На балконе просушивали произведения графики. Проверяли сохранность холстов. Летом 1943 года произошло то, что следует назвать подвигом или чудом: сотрудники музея решили отметить 99-ю годовщину со дня рождения Репина открытием выставки его произведений, собранных из различных коллекций. В тот день немцы особенно яростно обстреливали город. Сильный удар потряс стены музея. Когда дым рассеялся, люди увидели отверстие в стене здания.
Открытие выставки все-таки состоялось. Жизнь торжествовала в осажденном городе.
После прорыва блокады у немецких артиллеристов нашли план города, где творения великих зодчих нумеровались как мишени. Свой порядковый номер имел и Русский музей. Враги обстреливали тот или иной квадрат. Уничтожали то или иное Здание. Они лишили ленинградцев хлеба и воды, сна и покоя. Фашисты воспринимали Ленинград как сумму квадратов и районов, как сочетание пронумерованных объектов, доступных плановому уничтожению.
