Обстрел продолжался три часа. Первые снаряды перепахали взлетную полосу аэродрома, во вторую очередь заполыхали эллинги гидроавиации. Как ни странно, акваторию порта красные моряки не трогали, и потому корабли практически не пострадали. Зато город лежал в руинах, напоминая своим видом небезызвестные «Откровения» Иоанна Богослова. Береговые батареи представляли собой груду расколотого бетона и стальных обломков, рухнул маяк, а казармы больше походили на кратер действующего вулкана. В самом городе уцелели лишь пять домов, некоторые улицы завалило битым кирпичом и кусками балок. Курилась куча каменных обломков, еще вчера бывшая госпиталем, а шпиль ратуши перекрутило с крестом на остатках кирхи, образовав некую страшноватую пародию на британский «Юнион Джек»…

Уцелели лишь портовые сооружения и судоремонтный завод. Красная эскадра не собиралась разрушать то, что собиралась использовать сама…

…Канонада с моря еще громыхала, когда на «Вяйнемяйнене» приняли радиограмму открытым текстом:

Ультиматум обсуждали недолго. В конце концов, красные поднимут и затопленный корабль, а рабочим Ростока или Гамбурга потребуется совсем немного времени, чтобы устранить повреждения и ввести его в строй. За час до окончания срока на финских кораблях медленно поползли вниз флаги, и вместо них заполоскались на ветру белые полотнища. Финский военный флот медленно и печально двинулся навстречу своему концу.

А на следующий день в Ревеле – новой главной базе Краснознаменного Балтийского флота – встречали новые корабли. Броненосцам предстояло взять под контроль Датские проливы, минзаги уходили в Вильгельмсхафен, в состав Ротемарине. Канонерки же предназначались к разделке на металл. Но все это будет потом – после войны…

Генерала Отто фон Белова взяли спокойно и тихо, во время прогулки по тенистому скверу, и, впихнув в черный «Опель», сразу же надели на голову полотняный мешок. Везли недолго, и Белов, прекрасно знавший Берлин, уже понял, что привезли его не куда-нибудь, а на Вильгельмштрассе, 102, в здание, где теперь располагалось Управление народной безопасности.

Не снимая мешка, его потащили по лестнице вниз, и только оказавшись в камере, генерал смог осмотреться.

Небольшая – всего восемь на двенадцать шагов, с парой металлических коек, парой стульев, тумбочками и, совершенно невиданное дело, умывальником и полкой, на которой, правда, стояло всего две книги. Потёртый томик Шиллера и такой же заслуженный сборник рассказов какого-то Берроуза, видимо – американца. Не успев подивиться столь странному соседству, генерал услышал лязганье дверного замка, и в камеру втолкнули ещё одного человека, в котором Отто не без удивления признал полковника Герда-Пауля фон Белова, приходившегося ему дальним родственником.

– Господин генерал… – несмотря на унылость места, где им пришлось встретиться, полковник коротко поклонился и щёлкнул каблуками своих насквозь штатских туфель.

– Полно, мой мальчик, – семидесятидевятилетний генерал похлопал полковника по плечу. – Садитесь, расскажите, за какие грехи нас тут собрали. Вам-то наверняка известно больше моего.

– Боюсь, мне нечем вас порадовать, господин генерал, – Герд-Пауль, которому было сорок пять, с улыбкой отнёсся к обращению «мальчик» и покачал головой. – В тайных нацистских организациях я не состоял, жил себе тихо в Геттингене, работал в топографической мастерской…

– Н-да… Всё страньше и страньше, как говорила героиня английского романа…[124] – генерал присел на краешек стула и задумался, глядя в пространство и расфокусировав взгляд. – Ведь интересно то, что мы с вами не только два боевых офицера, но и оба принадлежим к старинному роду Беловых.

– Но нас таких довольно много, – возразил Герд-Пауль. – Я знаю как минимум человек двадцать с подобной фамилией.

– Да-да. И Николауса, погибшего в небе над Эссеном, и доктора права Георга… – генерал снова задумался. – Возможно, кто-то из наших родственников как-то особо проявил себя в борьбе против коммунистов?

– Мне ничего об этом неизвестно, но даже наше с вами родство, герр генерал, довольно дальнее, – Герд-Пауль покачал головой. – Непонятно, как нас можно к этому привязать.

Дни шли за днями. Иногда они слышали, как по коридору кого-то ведут, а иногда – как кого-то волокут. Несколько раз ночами их будили дикие крики, но их самих даже не вызывали на допрос. Хотя кормили вполне прилично – просто, но сытно. Раз в день выдавали свежие газеты и даже выводили гулять в крошечный внутренний дворик.

Лишь через пару недель обоих фон Беловых вызвали на допрос, но повели не в комнаты следователей, а выше, где уже лежали ковровые дорожки и стояли дюжие молодцы-охранники в зеленых гимнастерках и форменных «тельманках»[125] национальной безопасности.

Приемная, куда конвой привел арестованных, пустовала. Лишь широкоплечий очкарик-секретарь скучал за столом, бездумно перебирая какие-то бумаги. Переглянувшись с ним, охранники ввели Беловых в кабинет, где за столом сидел один из заместителей Баника Генрих Мюллер. Полковник непроизвольно вздрогнул: кто-то называл замминистра «папаша Мюллер», но чаще звучало другое прозвище – «кровавый Генрих».

– А, проходите, геноссен, проходите, присаживайтесь, – Мюллер растянул в улыбке губы, демонстрируя радость от встречи, и приветливо повёл рукой, приглашая гостей. – Чай? Кофе? А может быть, коньяку?

Последний раз полковник пил коньяк в далеком, мирном тридцать третьем году. Он не удержался и непроизвольно сглотнул. А отставной генерал спросил спокойно:

– Могу ли я просить кофе с коньяком?

– Коньяк добавить в кофе или?.. – поинтересовался Мюллер тоном профессионального кельнера и, услышав в ответ «Отдельно, если можно» кивнул, произнеся уже совсем другим тоном: – Знаете, генерал, это, видно, привычка старшего поколения. В смысле тех, кто начал пить еще до Великой войны, – он рассмеялся мелким, чуть дребезжащим смехом. – Мой старик тоже обожал кофе с коньяком. Ему бы шнапс глушить, а он… Но чего это я? – он вскинулся, будто вспомнил что-то важное. – Вы наверняка уже давно задаетесь вопросом: зачем это мы вас тут держим? Должно быть, все головы сломали? – И снова тот же чуть дребезжащий смешок. – Угадал?

– Да, было бы неплохо прояснить, – сухо заметил полковник и благодарно кивнул молоденькой девице, поставившей перед ним чашку ароматного кофе и рюмку с коньяком.

– Бразильский, – гордо заметил Мюллер.

– А коньяк – французский? – генерал фон Белов усмехнулся и пригубил терпкий напиток.

– У нас только самое лучшее… – Мюллер улыбнулся в ответ и неожиданно подмигнул: – Настоящий армянский. Прямиком из Советского Союза, да… Но давайте все-таки вернемся к вашим вопросам… – Мюллер сощурился, передвинул какую-то папку к себе поближе и раскрыл первую страницу. – Скажите, геноссе Белов, а не знаете ли вы молодого человека лет семнадцати по имени Александер? Ну, дружище, напрягите вашу память… Друзья, дети друзей, может быть, родственники?

– Популярное имя, – полковник пожал плечами. – Минимум человек десять Александров встречалось в моей жизни. Возможно, вы уточните фамилию?

– Фамилия… Она вам известна, – Мюллер улыбнулся ещё слаще. – Белов. Или, если вам угодно, фон Белов.

– Александр Белов? – брови полковника взлетели вверх. – У кузины Герды был сын. Вроде бы Александр. И вот ещё, пожалуй, у двоюродного брата Гельмута тоже сын Александр. Возраст примерно такой же. Кажется, еще я слышал о том, что у кого-то из дальней родни родился сын Александер во время Великой войны… или чуть позже… Простите, геноссе заместитель министра национальной безопасности, но вот так с ходу я больше никого вспомнить не могу. Да и с родней я как-то не очень общаюсь в последнее время…