Они поселились в Ширяеве, принадлежавшем Сызранскому уезду Симбирской губернии. А располагалось Ширяево неподалеку от Самары — верстах в пятнадцати. С утра, после чая, четверо товарищей расходились — кто куда. Репин мчался на берег, к своим бурлакам. Вот и они — бредут, увязая в прибрежном песке. Художник старается пристроиться к ним в ногу и с восторгом смотрит на них, особенно — на одного, высокого, сильного, с умным лбом, с красивой курчавой головой, повязанной тряпицей; бурлак этот шел в рубахе без пояса и в портах, которые внизу превратились в лохмотья.

Это — Канин, богатырь, человек, сразу и навсегда покоривший Репина. Очарование личности этого человека так сильно действовало на художника, что он стал просить разрешения списать с Канина портрет.

— Чего с меня писать? — спокойно, но несколько обиженно возразил Канин, — я, брат, в волостном правлении прописан, я не беспаспортный какой!

Наконец, сговорились: использовать для работы обеденное время, короткое время бурлацкого отдыха.

Репин влюбился в нового натурщика, каких в Академии никогда и не видывали. Он бредил им на этюдах и в избе, где художники жили все это лето. Новые впечатления жизни, новые люди, их тяжкий, нечеловеческий труд потрясли Репина, и теперь он ни о чем не мог думать, как только о бурлаках. А работа над этюдом с Канина стала вершиной всей этой летней «волжской эпопеи».

Вот он стоит перед художником, его «возлюбленный предмет». Прицепив лямку к барке, Канин натянул ее грудью и свободно опустил руки. Репин ликовал, что его герой не догадался для такого торжественного случая сходить в баню или подстричься «под горшок», как это случалось иногда с «моделями». Канин позировал серьезно, с большим чувством собственного достоинства и терпеливо выжидал перерыва для отдыха и курения.

Лето пролетело быстро. Репин вернулся в Петербург с большим багажом рисунков, эскизов, набросков. Он с увлечением принялся за большую картину, где предстояло отразиться всем его новым живым впечатлениям и помыслам. В пасмурном Петербурге, в мастерской на Васильевском острове, возникали просторы Волги, барки, пароходы и, конечно, бурлаки, тянущие свою бечеву, — с ними художник уже не расставался. Среди бурлаков — Канин, широкоплечий могучий человек с уверенным взглядом спокойных глаз.

Долгим путям вдоль волжских берегов предстояло навсегда продлиться в зале Русского музея. Канин и его товарищи будут «прописаны» не в волостном правлении, а во дворце национального искусства.

Они пришли сюда после Октябрьской революции.

Итак, труд художника завершился, и картина вступила в самостоятельную жизнь.

Хотел ли художник, создавая «Бурлаков», написать обличительную картину, выразить свой гражданский протест? Трудно говорить о подобном замысле. Репин признается, например, что даже стихи Некрасова «Размышления у парадного подъезда» — критики сразу же связали их с «Бурлаками» в качестве литературного первоисточника — он впервые прочел лишь два года спустя после окончания картины.

И все-таки Репин оказался обличителем, воспринимая проблемы жизни и проблемы искусства неразделенными. Поэтому правы были критики, связавшие картину с некрасовскими стихами, напоенными страстным гражданским протестом:

На картине Репина мы видим землю, переполненную скорбью народа, слышим песню, похожую на стоя.

Перед нами — десять бурлаков, идущих чередой по раскаленному песку. Просторы Волги, берег с торчащими из песка сухими корягами, баржа, будто дремлющая на неподвижной воде, дальний берег реки — все это подернуто летним маревом жаркого полдня, все это, по воле художника, решительно отодвигается на задний план. А вперед выступают десять героев картины, бурлаки, чей труд по тяжести не знал себе равного. Картина превращается в коллективный портрет, где каждый человек показан в движении, в действии, в состоянии острого эмоционального напряжения.

Десять характеров, десять судеб вплетены в бурлацкую бечеву. Могучий Канин — и дряхлый старик, что пытается свернуть на ходу цигарку; изнеможенный до отупения бурлак, который в невероятном физическом напряжении начинает утрачивать человеческий облик, — и последний, замыкающий шествие, несчастный, без сил повисший в натянутой лямке… Один отирает пот с лица, у другого руки висят, как плети; руки эти, со вздутыми жилами, темно-бурые, одеревеневшие от работы, особенно выразительны. Они сильны, эти руки, но сила их утекает — бесследно, бессмысленно…

В центре бурлацкой группы — юноша, почти мальчик. Художник выделяет его светлыми тонами — лохмотья окружающих бурлаков темны. Мальчик полон сил, его движение порывисто, голова высоко вскинута вверх. Но бредет юный бурлак в самой гуще поникших бурлацких фигур, в самой гуще людей, уже надломленных жизнью, не имеющих надежды и сил воспрянуть. То же будет и с юношей, как бы говорит художник. Лямка согнет его, песок и сухая осока задубят его ноги, руки почернеют от пота и зноя, голова опустится вниз. И станет он таким же, каковы его товарищи, — рабом, полускотиной, впряженной в ярмо…

Под ногами бурлаков томится на солнцепеке желтый песок, летний полдень раскален, желтое марево густо висит над головами людей. Жарко. Душно. Безысходно…

Вокруг картины Репина сразу же разгорелись споры. Одни зрители — восторгались, другие — неистовствовали. Министр государственных имуществ Зеленой начальнически выговаривал Репину:

— Какая нелегкая дернула вас писать эту нелепую картину! Как не стыдно! Ведь этот допотопный способ транспортов мною уже сведен к нулю, скоро о нем не будет и помину! А вы пишете картину, да еще везете ее на всемирную выставку в Вену! Надо быть патриотичнее и не выставлять потрепанные онучи напоказ всей Европе.

К счастью для искусства, в России, кроме Зеленых, всегда находились Стасовы. По поводу «Бурлаков» Стасов писал: «Репин — реалист, как Гоголь, и столько же, как он, глубоко национален. Со смелостью у нас беспримерною он… окунулся с головой во всю глубину народной жизни, народных интересов, народной щемящей действительности… Репин — значительный, могучий художник и мыслитель…»

Илья Ефимович Репин оправдал эти слова, подарив русскому искусству свои шедевры — «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Заседание Государственного совета». Эти картины также находятся в Русском музее. Богато представлены в экспозиции музея репинские портреты; иные из них стали классическими образцами портретного жанра.

Живой отклик вызвала картина Репина у Достоевского. Он писал в год завершения «Бурлаков»: «Нельзя не полюбить их, этих беззащитных, нельзя уйти, их не полюбя. Нельзя не подумать, что должен, действительно должен народу… Ведь эта бурлацкая „партия“ будет сниться потом во сне, через пятнадцать лет вспомнится!.. Как бы я желал, чтобы это был очень еще молодой и только еще начинающий художник».

Так оно и было. Репину предстояла большая, долгая, полная титанического труда жизнь.

С бурлаками в этой долгой жизни Репин расстаться не мог. Это отметил Корней Иванович Чуковский в своих воспоминаниях о великом художнике. Чуковский приводит строки репинского письма из Италии: «Четыре человека несут громадную бочку вина, перетянув ее какими-то отрёпками, жара, на гору, пот в три ручья; нам страшно глядеть…» В Италии Репин увидел тех же бурлаков.